14 января перешли в наступление войска и нашего 1-го Белорусского фронта. Бок о бок с советскими солдатами сражались солдаты Войска Польского.
17 января совместными усилиями советских войск и Войска Польского Варшава была освобождена.
Как только город был занят, нашему соединению приказали перебазироваться на аэродром Океньце, вблизи Варшавы. В течение часа все было готово. Мне было приказано сопровождать штабные машины. Я несказанно обрадовался: хотелось скорее домчаться до Варшавы, чтобы узнать о судьбе моих польских товарищей.
…По дорогам к Варшаве тянутся обозы, двигается грозная техника. По обочинам идут и едут люди — возвращаются в покинутый город. Многие расселись на танках, на тягачах, не говоря уже об автомашинах. Я видел наши танки, увитые гирляндами цветов. Бойцов наших встречали, как родных — целовали, угощали кто чем мог. К нам в машину подсел старик варшавянин, сапожник Вацлав Корковский.
Въезжаем в Прагу. Предместье Варшавы выглядит празднично. Над домами развеваются польские национальные флаги, с балконов свешиваются ковры, украшенные орлом без короны — гербом демократической Польши. На улицах необычное для раннего часа оживление. По мостовой под звуки песни движется демонстрация, гремят возгласы в честь Советской Армии и ее славных полководцев, в честь Войска Польского, смело выступившего на борьбу против гитлеровских захватчиков.
Наконец мы в Варшаве.
Вацлав Корковский попросил на минуту остановить машину. У бывшего Монетного двора он снял старенькую фетровую шляпу, широко перекрестился и тихо сказал:
— Вот что осталось от тебя, дорогая Варшава!.. Но ты будешь жить…
Мы стояли возле него, как и он, сняв головные уборы.
Действительно Варшава страшно пострадала от рук гитлеровцев. Мы попросили Корковского провести нас до улицы Кручей, где я приземлился в памятную сентябрьскую ночь, где было мое подполье.
Корковский иногда просто терялся, не узнавая родного города.
— Кажется, это угол Иерусалимской и Маршалковской, — растерянно шептал он, пожимая плечами.
Неубранные трупы гитлеровских вояк еще валялись на перекрестках. Тут и там виднелись обгорелые остовы трамвайных вагонов. Вокруг зияли большие воронки, дыры канализационных люков. Здесь под землей укрывались варшавские повстанцы, по этим тоннелям выходили они из горевшей, но непокорившейся Варшавы.
Поблагодарив Корковского, мы поехали к аэродрому Океньце. По шоссе, с запада, тоже тянутся к Варшаве толпы людей.
— Варшава свободна!.. Варшава свободна!.. — кричали люди на всех дорогах.
В Океньце нам пришлось быть недолго. События на фронте развивались так, что наши передовые части, несмотря на тяжелые бои, освобождали до сотни населенных пунктов в день. Нас, разведчиков, передислоцировали в Кутно. Из Океньце мы выехали на автомашинах под вечер. С трудом передвигаясь среди хлынувшей на запад военной техники, мы добрались до железнодорожного переезда. Здесь нас остановили два регулировщика. Один солдат был поляк, второй — русский.
— Почему останавливаете? — спросил я.
— Контрольно-пропускной пункт, товарищ капитан! — четко ответил регулировщик. — Проверка!
Я приготовил документы.
К нам подошел молодой, подтянутый лейтенант.
Проверка документов продолжалась недолго. Лейтенант вернул их мне и, козырнув, сказал:
— Счастливого пути, товарищ капитан!
— А как проехать к Познаньскому шоссе? — спросил я.
— Прямо, товарищ капитан! Не доезжая до шоссе километра полтора, будет объезд вправо, там мост разрушен… — Лейтенант посмотрел на часы и добавил: — А впрочем, минуточку! Сейчас я выясню, мост, должно быть, уже восстановлен… Юзеф! Скажи, пожалуйста, по телефону не сообщали — мост восстановлен или нет?
От слова «Юзеф» у меня застучало сердце.
— Юж, Николай![27] — улыбаясь, ответил стоявший с двумя солдатами на обочине польский офицер.
Повернув в нашу сторону голову, он пристально посмотрел на меня и на какое-то мгновение растерялся от неожиданности.
— Янек, неужели ты?..
Он бросился ко мне, мы обнялись и долго жали друг другу руки.
Разговор наш, к сожалению, продолжался недолго: время было рассчитано до минуты. Юзеф записал номер моей полевой почты, я — его. Пообещали писать друг другу. Вкратце Юзеф рассказал о своей жизни после того, как мы вышли из Варшавы. Учился он в Люблине недолго: поклялся верно служить партии, родине и ушел на фронт. Не хотелось расставаться нам в тот день, но… война имеет свои нерушимые законы.
Добрались мы до шоссе уже через восстановленный мост.
…Ночь застала нас в Кутно.
В результате стремительного наступления Советской Армии Польша была освобождена.
Когда мы были уже в Германии, я получил от Юзефа письмо. Он писал:
«Трудно передать тебе мое состояние. Я был в Варшаве, когда там состоялся парад наших частей. Народ ликует, везде музыка! Гитлеровцы изгнаны из Польши. Все площади и улицы заполнены народом… Я также участвовал в параде. Откровенно говоря, когда проходил перед трибуной, земли под ногами не чувствовал… Все время вспоминаю тебя. Совсем недавно, вот здесь, мы не без страха шли с тобой по подземельям Варшавы, а сейчас я хожу по ней свободно!..
Очень хочу тебя видеть. Пиши! Твой Юзеф».
Здесь, как и в дальнейшем, имена некоторых участников описываемых в книге событий и места их действий изменены. (Прим. автора.).
Плохо стреляете! (нем.).
Михаил Петрович Пашуков — под этим именем И. А. Колос действовал на юге Белоруссии.
Калинин — партизанская фамилия командира бригады.
Винтер — зима (нем.).
Надо учесть, что партизаны все время меняли места своих лагерей и баз. (Прим. автора.).
Дина — партизанское имя Галины Хромушиной.
«Багратион» — кодовое название летнего наступления советских войск в Белоруссии.
А. К. Мягких ныне живет и работает в Москве.
Руки вверх! (нем.).
