Еще не выпуская Нину из объятий, капитан поднял голову. Девушка замерла, прижимая ладонь Бунцева к груди.
— Сюда, — через мгновенье сказал Бунцев. — Буди наших!
Она отпрянула, ползком добираясь до спящих, а Бунцев, нашарив автомат, прильнул к щели. Он слышал, как все отчетливей рокочут моторы и как за его спиной невнятно, спросонок растерянно, отрывисто переговариваются товарищи.
Подползла Кротова.
— Немцы?
— Да! Встань у кладки.
— Есть!
Рядом оказались Телкин и Нина.
— Видишь? — спросил штурман.
— Еще нет… Вот они!
Бунцев невольно сказал последние слова очень громко и пожалел об этом, словно немцы могли услышать его голос.
Немцев было человек двенадцать. Бунцев считал их, пока мотоциклы въезжали во двор. Потом машины исчезли из поля зрения капитана.
— Пройти внутрь! — крикнули снаружи. — Осмотреть помещение.
В ту же минуту хлестнула короткая автоматная очередь, еще одна, еще…
Бунцев не понимал, что происходит. Ясно было одно — немцы вели огонь не по отряду. По кому-то еще. Но по кому?
Внезапно послышался взрыв, автоматы застрекотали с удвоенной яростью, и все стихло.
— Может, наши? — шепнула Нина.
— Тихо! — сказал Бунцев.
Все в камере напряженно ждали. И, наконец, различили голоса немцев. Возбужденные, злые.
— О чем они? — шепнул Бунцев.
— Сейчас… Говорят: «Вот они. Двое… И рация с ними…» — отрывисто пересказывала Нина. — Говорят: «Надо еще искать…»
— Приготовить оружие! — приказал Бунцев, проверяя, на месте ли диск автомата.
Кто-то прошел вплотную к пробоине, и тень на миг заслонила от капитана двор. Потом послышались близкие шаги внутри завода. Кто-то слезал вниз. Загремели кирпичи. Сквозь неплотную кладку проник свет фонаря. Потянулись мучительные секунды.
— Здесь никого! — крикнул спустившийся в полуподвал немец. — И второго выхода нет!
— Тогда вылезай! — приказали со двора.
Опять посыпались кирпичи. Немец выругался. Полез наружу.
«За кем же они охотились? — соображал Бунцев. — Рация? У кого могла быть рация? У партизан? Или у разведчиков?..»
Он страдал оттого, что не смог помочь. Но что могли сделать захваченные врасплох, замурованные в камере люди? Открыть огонь из пробоины? Не по кому было. Противника они не видели. Да и немцы легко блокировали бы камеру, зашвыряли бы отряд гранатами… Попытаться разобрать кирпичную кладку и выскочить, напасть на фашистов, захватить врасплох? Но пока разберешь кладку, отряд обнаружат и перестреляют всех, как цыплят…
Бунцев знал — люди ждут его сигнала, команды. Они не оробеют. Но он не давал команды. Он молчал. В его планшете была карта полковника Хаузера. В отряде были Карл Оттен и Ласло Киш, отлично осведомленные о частях противника…
Немцы шарили по заводу еще с четверть часа. Не найдя никого, кроме тех двух неизвестных, уже убитых ими, фашисты вернулись к мотоциклам.
— Может… — прошептал над ухом Бунцева штурман.
Бунцев не ответил.
«Не последний день… — думал он. — Еще встретимся…»
Перед тем как лечь спать, Бунцев запретил покидать камеру и, велев разбудить его, если что, устроился в дальнем от пробоины углу. Нина не решилась лечь рядом с ним. Устроилась под боком у Мате. Последнее, что ясно видел капитан, силуэт штурмана у пробоины…
Проснулся Бунцев поздно, около пяти часов дня. В камере было темно, только в углу слышался чей-то шепот да у пробоины по-прежнему сидел кто-то, наблюдая за территорией завода.
— Телкин! — позвал Бунцев.
— Спит, — ответила за штурмана радистка.
— Ну, что? — спросил Бунцев. — Без происшествий?
— Почти, — сказала Кротова.
Бунцев подобрался к пробоине.
— Что значит «почти»?
— Прислушайтесь, товарищ капитан…
В голосе радистки звенела радость. Бунцев прислушался. Сначала он не сообразил, чему радуется Кротова. Но вскоре смутная догадка затеплилась в сознании: гул орудий не только приближался, теперь гудело с двух сторон — справа, на линии фронта, и слева — где-то за заводом.
— Немецкая артиллерия? — еще неуверенно, боясь ошибиться, спросил Бунцев, кивая в левую сторону. — Она?
— Она! — сказала радистка. — Там тяжелые немецкие батареи! Мы уже впереди них, товарищ капитан! Наши наступают!
Бунцев с торжеством вслушивался в грохот орудий.
— Разбирай кладку, — приказал он. — Довольно. Оглядеться пора.
Едва люди выбрались на волю, грозный гул артиллерийской канонады, доносившийся с востока, как бы надвинулся на них. Тяжелые батареи немцев стояли где-то неподалеку. Не больше, чем в двух километрах от завода. Залпы немецких орудий звучали резко, в них слышался тот звон, какой выдает близость огневых позиций. Свиста снарядов никто не различал.
Бунцев послал штурмана, Мате и Ласло осмотреть территорию завода. Те не обнаружили ни поста, ни наблюдательного пункта противника, но возле полуразрушенной трубы наткнулись на трупы двух людей в форме советских артиллеристов. Карманы убитых оказались вывороченными.
— Артразведка, — сказала Кротова. — Надо захоронить, товарищ капитан.
— У нас же ни заступа, ни лопатки пехотной, — сказал Бунцев. — Нет. Положим ребят в нашей камере. А встретимся со своими — скажем…
Он сам пошел за телами разведчиков.
Разведчики лежали рядышком на красноватой, размокшей земле. Смерть уже свела вечной судорогой их руки и ноги, выбелила молодые лица, заморозила широко открытые глаза. Глаза казались странно большими. Приглядевшись, Бунцев понял — в глазных впадинах стоит дождевая вода.
Капитан снял фуражку.
Эти смельчаки пробрались сюда, далеко за позиции фашистов, чтобы корректировать огонь. И наверное, успели связаться со своим штабом…
Эго были герои. Настоящие. И они дрались до последнего. А он, Бунцев, не помог им.
Бунцев и не мог им помочь, но знал: теперь до последнего дня своего будет вспоминать об этих ребятах и мучиться, что не выручил их.
Бунцев опустился на колено и ладонью осторожно смахнул дождевую воду.
Отряд с трудом дождался наступления темноты. Погоны и знаки различия с немецких шинелей и мундиров были спороты. В последнюю минуту Бунцев снял и швырнул в кирпичи эсэсовскую фуражку.
— Задача — выйти к своим, — сказал он. — У меня в планшете — карта Хаузера. Если меня убьют — прежде всего возьмите карту… Приказ ясен?
— Ясен, — за всех ответила Кротова.
3
…Вминая тело в застывшую на морозе грязь, Бунцев лежал, с трудом глотая воздух, чувствуя, что еще минута — и сердце не выдержало бы, разорвалось. Сил, чтобы оглянуться, окликнуть своих, не было. Он не знал, все ли уцелели в этом последнем броске, все ли вышли из-под огня, но сил, чтобы оглянуться, не было. Сил оставалось ровно столько, чтобы дышать, чтобы вдавливать непослушное тело в грязь и принуждать его не двигаться…
