К рассвету они все же добрались к своим позициям, выйдя к участку, расположенному как раз напротив леса. Почти одновременно с группой Хефе стали прибывать и другие группы. Солдаты, еле дыша, без сил валились в снег. Все происходило в полном соответствии с прогнозами: русские танки обогнали их и теперь, развернутым боевым порядком, выстроились на открытом участке местности между лесом и немецкими оборонительными позициями!
Обер–лейтенант Обермайер вместе с Бартлитцем, засев в полузанесенной снегом ложбине, наблюдали за русскими танками. Внезапно откуда–то на позиции немцев хлынул ослепительный свет прожекторов, выхватывая из предрассветной мглы беспорядочно метавшиеся силуэты тех, кто в отчаянии пытался зарыться в снег. Но не успел…
— Это наши, — доложил Бартлитц. — Точно они! Они направлялись к нам!
— Боже мой, ну почему они так мечутся, почему запаниковали? — простонал Обермайер.
— А они по–другому не умеют! Откуда им знать, как вести себя в бою, да еще в России? — с неожиданной жесткостью произнес бывший полковник — Их что, учил этому кто–нибудь?
Со стороны леса показались еще силуэты. Увязая в снегу, неловко переваливаясь с боку на бок, укутанные, словно мумии, бойцы бежали к своим, мертвой хваткой вцепившись в автоматы с круглыми, точно консервные банки, магазинами.
— Русские… — ровным голосом произнес Бартлитц.
Где–то поблизости глухо зарокотал немецкий пулемет.
Пытаясь укрыться от огня, русские стали падать в снег, а те, кто не успел, валились навзничь.
— И они еще пытаются стрелять! Идиоты! — выругался Обермайер.
Один из танков, замедлив ход, развернул башню в сторону немецких позиций, и в следующую секунду глухо застучал крупнокалиберный пулемет, заглушая короткие очереди немецкого, который вскоре умолк. На фоне яркого света прожекторов обозначились силуэты немецких солдат с поднятыми руками, но, видно, пулеметчику русского «Т–34» было невдомек его пулемет продолжал гулко тарахтеть. Стали подниматься русские пехотинцы, и к тяжелому размеренному ритму пулемета прибавился сухой треск автоматных очередей. Немецкие солдаты, вздрогнув, валились в снег.
— Боже мой! Боже мой! — стонал Обермайер.
— Теперь понятно, чего следовало ожидать, — вполголоса произнес Бартлитц. — Мы должны попытаться, должны прорваться дальше. Сейчас сюда нагрянут пехотинцы. И схватят нас… Вы же видели, как они действуют!
А буквально в полусотне шагов от Обермайера и Бартлитца в этот момент Видек убеждал унтер–офицера Хефе:
— Поймите, мы должны, должны перебраться туда. Пока еще темно, но вот–вот развиднеется. Где остальные?
Видек огляделся:
— Дойчман, Шванеке, Мёльдерс…
— Откуда мне знать? — вспылил Хефе. — Они точно остались там, черт их знает…
Его больше не волновало, где остальные и что с ними, сейчас Хефе занимало одно: выбраться из этого ада, проскочить за немецкие позиции, бежать, бежать отсюда! Но как?
— Может, мне все же пробежать вперед? — спросил Видек.
— Да–да, беги! Попытайся.
Но не успел Видек и шага сделать, как увидел, что к ним со стороны Горок длинной цепью приближаются русские пехотинцы. Все! Раздумывать было некогда. Одновременно снова тронулись с места русские танки. Из траншей поднимались солдаты противника, победно крича, они хлынули на линию обороны немцев. Фронт уподобился преисподней. Открыла огонь немецкая артиллерия: затявкали противотанковые орудия, еще темное небо прочертили огненные строчки трассирующих пуль. Вот подбит один танк, нет, уже четыре… Семь! Машины загорались, подрывались на собственном боекомплекте, но их были единицы, остальные, надсадно гудя, ползли дальше, зловеще вращая башнями с длинными орудиями, выплевывавшими смертоносное пламя.
В нескольких десятках метров от лесной опушки в ложбине за упавшим вековым деревом залегли Дойчман и Шванеке. Оба сквозь редкие деревья видели, что происходит на примыкавшем к лесу открытом участке местности.
— Пока не подойдет пехота, мы здесь в безопасности, — успокоил Шванеке Дойчмана.
Тот трясся от охватившего его ужаса.
— Танкам нас здесь не достать.
— Но они уже на наших позициях! — прошептал насмерть перепуганный Дойчман.
— А чего ты хотел? Разве такую армаду остановишь двумя–тремя пушечками?
— Что нам теперь делать?
— Прежде всего спокойствие! Поверь старику Шванеке. И для тебя, и для меня война, считай, окончилась. Это последняя наша с тобой заваруха!
Обер–фельдфебель Крюль вместе с унтер–офицером Кентропом тоже лежали в неглубокой выемке на лесной опушке. Крюль, вжавшись в снег, дрожал от страха и холода. Это был конец, он чувствовал это. Как, как они могли прорваться так быстро? Все!
— Вот что, толстячок! Приди в себя, не волнуйся! — попытался утешить обер–фельдфебеля Кентроп.
— Все! Все! Конец! — скулил Крюль.
— Да возьми ты себя в руки, черт бы тебя побрал! Лежи и жди! Выжидай, понимаешь?
Но Крюль как заведенный продолжал пищать:
— Все! Все! Это конец!
Видек первым выскочил из своего укрытия и помчался к позициям своих.
Русские куда–то убрали свои прожектора, очевидно переместили их дальше вперед, все вокруг окутала серая, предрассветная тьма. Видек бежал словно одержимый. Увязая в глубоком снегу, он вспоминал Эрну, детишек, а потом уже ничего не вспоминал и ни о чем не думал, кроме одного: вперед, прочь отсюда, вперед и только вперед. Сердце у него бешено колотилось, казалось, оно вот–вот выскочит из груди. Мысли Видека вновь вернулись к семье… А я ведь так и не увидел своего младшенького…
Хефе, дождавшись, пока метавшаяся фигура Видека исчезнет во тьме, выскочил из ложбины и помчался вперед.
— Не уходите никуда, герр Бартлитц, а я сейчас попробую прорваться вперед, — предупредил бывшего полковника Обермайер.
— Нет, герр обер–лейтенант, разрешите я побегу первым, — не соглашался Бартлитц.
— Отставить! Первым бегу я! И… мне очень жаль…
— О чем вы сожалеете?
— Что мы здесь… вот так… Словом, мне очень жаль, герр… оберст, что вы оказались в штрафбате…
— Э, бросьте, обер–лейтенант. Вы прекрасно понимаете, что никакой я больше не оберст, откровенно говоря, у меня нет никакого желания вновь им стать.
— Я ценил… ценю вас… Я…
Бартлитц печально улыбнулся.
— Будь все офицеры такие, как вы, ничего бы подобного и произойти не могло, — твердо произнес он. — Но вы только что обратились ко мне «герр оберст». Вы что же, на самом деле воспринимаете меня как старшего по званию?
— Так точно! Вне всяких сомнений!
