Кожин не успел принять решение: новый телефонный звонок, на этот раз из участковой комендатуры, заставил его объявить на заставе боевую тревогу, отдать команду: «В ружье!»
2
Пурга, та самая пурга, что помогла Ремиге и Пискуну незаметно перейти через границу, наступления которой они ждали двое суток, теперь спутала все карты. Заметая следы, она в то же время не давала правильно сориентироваться на местности.
В тайге выло, стонало, гудело. Ничего не видно было вокруг. Антон Ремига брел следом за Герасимом Пискуном, боясь отстать от него, всецело полагаясь на его опыт, на его чутье, ведь Герасим — уроженец здешних мест и не раз говаривал, что чувствует себя в тайге как дома. Правда, и Ремига больше месяца тренировался в переходах по заснеженным лесам и болотам, но ныне вся надежда на успех состояла именно в знании местности.
И вот этот-то знаток, Герасим Пискун, так чудовищно ошибся: они наткнулись на железнодорожную насыпь, через которую перебрались два с половиной часа назад.
— Может, это не та? — прошептал Ремига.
— Другой здесь нет, — прошептал Пискун. Ремига вспомнил карту: да, другая, ближайшая железнодорожная магистраль проходила километрах в ста к северу. Значит, вместо того чтобы забрать возможно дальше к северо-востоку, они сделали огромную петлю и свернули обратно на юг. Ремигу обуял такой страх, что он не мог сдвинуться с места. Теперь все погибло! Если пограничники напали на их след до тех пор, пока его не замело снегом, то они наверняка уже где-нибудь совсем близко.
Разведывательная школа научила Ремигу минировать мосты, поджигать здания, подслушивать телефонные разговоры, работать на портативной радиостанции, фотографировать, шифровать донесения; он изучил новинки советской литературы, заучивал советские песни, ежедневно читал советские газеты, слушал московские радиопередачи.
Целый год. упорного, настойчивого труда, жизнь в затворничестве — и все зря, понапрасну, без толку! И виной тому Пискун, эта самонадеянная тупица!..
— Пошли!
Пискун потряс Ремигу за плечо:
— Оглохли? Ждете, чтобы сцапали?..
Они повернули обратно, в глубь тайги. Тяжесть тюка, висевшего за спиной, словно утроилась. Пурга внезапно прекратилась. Было отчетливо слышно, как скрипит снег под лыжами, как потрескивает приминаемный валежник. И Ремига, всегда хваставшийся своим самообладанием, своей волей, обмяк. Воля покинула его, остался только страх — дикий, ни с чем не сравнимый страх. На кой черт он, Антон Ремига, согласился отправиться в это далекое путешествие? Он знал, что с его желаниями не посчитались бы, но не мог не проклинать того часа, когда поставил свою подпись под обязательством, которое с него и с Пискуна взял полковник Бентон.
Для Бентона не существовало Антона Ремиги, мечтающего о своей богатой ферме, о молодой жене. Для Бентона он был лишь тайный агент номер 213 — исполнительный, опытный, вышколенный агент, который должен проникнуть в Верхне-Тайгинск.
Сейчас Бентон находится за тысячи верст от этой окаянной тайги и понятия не имеет, каково Ремиге и Пискуну. Узнай Бентон, что они заблудились, он не пожалел бы их, а только обругал бы болванами и озлился бы, что они заваливают важное задание. Ему даже неведомо, что они не могут воспользоваться компасом, так как компас здесь врет, — вероятно, где-то поблизости залежи железной руды.
Ремига подумал было незаметно отстать и перебраться обратно через границу, но тотчас отбросил эту мысль: увы, он не мог сделать без Пискуна ни шагу.
За спиной прогрохотал поезд. Раздался пронзительный свисток. «Полустанок?.. Мост?»
Свисток словно подстегнул их. Они пошли так быстро, как только могли. Начал крепчать мороз, появилась луна, в тайге немного посветлело, и Ремига довольно отчетливо видел теперь широкую спину Пискуна с тюком, в котором были продукты, радиопередатчик и прочее снаряжение.
— Телеграфная линия, — оглянувшись, прошептал Пискун.
Они перешли просеку, вдоль которой с холма на холм шагали столбы.
Идти близ просеки было рискованно, и Пискун опять углубился в чащобу, заметая за собой лыжню еловой веткой.
Спустившись по крутому склону, они очутились в глубокой лощине.
— Речка Бездна, — прошептал Пискун.
Он первым ступил на занесенный снегом лед, но не сделал и двадцати шагов, как услыхал треск и почувствовал, что проваливается. Он едва сдержался, чтобы не закричать, инстинктивно растопырил руки, ища опоры. Однако опираться не понадобилось: речка оказалась неглубокой, вода доходила всего
до пояса.
Выбравшись на берег, Пискун начал поспешно разуваться. Пока он стаскивал подбитые мехом сапоги, ватные брюки успели так затвердеть, будто были из жести.
Огонь, только огонь мог спасти его! Повернувшись к онемевшему от испуга Ремиге, Пискун сказал, стуча зубами:
— Разведите костер!..
— Вы... Нас обнаружат, — обомлел Ремига.
— Разжигайте... Останусь без ног...
Пискун разорвал тюк, достал сухие носки, с трудом сгибая пальцы, натянул носки на ноги. Запасных брюк и сапог не было. Без огня он погибнет. Только огонь может спасти его...
Пискун прохрипел:
— Вам говорят...
Ветер дул в лощине с ровной настойчивостью, пронизывал. Пискун поглядел на подбитые мехом сапоги Ремиги:
— Боитесь костра — отдайте мне сапоги... На время.
Ремига молчал.
— Да что же вы, не понимаете? Без меня пропадете...
Пискуна трясло все сильнее и сильнее, и он не ощущал уже ног.
Нет, Ремига добровольно не отдаст сапог. Сейчас Пискун — обуза, от которой Ремига постарается поскорее избавиться. Наверное, Ремига уже придумал, как это сделать. Не зря же он служил в гестапо, комендантствовал в концлагере для советских военнопленных, где Пискун был его помощником...
«Отдать сапоги?..» Ремига только зло усмехнулся. Раздумывать некогда! Теперь осталось одно — бежать обратно через границу. И зачем он, Ремига, не сделал этого час назад? Ведь думал же, идиот, об этом, думал...
Ремига скинул с плеч тюк, распорол ножом мешковину, схватил несколько плиток шоколада, пачку галет, запасную флягу с коньяком, рассовал по карманам.
Пискун все понял. «Нет, не уйдешь!..» Он сунул руку в карман и вытащил пистолет...
3
Бывают же такие совпадения: негаданная беда подстерегла в эту ночь и Тараса Квитко с Кириллом Прокофьевым.
Авария на линии оказалась куда серьезнее, чем предполагал Кирилл. Он думал, что всего лишь где-нибудь оборвались обледеневшие, провисшие от тяжести провода, а выяснилось, что гололед и ветер не только порвали и перепутали провода, но и повалили два столба, те самые два столба, что стояли по краям пересекающего просеку оврага.
