Когда хозяин самолета вернулся, Гарник смирно сидел в углу, засунув руки в карманы.
— Я тут без тебя боялся какой-нибудь рычажок зацепить… Вдруг еще взлетишь!
Махмудов блеснул глазами:
— Не так это просто.
Он сел за штурвал и пальцем стал указывать на кнопки, педали, рычаги, которые надо привести в действие, чтобы тронуть машину с места.
Гость извлек из кармана плоский стеклянный флакон с завинчивающемся серебряной пробкой и поболтал в воздухе. Густая коричневая жидкость запенилась, ударяясь о стенки.
— Это что? — холодно поинтересовался Махмудов.
— Люди пьют коньяк, а я только ром. — Гарник неторопливо отвинтил пробку. — Заграничная фляжечка, всегда ношу при себе, а никому ее не видно. Прошу, можете приложиться!
— Это ты, значит, для меня принес? Угощаешь, да?
— Просто глотнуть за компанию… Без всякого умысла…
Махмудов строго свел в одну линию густые черные брови.
— Но, друг милый, за кого ты меня принимаешь? Может быть, тебе кажется, что глоток выпивки для меня дороже чести? Я на своем производстве в данную минуту. Правила поведения летчика в рабочее время — это для меня святыня. Убери заграничную фляжку!
Гарник подчинился и с опаской поглядел на хозяина.
— Надо знать, где и когда пить, — продолжал поучать его Махмудов. — Пожалуйста, в моем присутствии постарайся держать себя на высоком моральном уровне. А если хочешь знать, так я вообще постороннего человека не имею права допускать в самолет.
Помолчали.
— Мне уйти? — с вызовом спросил Гарник.
— Как хочешь. — Махмудов пожал плечами. — Я говорил про посторонних. Тебя это не касается. Ты мой друг.
— Что-то сегодня я это не очень чувствую.
Борис посвистывал и протирал тряпочкой стекло. В кабине самолета было чисто, как на витрине у ювелира.
— Борик, — сказал гость, — другой на моем месте мог бы действительно уйти. Потому что обидно. Но я лично стал еще больше тебя уважать за твою принципиальность, честное слово!
Махмудов засвистел погромче, лицо его прояснилось.
— Гарник, — сказал он примирительно, — я знаю, кому можно верить и кого наш гнать в шею. Раз государство мне доверило машину, то я за нее полностью отвечаю, верно?
— Ты прав.
— Значит, своего друга я могу оставить хотя бы даже ночевать в машине. Никого это не касается!
— Никого не касается.
— Ну и все! Мы друг друга поняли. Я просто хотел показать тебе, что во время кутежа я приятный компанейский парень, душа компании, на работе я строгий работник.
— Именно так я тебя и понимаю.
— Тогда наша дружба будет расти и крепнуть. Взаимное понимание, как говорится…
Опять помолчали.
— Раз уж ты так настаиваешь, — нерешительно проговорил Махмудов, — то мне не хотелось бы тебя обижать… Ради нашей молодой дружбы я могу глотнуть разок из заграничной фляжки, если, конечно, у тебя там ром…
— Самый настоящий ром!
С этого дня Гарник стал часто ездить на аэродром. С собой он привозил полную флягу, обратно увозил пустую. Всякий раз он допытывался:
— А как ты управляешь своим самолетом? Вот, скажем, ты уже поднялся в воздух и хочешь лететь прямо, — что для этого нужно сделать?.. А теперь покажи, как нужно разворачиваться. Ну, допустим, я захотел повернуть вправо?
Однажды он поднялся с Борисом Махмудовым в воздух, и тот позволил ему взять штурвал.
— Ты понимаешь, что я делаю? Понимаешь, какое у меня к тебе доверие? Фактически я передал тебе управление самолетом? Ты хоть ценишь это?
Гарник это ценил. Очень ценил.
Встреча была назначена на семь часов утра. Никто не опоздал. Но Жорж Юзбашев приехал чуть раньше и взял билеты на троих.
Во всех аэропортах существует правило, чтобы пассажиры при регистрации называли фамилию и сообщали свой адрес. Юзбашев тут же придумал адреса, записал вымышленные фамилии.
С билетами пошли к самолету.
Борис Махмудов уже ждал их. Он был сух, подтянут, неразговорчив. Отлично сшитая и подогнанная по фигуре форма пилота гражданской авиации придавала его облику вид официальный и неприступный.
— Борик, дорогой, — ласково начал Мисакян, — вот моя команда. Представь себе, эти младенцы еще никогда не летали…
Пилот сухо распорядился:
— Пассажиров прошу занять места.
— Мне хотелось, чтобы они приняли боевое крещение именно на твоем самолете и под твоим руководством. Пусть посмотрят, как наш земной шарик выглядит сверху…
— Билеты есть? Садитесь.
Жорж Юзбашев и Лаврентий Бабурян озадаченно переглянулись. Они не ждали такого приема.
Но Гарник успокаивающе шепнул встревоженным приятелям:
— Это он только сейчас так, а поднимемся в воздух — все будет по-другому.
Он сел рядом с летчиком. Огромный Жорж и толстый Лаврентий Бабурян устроились на задних сиденьях.
Пилот надел наушники, запросил по радио разрешение на взлет и тронул рычаги. Машина чуть вздрогнула, легко побежала по зеленому ковру и неслышно оторвалась от земли. Спустя минуту она уже плыла высоко над землей, по синему небу. Летчик снял наушники:
— Ну как, друзья пассажиры, нравится вам полет?
Теперь это был совсем другой человек — добродушный, приветливый.
Жорж Юзбашев широко улыбнулся ему, блеснув белыми зубами. Лаврентий Бабурян ничего не ответил. Ему — тучному и вялому — было плохо, его тошнило.
— Ничего, — сказал пилот, — ты крепись. Вот возьми мятную конфетку…
Огромный Юзбашев едва помешался в кабине — на всякий случай он даже пригибал голову. Чувствовал он себя великолепно и с любопытством поглядывал на убегающую землю Хотя ему было тесно, он то и дело приподнимался, размахивал руками.
— Это что, друг, — физкультура в воздухе? — смеясь, спросил Махмудов. — Пять минут в день для здоровья?
— Проверяю свою подвижность в ограниченном помещении.
— Ну, проверяй, проверяй. Может, когда и пригодится. Юзбашева эти слова почему-то развеселили.
— Ох, ты прав, дружок! — Он засмеялся, протянул руку и хлопнул летчика по плечу. — Вот и я тоже уверен, что пригодится!
— Ну и рука у тебя! Чуть мне плечо не отбил.
— Да уж, никому не посоветую встретиться с моей рукой, когда она злая!
Успокоительно стрекотал мотор. Под крылом проплывали огромные бурые пятна — это солончаки. Узенькая светлая виточка — это река. Зеленая заплата на серой простыне — это лесок, окруженный бесплодным нагромождением камней.
— Правильно говорят: «Айастан — карастан», — сказал, издыхая, Махмудов. — Армения — страна камней.
Гарник Мисакян нетерпеливо тронул его за локоть:
