Инди вытер холодный пот со лба. Мокрая одежда остыла на ветру, его начало знобить.
— Держи своего удава при себе, — попросил он. — Терпеть не могу пресмыкающихся.
— Знаешь, открою тебе маленький секрет, — ответил Джок. — Любая змея гораздо лучше и приятнее человека.
— Очень может быть. Только не пускай его ко мне.
Вот так всегда — только почувствуешь себя в безопасности, и на тебе! Какой-то удав норовит расположиться на тебе со всеми удобствами. И все это происходит в течение одного рабочего дня!
Некоторое время он наблюдал, как темнота неумолимо окутывает ближайшие джунгли. Пусть они продолжают хранить свои тайны, я больше не буду им мешать, думал Инди.
Но прежде, чем уснуть под убаюкивающий шум моторов, Инди вспомнил француза Беллока и понадеялся, что пройдет, не очень много времени, и дороги их сойдутся вновь.
БЕРЛИН
Кабинет на Вильгельмштрассе. За столом сидит маленький важный человечек в черной форме офицера СС и разглядывает горы папок, разложенных перед ним в аккуратные стопки. Человечка зовут Эйдель, и его посетителю совершенно ясно, что эти папки помогают ему преодолевать комплексы и дают ощущение собственной значимости. Вот так везде, думал про себя посетитель, которого звали Дитрих. Важность человека теперь измеряют количеством бумаг на столе и печатей, которыми он распоряжается. Дитрих вздохнул про себя, полагая, что он сам является скорее деятелем, чем кабинетным служакой. Он ждал, когда Эйдель заговорит, но офицер молчал уже давно, полагая, очевидно, что даже молчание способно внушать уважение к его высокому положению.
Дитрих посмотрел на портрет фюрера на стене. Вот так и получается: не важно, что ты думаешь об Эйделе, этой надутой пустышке, сидящей на привязи в своем ничтожном кабинетике, несмотря на это, ты должен его уважать, потому что он принадлежит к тем, у кого есть прямой доступ к фюреру. Поэтому слушай, улыбайся и притворяйся, что ты относишься к нему с почтением. Ведь Эйдель вхож в число приближенных, он один из членов личной гвардии Гитлера.
Эйдель одернул китель, который выглядел свежевыстиранным и отутюженным и произнес:
— Надеюсь, вы понимаете всю важность этого дела, полковник?
Дитрих кивнул, он чувствовал себя не в своей тарелке, потому что терпеть не мог кабинеты.
Эйдель встал, потянулся, поднявшись на цыпочки, как это сделал бы человек, стараясь достать до высокой перекладины, заранее зная, что не дотянется. Потом он подошел к окну.
— Фюрер очень заинтересован, чтобы получить этот предмет. Вы понимаете, если он в чем-то действительно заинтересован…
Эйдель сделал паузу, повернулся и уставился на Дитриха, сделав жест руками, показывающий, как трудно простому смертному понять мысли фюрера.
— Я понимаю, — ответил Дитрих, слегка барабаня пальцами по портфелю.
— Весьма важно культовое значение предмета, продолжал Эйдель. — Естественно, к еврейским реликвиям, как таковым, фюрер не испытывает никакого особого интереса.
Тут он опять сделал паузу и странно захихикал, как будто эта мысль показалась ему очень забавной.
— Вы должны понимать, что его интересует символический смысл вещи, если вы знаете, что я имею в виду.
Дитриху показалось, что Эйдель неискренен с ним, что он что-то скрывает: трудно представить, что фюрера интересуют какие-то символические ценности. Он взглянул на телеграмму, которую Эйдель дал ему прочесть несколько минут назад, затем снова на портрет Гитлера — фюрер выглядел на нем суровым и мрачным.
Эйдель с важностью провинциального профессора продолжал:
— И тут мы сталкиваемся с вопросом подбора специалистов.
— Разумеется, — поддакнул Дитрих.
— Подбора специалистов-археологов.
Дитрих промолчал. Он понял, куда клонит Эйдель, что ему от него надо.
— Боюсь, я не смогу вам в этом помочь.
Эйдель усмехнулся.
— Насколько мне известно, у вас есть связи, причем с ведущими учеными в этой области. Разве не так?
— Можно поспорить.
— Спорить некогда. К тому же, меня никто не уполномочивал обсуждать с вами эти вещи, полковник. Существует приказ, который надо выполнять, поэтому мы с вами и ведем сейчас эту беседу.
— Можете не напоминать мне о дисциплине.
— Вот и отлично. — Эйдель облокотился на стол. — Ведь вы понимаете, что я говорю о вполне конкретном человеке, о вашем знакомом, чья помощь может оказаться для нас неоценимой.
— Француз.
— Разумеется.
С минуту Дитрих помолчал. С портрета на него осуждающе смотрел Гитлер, и полковнику стало немного не по себе.
— Француза трудно найти, Он человек вольный, служит, кому захочет, а местом работы считает для себя весь земной шар.
— Откуда в последний раз вы получали от него весточку?
Дитрих пожал плечами.
— Из Южной Америки, кажется.
Эйдель рассеянно разглядывал кисти своих рук — бледные, худые, и одновременно грубые; руки человека, который, вероятно, брал уроки музыки, но стать хорошим пианистом ему было явно не дано. Наконец, он произнес:
— Вам придется отыскать его. Вы понимаете меня? Вы понимаете, чей это приказ?
— Я постараюсь, — ответил Дитрих, — но предупреждаю…
— Меня можете не предупреждать, полковник.
У Дитриха пересохло во рту. Этот надутый болван начинал его бесить, ему захотелось придушить его, засунуть все эти папки ему в глотку. Чтобы сдох.
— Хорошо, я советую, вам обратить внимание на то, что француз берет за работу очень большие деньги.
— Не имеет значения, — ответил Эйдель.
— К тому же он не слишком надежный человек.
— Вот этим вы и займитесь. Вам, полковник Дитрих, придется найти его и доставить к фюреру. Но не откладывайте надолго. Это надо сделать, так сказать, вчера.
Дитрих рассеянно смотрел на оконные занавески и в который раз спрашивал себя, неужели фюрер не видит, кто его окружает, неужели он настолько не разбирается в людях, что не замечает, какие подхалимы и дураки собрались вокруг него.
Эйдель улыбнулся, словно прочел мысли Дитриха, и подивился его наивности. Затем продолжил:
— И поторопитесь. Мы не одни интересуемся историческими реликвиями. Уверен, что найдутся соперники, которые не служат интересам рейха. Ясно?
— Вполне.
Дитрих подумал о французе. Хотя он и не сказал Эйделю, ему точно было известно, что Беллок сейчас находится на юге Франции. Перспектива сотрудничества с ним ужасала немца. Под изысканной обтекаемостью француза скрывалась циничная безжалостность, эгоизм, презрение к философии, религии, политике. Если ему было нужно, он мог перешагнуть через кого угодно и что угодно.
