— …сбросил его в реку, — говорил Раймундо, и голос его дрожал от возбуждения. — Все подумают, что его убил ягуар.
— Идиот! — сказал Онофрио. — Он, может быть, еще убил бы ягуара, а ты мог бы устроить себе и более сладкую месть. Его жена…
— Эта месть достаточно сладка, — ответил Раймундо.
На Эстебана упала тень, и он почувствовал дыхание Раймундо. Чтобы обмануть этого бледного, рыхлого «ягуара», склонившегося над ним, ему не нужны были никакие травы. Раймундо принялся переворачивать его на спину.
— Осторожнее! — крикнул Онофрио.
Эстебан позволил перевернуть себя и тут же взмахнул мачете. Все свое презрение к Онофрио и Инкарнасьон, всю свою ненависть к Раймундо вложил он в этот удар, и лезвие, со скрежетом задев кость, утонуло в боку Раймундо. Тот взвизгнул и, наверное, упал бы, но лезвие помогало удержать его на ногах; руки его порхали около мачете, словно он хотел передвинуть лезвие поудобнее; в широко раскрытых глазах будто застыло неверие в происходящее. По рукоятке мачете пробежала дрожь, и Раймундо упал на колени. Кровь хлынула у него изо рта, добавив трагические темные линии в уголках губ. Потом он ткнулся лицом в песок, так и оставшись стоять на коленях, словно мусульманин во время молитвы.
Эстебан выдернул мачете, опасаясь, что на него нападет Онофрио, но торговец уже втискивался в «лендровер». Двигатель завелся сразу, колеса покрутились, потом машина рванула с места, развернулась, заехав на край полосы прибоя, и помчалась к Пуэрто-Морада. Оранжевый отблеск вспыхнул на заднем стекле, как будто дух, который заманил машину на побережье, теперь гонит ее прочь.
Пошатываясь, Эстебан поднялся на ноги и отодрал рубашку от раны. Крови натекло много, но, оказалось, что это скорее царапина. Не оборачиваясь к Раймундо, он прошел к воде и остановился, глядя на волны. Мысли его перекатывались, как эти самые волны, — не мысли даже, а приливы эмоций.
Миранда вернулась с наступлением сумерек с целой охапкой бананов и диких фиг. Выстрела она не слышала, и Эстебан рассказал ей, что произошло. Миранда тем временем сделала ему повязку из трав и банановых листьев.
— Это пройдет, — сказала она о ране, потом кивнула в сторону Раймундо. — А вот это нет. Тебе надо уходить со мной, Эстебан. Солдаты убьют тебя.
— Нет, — сказал он. — Они придут сюда, но они все из племени Патука… Кроме капитана, но он пьяница, одна оболочка от человека. Я думаю, ему даже не станут сообщать. Солдаты выслушают меня, и мы договоримся. Что бы там Онофрио ни выдумывал, его слово против их не потянет.
— А потом?
— Может быть, мне придется сесть на какое-то время в тюрьму или уехать из провинции. Но меня не убьют.
С минуту Миранда сидела молча. Только белки ее глаз светились в наступивших сумерках. Затем она встала и пошла прочь.
— Куда ты уходишь? — спросил Эстебан.
Она обернулась:
— Ты так спокойно говоришь о том, что мы расстанемся…
— Но это не так!
— Нет. — Она горько усмехнулась. — Видимо, нет. Ты настолько боишься жизни, что называешь ее смертью. Ты даже готов предпочесть настоящей жизни тюрьму или изгнание. До спокойствия тут далеко. — Миранда продолжала смотреть на него, но на таком расстоянии трудно было понять выражение ее лица. — Я отказываюсь терять тебя, Эстебан.
Она снова двинулась вдоль берега и на этот раз, когда он позвал ее, уже не обернулась.
Сумерки сменились полутьмой, медленное наступление серых теней превратило мир в негатив, и Эстебан чувствовал, как такими же серыми и темными становятся его мысли, перекатывающиеся в такт тупому ритму отступающего прилива. Полутьма держалась долго, и он начал думать, что ночь уже никогда не наступит, что своим поступком он словно вогнал гвоздь в течение его полной сомнений жизни, навсегда приколотив себя к этому пепельно-серому моменту времени и этому пустынному берегу. В детстве Эстебана пугали мысли о подобном магическом одиночестве, но сейчас, в отсутствие Миранды, оно его утешало, напоминая о ее волшебстве. Несмотря на ее последние слова, он не думал, что она вернется — в голосе ее слышалась печаль и бесповоротность, — и это вызывало у него одновременно и грусть, и чувство облегчения. Не находя себе места, Эстебан принялся ходить по полосе прибоя туда и обратно.
Поднялась полная луна, и пески загорелись серебром. Вскоре прибыли на джипе четверо солдат из Пуэрто-Морада — маленькие меднокожие мужчины в форме цвета ночного неба без украшений и знаков различия. Хотя они не были близкими друзьями, Эстебан знал всех четверых по именам: Себастьян, Амадор, Карлито и Рамон. В свете фар труп Раймундо — удивительно бледный, с засохшими в сложном рисунке ручейками крови на лице — выглядел экзотическим существом, выброшенным из моря на берег, и то, как солдаты обследовали место преступления, походило скорее на удовлетворение любопытства, чем на поиски вещественных доказательств. Амадор вытащил из песка пистолет Раймундо, взглянул вдоль ствола на джунгли и спросил Рамона, сколько, тот думает, может пистолет стоить.
— Возможно, Онофрио даст тебе за него хорошую цену, — сказал Рамон, и все засмеялись.
Они разожгли костер из плавника и скорлупы кокосовых орехов, расселись вокруг, и Эстебан рассказал о происшедшем. О Миранде и ее родстве с ягуаром он говорить не стал, потому что эти люди, оторванные от племени правительственной службой, стали консервативны в своих суждениях, и ему не хотелось, чтобы они сочли его сумасшедшим. Они слушали не перебивая. Огонь костра окрашивал их лица в красно-золотой оттенок и блестел на стволах ружей.
— Если мы не станем ничего делать, Онофрио подаст в суд в столице, — сказал Амадор, когда Эстебан закончил рассказ.
— Он может сделать это в любом случае, — возразил Карлито, — и тогда Эстебану придется несладко.
— А если в Пуэрто-Морада пошлют инспектора и он увидит, как тут идут дела при капитане Порталесе, они его заменят кем-нибудь другим, и тогда нам тоже придется несладко.
Глядя на огонь, они продолжали рассуждать о возникшей проблеме, и Эстебан решил спросить у Амадора, жившего на горе неподалеку от него, не видел ли тот Инкарнасьон.
— Она очень удивится, узнав, что ты жив, — ответил Амадор. — Я видел ее вчера у портного. Она примеряла там перед зеркалом черную юбку.
Мысли Эстебана словно окутало черным полотном юбки Инкарнасьон. Опустив голову, он принялся чертить своим мачете линии на песке.
— Придумал! — воскликнул Рамон. — Бойкот!
Никто ничего не понял.
— Если мы не будем покупать у Онофрио, то кто тогда будет? — спросил Рамон. — Он потеряет дело. Если ему этим пригрозить, он не станет вовлекать власти и согласится, что Эстебан действовал в порядке самозащиты.
