— Серега, в чем дело?
В мозгу словно бомба разорвалась. Я резко повернулся. Пришедший меня сменить Стас принял боевую стойку с парализатором, сканируя взглядом огороженный дворик для прогулок больных, но не находя никаких причин моего странного поведения. Тщедушный дед, мирно стоявший за решеткой, по его мнению, на роль опасности никак не годился.
Тут то ли из-за громкого голоса Стаса, то ли из-за того, что субы проснулись одновременно и, натолкнувшись друг на друга, не сумели всем скопом выйти в сознание, но мне неожиданно полегчало. Даже Владик откатился назад, оставив Серегу разбираться с ситуацией.
— Отбой тревоги, — сказал я, убирая оружие. — Старый ветрогон пытался перелезть через решетку, но быстро укуксился.
— Пять шагов назад! — скомандовал Стас старику, не опуская парализатор.
Дед поднял руки, попятился и замер у маленькой кучки синтезнутых, с интересом наблюдавших за происходящим.
Стас внимательно осмотрел решетку и перевел взгляд на деда:
— У тебя что, старый синтопень, совсем извилины слиплись? Сверзишься — костей не соберешь.
— Нет-нет, что вы! Я всего лишь хотел немного размяться, — проблеял к моему удивлению дед, мелко тряся седой бородкой. И куда только делся его сильный голос и горящий взгляд, когда он спрашивал про десятого?
— Ну, так попросись у своего медпога на какой-нибудь тренажер! — буркнул Стас, убирая пистолет.
Старик закивал, повернулся к нам спиной и побрел к своим.
Интересно, подумал я, а откуда вообще этот синтезнутый дед тает, сколько именно у меня субличностей? Хотя десять — совсем не редкое количество, так что, наверное, он просто догадался… но что значит «десятый», у нас нет порядковой нумерации, что за бред? От напряжения в голове зашумело, и я постарался пока ни о чем больше не думать.
— Руки можешь опустить! — бросил Стас вдогонку старику и повернулся ко мне.
— Кораблев Сергей смену сдал, — отрапортовал я.
— Барков Стас смену принял.
2
— Ни один тест не выявил никаких отклонений, — улыбнулась докторша Марина, отсоединяя меня от аппарата.
— И что теперь? — спросил я. — Как узнать, откуда взялось это адское эхо?
— Ну, можно еще проверить соматические заболевания.
— А это что такое?
— Это когда нарушение переключений между субличностями вызвано поражениями внутренних органов и их систем.
— У меня ничего не болит, но давайте… на всякий случай.
— Хорошо, прощу! — Она открыла крышку автодиагноста.
Внутри было душно, я вспотел и захотел пить.
— Можно воды? — попросил я, вылезая из разомкнувшегося белого кокона, как цыпленок из яйца.
— Конечно.
— Немного странный вкус, — отметил я, осушив поданный Мариной стакан.
— Я добавила туда витамины. Это всем полезно.
— A-а… Что дальше?
— Ничего. Вы абсолютно здоровы, Кораблев Сергей.
— Но у меня постоянно шумит в голове, я чувствую всех своих субов. А эмпат вообще конкретно мешал мне работать.
— Бойцу.
— Что «бойцу»? — не понял я.
— Эмпат мешал работать бойцу.
— Ну да, а я что сказал?
Марина молча улыбнулась. Мне вдруг ни с того ни с сего подумалось, что она весьма так ничего себе, красивая, но я отогнал эту мысль — не для того сюда пришел, чтобы пялиться на ножки и прочие достоинства докторши! Я посмотрел ей в глаза: что-то часто она улыбается… может, скрывает что?
— Проверьте еще раз мой п-ключ.
— Ваш подсознательный ключ в порядке.
— Но ведь он сработал, когда моя смена еще не кончилась. При этом не было ничего такого, чтобы посчитать опасным для жизни оставаться бойцом и, вопреки программе, переключиться на эмпата!
— Понимаю, — кротко произнесла Марина, глядя на меня нежно и грустно, как на несчастного попавшего в беду психа. — И все-таки не разделяю вашего мнения. Вы не говорили, что боец ушел, уступив место другому «я». Из вашего рассказа понятно, что вы, боец Сергей, отлично помните присутствие эмпата Владика, а значит, две ваши субличности существовали в сознании одновременно — п-ключ не мог такого сделать!
Я молчал, пытаясь придумать достойный ответ на рассуждения психолога, но в голове, мешая сосредоточиться, по-прежнему шумело «море» из нечетких мыслей всех субов.
— Не знаю, что и сказать, — честно ответил я на застывший в ласковых глазах Марины вопрос. — Может, это и не п-ключ, а какая-нибудь зараза… Знаете, этот дед синтезнутый, он стоял слишком уж близко к загородке и пялился на меня. Я крикнул: «Отойди!» и подошел, чтобы его отогнать… А потом в сознании появился Влад. Слушайте, доктор, а вдруг я от старика чем заразился? Надо бы его проверить, как думаете?
— Он выглядел больным? — без энтузиазма поинтересовалась Марина.
— Скорее, сумасшедшим. Скороговорки какие-то бормотал, вопрос задавал, причем очень громко.
— Какой вопрос?
— Да про суба моего несуществующего… Да какая разница!
Докторша начала меня утомлять. Сейчас начнется: «Кто, да что, да как сказал?», «Давайте поговорим об этом», «Постарайтесь вспомнить», «Что вы при этом чувствуете?», тьфу!., единственное, что я сейчас чувствовал, так это то, что не хочу просидеть здесь еще час, слушая какую-то мозгоправскую хренотень.
— Знаете, Марина, мне просто надо быть на сменах в форме, чтобы ничего не мешало работать. Пропишите мне что-нибудь, да я пойду.
— Обязательно, но сначала, — мягко, но настойчиво проговорила нейропсихолог, — давайте все же вспомним, о чем именно спрашивал старик.
Я взял себя в руки и, вздохнув, ответил:
— Спрашивал, где мой десятый… — «Море» в голове заволновалось, шум стал усиливаться — похоже, начинался шторм.
— Что с вами? — Марина достала из кармана маленький фонарик и посветила мне в глаза.
— Мне трудно… — собственный голос вдруг показался чужим. — Вы думаете, переключение произошло из-за слов старика? — спросил я бодрым, более высоким, чем у бойца, голосом, чеканя каждое слово.
Это был уже не Сергей, а Петр Иванович — учитель. Я снова переключился! Причем прямо в кабинете врача, и опять неправильно, потому что отчетливо помнил обо всем, что думал и говорил здесь боец Серега. Это было ненормально, это был бред! Однако Петр Иванович, в отличие от бойца, не собирался выкладывать Марине все подряд. Шум в голове продолжал усиливаться. Мне захотелось уйти, остаться одному и прилечь.
Доктор смотрела на меня с любопытством. Заметила? Наверняка, она же психолог! Черт.
— Извините, — я постарался говорить отрывисто и более низким голосом, как делал боец, но из-за «моря» это было непросто. — Я устал, неважно себя чувствую. Можно я пойду прилягу? А то у меня остался, — я взглянул на запястье, — всего час… Закончим в другой раз, ладно?
