— Без вашей помощи, герр консул, нам не обойтись, — смиренно проговорил Макс. — В Харбине нас и слушать не станут. Вот если бы вы написали рекомендацию… Этакий проект на получение паспорта…
Тикес задумался.
— Ладно, — решительно сказал он, — так и быть, по старой дружбе… Жаль, теряю такого партнера по скату.
— Мне тоже жаль, — улыбнулся Макс.
Надежда вновь окрылила Анну. И хотя день отъезда еще не был обозначен, она уже начала складывать вещи. Один за другим выставлялись в переднюю упакованные чемоданы, их квартира принимала какой-то опустевший вид.
Наконец распрощались со всеми знакомыми.
— Правильно делаете, — подмигивали Максу нацисты. — Германии сейчас нужны такие крепкие парни.
— Богатеть едете? — иронизировали другие.
Макс отшучивался, стараясь не задеть ни тех, ни других, он строил из себя лояльного немца.
В Харбине Клаузен пошел к генеральному консулу насчет заграничного паспорта для Анны. Отдал ему проект документа и рекомендации от Тикеса.
— Придется делать запрос на Вильгельмштрассе, — официально сказал консул.
Макс знал: Вильгельмштрассе — улица в Берлине, где находилось министерство иностранных дел.
— Так и за год не получишь паспорта! — воскликнул он.
— Вполне вам сочувствую, но таковы правила, — красноречиво развел руками консул. — Она как иностранка должна получить разрешение на въезд в Германию.
— Нам нужно ехать, — решительно сказал Макс. — Я рвусь в фатерлянд. Германии нужны солдаты. Хайль Гитлер!
Против такого аргумента консул не стал возражать. Он хитро поглядел на Макса мудрыми, старыми глазами, сказал добродушно:
— Только благодаря рекомендации Тикеса…
И оформил Анне паспорт как иностранке для проживания в Германии в течение шести месяцев.
— И скат сыграл свою роль, — весело говорил Макс, помахивая паспортом перед глазами Анны.
В тот же день Макс сделал запрос в Центр и получил разрешение на въезд Анны в Советский Союз.
Теперь уже ничто не задерживало их в Харбине.
На пограничной станции Маньчжурия японские таможенники долго и тщательно осматривали их багаж. Перебрали, что называется, все до нитки. Наткнулись на фотографии, которыми Макс очень дорожил. Снимки были сделаны в разных городах: в Кантоне, Шанхае, Мукдене. Это были документальные подтверждения жестокости колонизаторов в Китае. Расправа англичан с демонстрантами. Убитые китайцы на улицах Шанхая. Повешенные на улицах Кантона. Японские солдаты в Мукдене.
Низкорослый, тщедушный таможенник в форменной фуражке вздел огромные очки и стал внимательно рассматривать фотографии. Его узкие глазки за очками зажглись интересом. Отложив последнюю фотографию, он, не глядя на Макса, лаконично сказал по-немецки:
— Es ist verboten (это запрещено).
— Но позвольте… — возмутился Макс.
— Man darf nicht (нельзя), — строго остановил его таможенник и бросил фотографии в ящик стола.
— Черт, — ругался после Макс. — Как я не догадался запрятать их подальше? Такие фотографии. — Он был сильно раздосадован.
На советской стороне их отпустили очень быстро. Молоденький, румяный пограничник, отдавая им паспорта, вежливо взял под козырек.
За окном купе международного вагона как бесконечный зеленый сон тянулась великая сибирская тайга. Анна и Макс занимали отдельное купе. Большую часть времени Анна проводила у окна. Тихо плыли мимо поезда мохнатые шапки сопок, бежали кусты, обгоняя друг друга, растворялись в ночном спокойствии города… Поезд стремился вперед, к ее родному Новониколаевску. Сердце замирало от радости — неужели это не сон и она на родней земле?
В соседнем купе ехала пожилая английская чета, он — холеный, толстый господин с седыми усами, она — длиннолицая, зубастая дама. Англичанка при встрече благосклонно улыбалась Анне и слегка наклоняла голову. Познакомились в вагоне-ресторане, оказавшись за одним столиком.
— Москва? — как бы между прочим спросил англичанин.
— Берлин, — просто ответил Макс.
— Дойч? — обрадовался толстяк, взгляд его утратил остроту, стал мягким и дружелюбным.
— Дойче коммерсант, — отрекомендовался Макс. — Едем с женой из Шанхая в свой фатерлянд.
— О, очень хорошо… — Лицо англичанина расцвело улыбкой. — Я тоже коммерсант, а это моя жена, леди Кросби.
Леди показала в улыбке свои длинные зубы.
— Ваш Гитлер, несомненно, великий человек, — продолжал мистер Кросби. — Он широко мыслит. А главное, — мистер Кросби оглянулся и, заговорщически подмигнув Максу, тихо продолжил: — А главное — непримиримый враг России и большевизма!
— Да, да, — согласно улыбался Макс.
— Я ненавижу свое правительство за крохоборство, Гитлеру надо помогать! — убежденно продолжал мистер Кросби.
— Ну, положим, ваше правительство гораздо щедрее по отношению к нам, немцам, чем это может показаться с первого взгляда, — возразил ему Макс. — Гитлеру нужна прежде всего моральная поддержка. И тут он на Англию обижаться не может. Я иногда просматриваю английские газеты. Так, совсем недавно ваша «Дейли мейл» писала, что переход политического влияния в Германии в руки наци выгоден остальной Европе: он воздвигает еще один оплот против большевизма.
Мистер Кросби рассмеялся, шутливо погрозил Максу пальцем.
— Теперь убеждаюсь, как вы, немцы, пристально следите за каждым нашим шагом. Мы всячески поддержим Гитлера! — воскликнул он с жаром. — Большевиков нужно загнать в тиски. Японцы сделали свое дело: оккупировав Маньчжурию, они вышли к границам СССР! Я приветствую такой шаг. Гитлер и японцы — вот те самые тиски, которые раздавят СССР!
— Согласен с вами, — добродушно, как политический дилетант, откликнулся Макс. — Британское правительство поддержало Японию. «Таймс» заявила, что Япония может не считаться с Китаем, который даже не представляет собой «целостного государства»…
— Правильно… э..?
— Клаузен.
— Правильно, мистер Клаузен! Именно не представляет собой целостного государства, здорово, черт возьми, сказано!
Он рассмеялся довольным смехом.
После Макс возмущался:
— Так хотелось достойно ответить этому толстому лорду.
А поезд стремился вперед… И однажды утром проводник объявил: «Новосибирск! Стоянка пятнадцать минут…»
Анна прилипла к окну. До боли знакомый вокзал. Все такой же, только название станции изменено: вместо «Новониколаевска» «Новосибирск». На перроне встречающие. Молодо машет соломенной шляпой пожилой мужчина, парень с пестрым букетом цветов напряженно всматривается в проплывающие окна вагонов.
