– О боже, я не могу рисковать, когда все так сомнительно! – воскликнул Дэвид.
– Хорошо. Позвольте мне сформулировать так: существует реальная возможность – не вероятность, а возможность – что зрение восстановится частично. – Рувим тщательно подбирал слова. – И совсем небольшая возможность, что зрение восстановится полностью или почти полностью.
– Это в лучшем случае, – согласился Дэвид. – А в худшем?
– А худший – никаких изменений не будет. Она напрасно перенесет боль и неудобства.
Дэвид вскочил с кресла и подошел к окну. В широком заливе стояли танкеры, а вдали в яркое небо дымчатой голубизной поднимались холмы Тайгерберга.
– Ты знаешь, каким должен быть выбор, Дэвид. – Бриг не позволял ему отступить, безжалостно гнал навстречу судьбе.
– Ну хорошо. – Дэвид сдался и повернулся к ним. – Но с одним условием. Я на этом настаиваю. Дебра не должна знать, что есть шанс вернуть ей зрение...
Рувим Фридман не согласился:
– Ей нужно сказать.
Бриг яростно ощетинил усы.
– Почему? Почему ты не хочешь, чтобы она знала?
– Вам известно, почему, – ответил Дэвид, не глядя на него.
– Но как вы объясните ей? – спросил Рувим.
– У нее сильные головные боли... Сообщим, что у нее опухоль... ее нужно удалить. Это ведь правда, не так ли?
– Нет, – возразил Рувим. – Я не могу сказать ей это. Не могу обманывать.
– Тогда я сам это сделаю. – Голос Дэвида снова звучал твердо. – И я объясню ей, каков будет исход операции. Благоприятный или нет. Я сделаю это. Вам понятно? Вы согласны?
Немного погодя они кивнули, принимая условия Дэвида.
* * *
Дэвид попросил шеф-повара отеля собрать корзину для пикника, а бар предоставил ему переносной холодильник с двумя бутылками шампанского.
Дэвиду хотелось ввысь, на простор, но нужно было уделять все внимание Дебре, а не механизмам, и он неохотно отказался от мысли лететь с ней; вместо этого они по канатной дороге поднялись на крутые склоны Столовой горы. С верхней станции на плато уходила тропа, и они рука об руку шли по ней, пока не набрели на прекрасное место на краю утеса, где смогли уединиться в безбрежном океане пространства.
Снизу, за две тысячи футов, до них долетали звуки города, еле слышные и неузнаваемые, их приносили случайные порывы ветра: автомобильный гудок, шум локомотивов на грузовой станции, крик муэдзина, призывающего правоверных на молитву, крики детей, отпущенных после уроков. Но все эти далекие шумы человечества лишь подчеркивали их одиночество, а ветер с юга казался сладким и чистым после грязного городского воздуха.
Они пили вино, и Дэвид набирался решимости. Он уже хотел заговорить, но Дебра опередила его.
– Хорошо быть живой и любимой, дорогой, – сказала она. – Мы очень счастливы, ты и я. Ты это знаешь, Дэвид?
Он издал звук, который можно было принять за согласие, и храбрость покинула его.
– Если бы могла, ты хотела бы что-нибудь изменить? – выдавил он наконец, и Дебра рассмеялась.
– Конечно. Полной удовлетворенности не бывает до самой смерти. Я поменяла бы многое в мелочах, но не главное. Ты и я.
– А что бы ты конкретно изменила?
– Я бы хотела лучше писать, например.
Они снова смолкли, прихлебывая вино.
– Скоро солнце сядет, – сказал он ей.
– Расскажи, – потребовала она, и Дэвид попытался найти слова, чтобы описать оттенки облаков, которые мерцали над океаном, слепили последними золотыми и кровавыми лучами. И понял, что никогда не сумеет. Он смолк на середине фразы.
– Сегодня я разговаривал с Рувимом Фридманом, – внезапно произнес он, не способный к более мягкому подходу, и Дебра застыла рядом с ним в своей особой неподвижности робкого дикого зверька, почуявшего свирепого хищника.
– Так плохо!? – сникла она.
– Почему ты так говоришь?
– Потому что ты привел меня сюда, чтобы рассказать... и потому что ты боишься.
– Нет, – возразил Дэвид.
– Да. Я очень ясно чувствую это. Ты боишься за меня.
– Неправда, – попытался заверить ее Дэвид. – Я слегка обеспокоен, вот и все.
– Расскажи.
– Небольшой нарост. Не опасный – пока. Но с ним нужно что-то делать... – Он, запинаясь, изложил тщательно подготовленное объяснение, а когда закончил, она долго молчала.
– Это необходимо, абсолютно необходимо? – осведомилась она наконец.
– Да, – ответил он, и Дебра кивнула, полностью доверяя ему. Потом улыбнулась и схватила его за руку.
– Не мучай себя, Дэвид, дорогой. Все будет в порядке. Вот увидишь, нас это не коснется. Мы живем в своем особом мире, и там никто не может нас тронуть. – Теперь она пыталась успокоить его.
– Конечно, все будет хорошо. – Он прижал ее к себе и наклонился, чтобы отпить вина.
– Когда? – спросила она.
– Завтра ты ложишься в больницу, а операция на следующее утро.
– Так быстро?
– Я подумал, что лучше покончить с этим побыстрее.
– Да. Ты прав.
Она тоже отпила вина, задумчивая, испуганная, несмотря на напускную храбрость.
– Мне разрежут голову?
– Да.
Дебра вздрогнула.
– Риска нет, – заверил он.
– Конечно. Я в этом уверена, – быстро согласилась она.
* * *
Дэвид проснулся среди ночи и сразу понял, что он один, что Дебры, мягкой и сонной, рядом нет.
Быстро выскользнув из постели, он направился в ванную. Пусто. Он прошел в гостиную и включил свет.
Она услышала щелчок выключателя и отвернулась, но Дэвид успел увидеть у нее на щеках слезы, легкие серые жемчужины. Быстро подошел.
– Дорогая, – произнес он.
– Я не могла уснуть.
– Все в порядке. – Он наклонился к дивану, на котором она сидела, но не касался ее.
– Мне снился сон, – стала рассказывать она. – Большой пруд с чистой прозрачной водой, и в нем плаваешь ты и зовешь меня. Я хорошо вижу твое лицо, прекрасное, смеющееся...
Дэвид неожиданно понял, что во сне она видит его таким, каким он был раньше, а не ужасное чудовище, каким он стал сейчас.
– ...И вдруг ты начал тонуть, уходить под воду, вниз, вниз, твое лицо расплывалось, исчезало... – Голос ее прерывался, она ненадолго смолкла. – Ужасный сон. Я заплакала и хотела плыть за тобой, но не могла пошевельнуться, и ты исчез в глубине. Вода потемнела, и я проснулась с тьмой в голове. Ничего, кроме клубящейся тьмы.
– Это всего лишь сон, – сказал он.
– Дэвид, – прошептала она, – завтра, если завтра что-то случится...
– Ничего не случится, – чуть ли не рявкнул он, но Дебра поднесла руку к его лицу, нашла губы и без слов коснулась их, чтобы он замолчал.
