Ставицкий походил по комнате:
— В театре я был свободен. Позвонил Тане в редакцию около пяти, может, в половине шестого, предложил встретиться, поговорить. Она куда-то торопилась, сказала, что ей надо с кем-то увидеться. Велела позвонить в среду. Я поехал к Генке Григорьеву…
— Кто это?
— Мой приятель — тоже актер. Его не оказалось дома. Там рядом с ним кинотеатр «Прогресс». Делать было нечего — зашел на семичасовой сеанс. Потом поехал в ресторан, поужинал и отправился домой спать. Вы удовлетворены?
— Почти. Вы откуда звонили Тане?
— Из дому.
— Через сколько вы вышли?
— Вскоре. Минут через тридцать, наверное.
— Где живет Григорьев?
— На Ломоносовском проспекте.
— Каким транспортом ехали к нему?
— Четвертым троллейбусом.
— Итак, складываем: пять тридцать — вы звонили Тане, плюс полчаса на сборы — шесть. Минут пятнадцать ходьбы до остановки четвертого троллейбуса, плюс минут тридцать езды. Значит, без четверти семь вы были у Григорьева. Так?
— Так.
— Когда вы уходили из дому, кто-нибудь из соседей вас видел?
— Понятия не имею. Я как будто никого не встретил.
— Идемте дальше. Дома у Григорьева вас кто-нибудь видел?
— Нет, я же сказал, что его не было.
— А может, кто-либо из чад и домочадцев?
— Нет. Никто дверь не открыл.
— Ладно. Без пяти семь вы в кинотеатре. Какой демонстрировали фильм?
— Какая-то импортная белиберда.
— А точнее?
Видно было, что Ставицкий напрягся:
— «Вернись, Беата!»
— Прекрасно. Когда закончился фильм?
— Около девяти.
— Так это же короткий фильм. Что так долго?
— Журнал был длинный.
— Не помните, о чем?
— Новости науки и техники.
— Прямо из кино поехали ужинать?
— Нет. Была хорошая погода, снегопад, и я дошел до метро «Университет», а оттуда почти до моста через Москву-реку. Там сел в такси.
— В каком ресторане ужинали?
— Дома актеров. Приехал туда около десяти.
— Какой швейцар дежурил? Володя?
— Нет, другой. Я его не знаю.
— Ладно. Вы не запомнили, кто из официанток вас обслуживал?
— Да, конечно. Надя. Она может подтвердить.
— К сожалению, она может подтвердить только то, что вы пришли в ресторан около десяти. Она же с вами не ездила к Григорьеву и не смотрела «Вернись, Беата!».
Покусывая губы, Ставицкий сказал:
— Что ж, алиби у меня нет. Но это еще ни о чем не говорит.
— Конечно, не говорит. А куртку свою вы когда последний раз надевали?
— Неделю назад. А может быть, дней десять. Не помню, — сказал Ставицкий. — Если бы знал, что предстоит разговор с вами, повесил бы на нее табличку: «Ношено 1 февраля с 17.30 до 22.00».
— Да вы не сердитесь, — миролюбиво сказал Стас и спросил тихо: — Простите, вы Таню Аксенову любили?
— Во-первых, сейчас это уже не имеет значения, а во-вторых, это мое личное, и лучше этого не касаться.
— Несомненно. Но Таня убита при очень непонятных обстоятельствах, и я бы хотел знать о ней как можно больше. Ведь Танина смерть — это не только ваше личное дело.
— Понятно. Ну, условимся, что любил.
— Любили. Или условимся, что любили?
— Любил.
— Вы из-за Тани разошлись со своей женой?
— И это знаете?
— Я это знать обязан. Так как же?
— Нет, не из-за Тани. Просто тот брак был уже бессмыслен. Совершенно чужие люди. Елена не хочет этого понять до сих пор.
— Елена Букова, ваша бывшая жена, знала о ваших отношениях с Аксеновой?
— Да. На этой почве у нас были острые конфликты. Она требовала, чтобы я прекратил встречи с Таней и вернулся.
— Аксеновой это было известно?
— Нет. То есть в конце концов она узнала. Ей кто-то стал присылать анонимные письма. Думаю, что это работа Елены.
«Так. Это уже теплей», — мелькнуло в голове у Стаса.
— А почему вы сразу не рассказали обо всем Аксеновой?
— Ха! Надо было знать Таню, — Ставицкий налил из пузатой бутылки две рюмки коньяку, выпил. — Она бы сразу меня к черту послала. Она мне и так говорила: «Очень ты всегда красиво беседуешь…» А я уж так заигрался, что вел себя как школьник, прогулявший уроки, — все равно накажут, поэтому прогуливал все дальше и дальше, надеясь на какое-то чудо. Думал, что со временем это потеряет свою остроту и всякое значение. Это была, как говорится, ситуационно обусловленная ложь.
— А потом?
— Потом Таня получила какое-то письмо. Ну, а врать я больше не мог. И тогда пришел конец всему.
— Вы письмо это видели?
— Нет. Таня даже разговаривать со мной не захотела.
— Вы почерк своей жены хорошо помните?
— Да. А что?
— В сумке Тани я нашел письмо с угрозами. Она получила его за два дня до смерти.
— Но это не то письмо! То она получила месяц назад. Если можно, покажите мне его.
— Пожалуйста.
Дрожащими пальцами Ставицкий достал из конверта письмо. Взглянул мельком:
— Нет, это не ее рука.
— Вы посмотрите внимательней.
— Да что смотреть! Что я, почерка Елены не знаю? Слава богу…
— Если предположить, что Букова имела отношение к этому письму, напрашивается вывод: такое щепетильное дело она могла доверить только очень близкому человеку. Кто может быть ей настолько близок? Ставицкий задумался:
— Вероятнее всего, это Зина Панкова, ее подруга.
— А кто она, эта Панкова?
— Актриса, вместе с Еленой работает в Театре музыкальной комедии.
Ставицкий налил себе еще коньяку. Глаза у него блестели.
— Как все это ужасно! Какой-то бессвязный нервный бред, как в пьесах Ионеско… И вообще, во всей этой истории есть что-то катаклитическое. С одной стороны — это ужасное горе, а с другой — признаюсь честно — разговоры с вами, которые душевному спокойствию отнюдь не содействуют. Ерунда, конечно, главное, что в этой драме все так непоправимо…
Вернувшись к себе, Стас включил плитку, достал из сейфа несколько папок с уголовными делами, присланными ему для ознакомления из разных районов. Приехал оперативник из 73-го отделения милиции Саша Савельев, которого подключили в помощь Стасу. Он привез картонную коробку с одеждой Аксеновой. Стас включил свет, открыл коробку.
Черное мохнатое пальто с седым норковым воротничком. Крохотное отверстие в черной ткани, его только на свет и разглядишь. Серая шерстяная кофта. Крупные толстые петли, они образуют строгий, красивый узор.
Крупные красивые петли. А где же все-таки отверстие? Сразу и не найдешь. Впрочем, его может и вовсе не быть. Ведь если это шило, то острие могло пройти между петлями, раздвинуть их, не задеть ткань. Так оно, наверное, и было. Нет, вот отверстие. Маленькая круглая дырочка. Пятнышко крови. Красивая пушистая вещь, связанная крупными петлями…
