— Почему вы, Варвара Михайловна, считаете, что мы должны немедленно выступить? — спросил он и сразу же вслед за этим задал другой вопрос, на который она тоже не могла ответить: — Если Иляшев и Мария Семеновна надеются, что с Сергеем Николаевичем ничего не случится, может быть, нам лучше было бы обождать?
Об этом Варя не думала, потому что все существо ее протестовало против любой задержки. Если бы она задумалась над этим, то не смогла бы так строго и взыскательно требовать от других того, что считала исполнением долга, тогда как и сама понимала, что это не так.
Головлев стоял перед ней и ждал, глядя на нее проницательными серыми глазами, в которых не было ни тени смущения, хотя он понимал, что задает вопросы, на которые Меньшиковой трудно ответить. Он просто хотел объяснения, каким бы трудным для Вари оно ни было.
— Мы обязаны помочь Нестерову! — сказала Варя срывающимся голосом. — Что человек сделает там один?
— Но сейчас, когда шурфы заливает вода, мы тоже ничем не поможем ему, — спокойно возразил Головлев. — Лучше подождать.
— У меня болит сердце, — вдруг сказала она.
Это было так неожиданно, что Головлев растерялся. Он ожидал чего угодно — слез, которыми женщина часто прикрывает свои истинные намерения и желания, настойчивых попыток доказать свою правоту, каприза, только не этого очевидного сознания в своей слабости. И Головлев невольно поддался воздействию той беспомощности и боязни, которая прозвучала в этом признании.
Мастер работал с Нестеровым и Меньшиковой давно. Он знал слабости и достоинства каждого из них. В экспедициях, которые уходят иногда на очень долгие сроки в глухие места, нужно иметь много такта и доброжелательства к людям, чтобы заслужить их уважение. За Головлевым давно уже укрепилась добрая слава честного и внимательного к товарищам человека. И всегда было так, что при создании партийной организации, объединявшей на тот или иной срок в единый коллектив разных людей, как складывается каждая экспедиция, — на неопределенный срок, — первым кандидатом выдвигали Головлева, и Головлев привык к тому, что руководимая им партийная группа ведет весь коллектив. На этот раз партгруппа, поддержав Нестерова, выступала против воли администраторов. Головлев считал, что было бы лучше, если бы Меньшикова осталась в городе, предоставив ему и Евлахову доставить подкрепление Нестерову. Но если Меньшикова пожелала пойти с ними сама, она должна была подчиняться коллективу. И вот она выступала против всех.
Он мог еще остановить ее. Но невольно вспомнился ему разговор Суслова с Саламатовым о том, что лес выпрямит ее… То простое и горькое чувство беспокойства, которое она вдруг выразила с такой прямотой, заставило Головлева взглянуть на Меньшикову иначе. До этого она была администратором, отдающим не очень правильное распоряжение, и он шел к ней с намерением во что бы то ни стало опротестовать это распоряжение. Но теперь перед ним была обиженная, страдающая девушка, боящаяся за всю свою дальнейшую судьбу, готовая пойти на любой труд, лишь бы вернуть то, что сама с такой легкомысленной небрежностью выпустила из рук. И он подумал о том, что, может быть, ей еще не поздно догнать это свое уходящее счастье… Как старший товарищ, как более опытный в житейских делах человек, он должен был помочь ей. И Головлев, склонив голову в знак своего согласия, вышел, не спрашивая Варю больше ни о чем.
Помогая выводить обоз, торопя товарищей, Головлев боялся только одного: а не задаст ли кто-нибудь из них ему тот самый вопрос, который он задал Меньшиковой? Ему было бы еще труднее ответить, почему они должны спешить теперь, когда все сроки для спешки прошли. Он притворялся более занятым, нежели был, лишь бы избежать вопросов, которые читал в глазах людей. В то же время он размышлял над тем, как поступил бы в этом случае другой, более, скажем, умный и справедливый человек, но решить не мог: помешала Юля Певцова.
Она вышла навстречу, прихрамывая, в слезах, и встала перед парторгом.
— У меня натерта нога, я не могу идти дальше! Мало ли что захочется Меньшиковой, вы должны считаться и с нами…
Головлев взглянул на девушку с непривычной суровостью. Она притихла и только умоляюще всхлипывала. Он сказал:
— У нас будет еще немало трудностей впереди, Юля. И этот поход будет тоже труден. Тем более что не каждому объяснишь, почему мы должны идти, когда можно наконец отдохнуть. Однако мы должны проникать не только в мысли, но и в сердце человека. Если мы сейчас поможем Меньшиковой, она будет благодарна нам всем, станет поступать осмотрительнее, спокойнее. А если откажем в помощи, она будет считать нас чуть ли не врагами. Может быть, когда-нибудь такая помощь потребуется и тебе, ты ведь тоже не очень сильный человек. Так заслужи ее заранее вниманием к другим. И не приставай к ней, пока она еще слишком слаба, чтобы говорить об этом…
Когда Юля отошла, Головлев посмотрел на ее согнутые плечи и подумал о том, что только так и должен был поступить. Слишком много взаимных обид и недоверия скопилось между ними, следовало стать не только более настойчивым, но и более мягким. Может быть, тогда многое рассеется и то зерно доброго отношения, которое он бросил сегодня, прорастет и даст плоды. Все можно привлечь на пользу делу, даже душевные страдания человека…
И когда Варя вышла к обозу, никто ни о чем не спросил у нее. Девушки даже стали как-то заботливее к ней, Иляшев встал на лыжню рядом с ней, даже самый недовольный из забойщиков — Лукомцев, который громче всех обвинял Варю в предыдущих задержках, и тот сделал веселое лицо, здороваясь с нею, хотя было ясно, что никого не веселит этот путь по мокрой, снежной парме. И Варя чуть не прослезилась снова от этого всеобщего сочувствия, но когда она вспомнила, чем оно вызвано, когда представила Сергея рядом с тою, другой, слезы мгновенно высохли, холодная жестокость появилась в глазах, и Головлев, нечаянно встретившись с ее взглядом, тяжело вздохнул. Ее не успокоить, не смягчить. Только там, на месте, ее сердце, может быть, станет снова мягким и податливым на ласку. И возможно, напрасно он согласился с нею. В таком запальчивом состоянии она может обидеть не только Нестерова, но и его добровольную помощницу — и еще более навредить себе…
Но приказ был уже отдан, обоз тронулся в тяжелый путь, и Варю было уже невозможно остановить. Она торопилась навстречу своей судьбе, только гнала ее не вера в будущее, а злая и бессильная ревность…
В конце визита женщина всегда обращается со своим поклонником лучше, чем того желала бы…
