— Я так рада, — сказала Кейт. Могла бы и не говорить. Глаза уже все сказали за нее: она действительно была рада за меня.
— А ты как? — спросил я.
— О, я развлекаюсь вовсю, — заявила она. — Сейчас собираюсь в турне. Еще три музея хотят заполучить скелет в этом году.
— После этого ты станешь просто невыносимой, — сказал я.
— Наверно. На самом деле нужно, чтобы ты был рядом и регулярно приводил меня в чувство.
— А что обо всем этом думают твои родители?
— Мне кажется, они… — она помедлила и казалась немного озадаченной, — знаешь, они гордятся мной.
Я улыбнулся:
— Ну и отлично.
— Все меняется к лучшему, правда? Они согласились в следующем году послать меня в университет.
— Фантастика!
— Ну, я думаю, что они были просто вынуждены после всего случившегося. Подумай только, что написали бы газеты, если бы стало известно, какое многообещающее дарование было загублено жестокими родителями. Это поставило бы мать в бесконечно неловкое положение.
— Похоже, ты добилась всего, чего так хотела.
— И ты тоже, — ответила она.
Мы чокнулись чайными чашками.
— За нас, — произнесла Кейт. — Мы просто молодцы.
— Смотри, — сказал я, указывая на небо. — Она подлетает.
— Неужели «Аврора»? — не поверила Кейт.
— Она. Трансконтинентальный перелет. Через Сибирское море до Сан-Франциско. Осенью ее полностью переоборудовали. Новые двигатели и внешняя оболочка.
Мы глядели на неспешно поворачивающий корабль, подплывающий к верхушке Эйфелевой башни. Там была оборудована специальная причальная мачта, и сейчас с верхней смотровой площадки выдвинулся раздвижной трап и уперся в брюхо «Авроры». Я видел, как пассажиры снуют по нему вверх и вниз.
Я вздохнул:
— Надеюсь, когда я закончу учиться, у них найдется место для меня.
— Я уверена, капитан Уолкен сделает все возможное.
Мы помолчали немного, и я опять почувствовал неловкость. На острове или на корабле я никогда не чувствовал себя настолько косноязычным. Это было ужасно.
— Извини, что так долго не отдавала, — вдруг сказала Кейт. Она полезла в сумочку и достала папин компас.
— Ты не заворачивала его в свои панталоны? — поинтересовался я.
Она покраснела.
— Спасибо. — Я взял компас. Теперь, когда он опять оказался со мной, я понял, как мне не хватало его. Но и жаль было, что он больше не у нее. Мне нравилось представлять, как она держит его в руках и смотрит на стрелку, указывающую не север.
— Не хочу, чтобы ты сбился с курса, — заявила она.
И вдруг мы опять смогли болтать как прежде. Мы опять были просто Мэтт и Кейт и брели через лес, раздвигая папоротники, высматривая тех чертовых маленьких красных змеек. Мы говорили об «Авроре», и о пиратах, и об острове. Никто из нас не упомянул о поцелуях в лесу, хотя я часто думал об этом, и теперь, когда она сидела напротив, больше всего на свете мне хотелось поцеловать ее снова. Но она в этом своем костюме и шляпке была такая важная, знаменитая и куда более благовоспитанная, чем я ее помнил, и я просто не мог представить себе, что смогу это сделать. Мне она больше нравилась в порванных шароварах и с полосатым от грязи лицом.
— Он был действительно мужественный парень, — сказал я. — Брюс.
Она с серьезным видом кивнула:
— Ему было ужасно больно, а он все-таки держался. Я не люблю думать об этом.
Я часто вспоминал его. Без помощи Брюса нам не удалось бы бежать. И, что еще хуже, я всегда обижал его. А самое печальное, что он умер, так и не поняв, о чем он мечтает, что любит и что хочет сделать со своей жизнью.
— Знаешь, я собираюсь вернуться, — сказала Кейт. — На остров.
Я не удивился.
— Когда?
— Как только найду денег на настоящую экспедицию. Говорят, пиратов там больше не осталось. Надо будет зафрахтовать воздушный корабль. Полетишь?
— Конечно. Я сам поведу этот корабль, если ты сможешь подождать пару лет.
— Мне бы очень хотелось, — сказала она. — Расскажи мне еще раз, как ты видел их всех.
Она подалась вперед, сложив руки на столе, и внимательно слушала, пока я рассказывал про облачных кошек, как десятки и десятки их кружили рядом с «Авророй».
— Она вернулась в свою стаю, — произнесла Кейт.
— Да.
— Как ты думаешь, ее мать была там?
— Не знаю. Полагаю, могла быть, почему бы и нет. Если не умерла за это время.
— Здорово, правда? Воссоединение семьи.
— Очень трогательно. Только не забывай, — предупредил я, — что твоя славная облачная киска без малейшего колебания при случае позавтракала бы тобой.
— О, я знаю.
— И все же они красивые, — сказал я.
— Красивые создания, — согласилась она. — Хотела бы я увидеть целую стаю.
— Увидишь.
Мы молча смотрели на реку.
— Баз летом собирается жениться, — сказал я. — Я обещал приехать на свадьбу. Он просит, чтобы я был шафером.
— Это почетно.
— По-моему, я слишком молодой для шафера.
— Ему повезло, что у него есть такой друг, как ты.
— Ты уже решила, где будешь учиться?
— Нет пока. Как варианты — Лайонсгейт-Сити, Лондон, Константинополь, ну и Париж, конечно.
— Правда?
— Да, здешний университет считается одним из лучших.
— Смотри, она собирается отчаливать. — Я перегнулся через балюстраду и указал на «Аврору». Я опять подумал о капитане Уолкене, обо всех тех, с кем я служил, и вспомнил свою койку и маленький иллюминатор, в который видно проплывающие мимо облака и звезды.
— Она в самом деле роскошно выглядит, правда?
Кейт закатила глаза.
— Ты и твои корабли, — сказала она. — Хотела бы я знать, остается ли у тебя в голове место для чего-нибудь еще.
— Мне кажется, Париж для учебы — самое подходящее место, — сказал я.
— Да?
— Точно. Университет как раз на другом берегу, напротив Академии. Я ходил мимо него тысячу раз.
Она улыбалась.
— Ну, тогда я об этом подумаю самым серьезным образом.
И тут «Аврора» оторвалась от Эйфелевой башни и стала опять свободной, она грациозно поднималась, поворачивая к ветру. Начиналось новое путешествие.
— Девочка моя хорошая, — сказал я и взял ее за руку.
Snuffle (англ.) — сопеть, гнусавить.
