Сентиментальные мечты. Выкинь все из головы. Ты же продал все измирские сокровища, Кайтох. А те молодчики блестяще выудили из тебя баксы. Получилось так, что ты продал сокровища за гроши. Туда тебе и дорога. Это тебе наука. Наступил Новый Век. Новое Тысячелетье. Теперь виток Времени будет закручиваться все туже. Новые, гораздо более жестокие люди, чем раньше, будут заниматься виртуозным, техничным грабежом и подлогом, насильем и обманом. Искусство обмана достигнет совершенства. Ты же тоже был виртуозом, Кайтох. Но ты в подметки не годишься новым… этим. А может, ты просто уже состарился?!
Он пригладил залысины. Мельком кинул взгляд в зеркало. Не смотри больше в зеркало, Вацлав. Не смотри. Опухшие веки; седые патлы. Будто с перепоя. Хотя вчера ты в рот не брал. После гибели Ирены в Тамани ты часто, признайся, стал брать в рот спиртное, баловаться хорошим коньячком, мускатом, водочкой, настойками – этого раньше не бывало. Берегись, сопьешься. В твоем возрасте это часто бывает.
В возрасте… в его возрасте… А что такое возраст, Кайтох?.. Возраст – это тоже Время. Самый главный враг.
Он встал с кресла. Подошел к секретеру. Повернул ключ. Вынул бутылку. Оставь, Кайтох, не надо, ты же захочешь продолженья. Ну и захочу, и продолжу. Я буду делать в жизни, что хочу.
Он откупорил бутылку, брызнул зелья в рюмку. Повертел бутылку в руках, рассматривая этикетку. Его помощник покупает, по его просьбе, лучшие коньяки. Бутылочка за двести баксов; не Бог весть что, конечно, но вкус приятный. Ирландский коьячок. А у ирландцев лучше всего виски, это да; все же коньяк лучше всех выделывают французы, ну, да у них этого не отнимешь. Может, ему рвануть во Францию?.. покататься на парусных лодках по Гаронне, по Луаре… пожить на севере, в Карнаке, там, где у холодного моря затаились первобытные серые валуны, древние менгиры… там, кстати, недурное местечко для раскопок, так же, как и около знаменитого Стоунхенджа… древние кельты, загадочные друиды… золото, волшебное, колдовское золото друидов, погребенное глубоко в земле…
Он опрокинул рюмку в глотку. На минуту сердце отпустило. А что, правда – коньяк славное сердечное, тяпнешь его, и загрудинная боль тут же исчезает. Зря, что ли, изобретатетльное человечество выдумало виноградный спирт!.. Еще рюмочку, пожалуй… не повредит…
Он только занес над пустой рюмкой горлышко бутылки, как в дверь постучали.
Кайтох поставил бутылку на стол. В его глазах потемнело. Он нащупал в кармане револьвер. Если они начнут стрелять сразу, с порога, он будет стрелять тоже. Навскидку. Он уложит их всех. Он расстреляет всех, сволочи. Всех, кто хоть еще раз теперь сунется к нему.
На миг, скользнув глазами по зеркалу, он увидел себя; он понял, что это уже не он, кто-то другой – так перекошено было нечеловеческой злобой его лицо. И на такой же краткий миг он неистово, до боли, пожалел о том, что он потерял в себе человека. Кто заступил место человека в нем?! Почему он не увез сокровища Измира за границу… Москва – это логово. Тебя тут загрызут звери, урча, и косточки твои сгрызут, и кровавые останки, рыча, когтями в земле и золе закопают. И никакой будущий археолог не найдет…
Кайтох, кому ты будешь нужен?! Ты нужен в этом мире только себе!
– Да! – заорал он. Чуть вытащил револьвер из кармана. Стал так, чтобы удобно было выстрелить.
И он увидел, как дверь подалась.
Как дверь осторожно открылась.
… … …
Он стоял и брал в авиакассе билет на самолет.
Профессор Армандо Бельцони брал билет на самолет в родную Италию. Съездить хоть ненадолго в Рим, проветриться; половить тунцов на Капри. Отдохнуть. Проклятая Москва. Хорошо, что Монику, когда ее тело прибыло из Екатеринодара, он похоронил там, в Италии. На венецианском кладбище. Она почему-то всегда хотела умереть в Венеции; она так и говорила ему: «Армандо, есть только один город, где я бы хотела жить и умереть – это Венеция… Если я умру черт знает где, похорони меня, пожалуйста, в Венеции!.. любым самолетом отправь… в виду лагуны… а еще лучше – в море опусти… урну утопи в море… мою мать завязали в мешок и бросили в море… ведь человек принадлежит природе, всему миру, солнце, ветру, звездам… море – кровь земли…» Моника, неисправимый романтик. Будь она хоть трижды шлюхой, верни он прошлое, он все равно взял бы ее в жены. А он, несчастный, сделал ее шпионкой, соглядатайшей, бандиткой. Такую нежную женщину. Он полетит в Венецию, на ее могилу. Он полетит… ближайшим же рейсом до Рима…
Пока он стоял в очереди, он просмотрел пачку купленных свежих газет. Все газеты сообщали об убийстве семьи Козаченко. Жизель Козаченко нашли лежащей с простреленной головой у себя в спальне; рядом с ней лежал убитый тремя выстрелами в грудь ее слуга, странный карлик. Он обнимал ее ноги, а его голова покоилась на животе госпожи. Бельцони, нахмурившись, рассмотрел снимок. Убрал газеты в карман пиджака. Бедная Жизель. Жалко девочку. Кирилла – не жалко.
Когда он вышел на улицу, бешенство летней жаркой Москвы обняло его. Август. Вот и лето на исходе. Он вышел на единоборство с Кайтохом – и не победил его. Он хотел заработать много денег – а потерял жену. Он думал, он на белом коне, а конь под ним оказался Блед, и сам он на нем – скелет, и в глазницах его огни, и зубы скалятся. Куда ты летишь?! На родину?! Оставайся там навсегда.
Люди бежали мимо него, толпа гомонила вокруг, разноцветная, разбитная, транзитная – слышалась английская и испанская речь, смуглые латиносы шли в обнимку, пританцовывая, сзади раздавался грубый русский мат – пьяные голоса, русские напиваются даже с утра, это здесь в порядке вещей, – мальчики запускали прямо на перекрестке, задрав головы к небу, бумажного змея, нищие старушки брели по тротуарам, протягивая жалкие иссохшие руки – подайте Господа ради. С церковной колокольни раздавался звон. Звонили от «Новослободской», у Пимена. Бельцони до боли захотелось припасть в соборе святого Петра к стопам красавицы Божьей Матери, попросить прощенья. За все, что было. И что еще будет.
Он ощупал в кармане билет. Как это прекрасно – лететь. Как это чудесно, что он успел перевести все деньги, вырученные от измирской сделки, в свой итальянский банк. Когти Кайтоха его не достанут. Все-таки он ловкач; он Фигаро. Фигаро здесь, Фигаро там! А не жениться ли ему, и правда, еще раз?.. Жизнь не кончена, Кайтох прав. Он мужчина еще в соку. Зачем ему ждать положенного года траура. По Москве бегает вон сколько хорошеньких девочек. А ты хочешь обязательно жениться на русской, Армандо?.. Вечно ты подцепляешь иностранок… Мало тебе было англичанки… теперь вот русской девочки захотелось…
Ты богатый жених, Армандо. За тебя пойдет любая. И с рыночной площади, и из Грановитой палаты Кремля.
