Евгеша отворила дверь в комнату.
— Эдуард! Выдь сюда! Товарищ участковый с тобой хочет поговорить! Достукался!
Эдик, скорбно сопя, угрюмо смотрел на участкового. Одно ухо у него было малинового цвета и раза в полтора больше другого.
— Ты вот что, хлопчик, — сказал Трофименко почти нежно. — Ты на свою мамку не обижайся. Это она не со зла, а по нервности, понял? А мне у тебя узнать надо: какой такой у тебя бумажник, где ты его взял?
— Нашел! — буркнул парнишка. — Во дворе.
— В каком дворе?
Эдик замялся.
— «В каком, каком?» — передразнила Евгеша. — На помойке нашел, в нашем дворе.
— А чего он забыл на помойке-то? — удивился Трофименко.
— Захламил он мне всю квартиру газетной макулатурой. На какую-то книжку, видите ли, копил. А я взяла и выбросила!
— Ну, это ты зря. Книга — дело хорошее, — назидательно произнес участковый и опять повернулся к Эдику. — И что же этот бумажник… Так прямо на помойке и лежал?
— Не… Один дяденька в большой такой картонке много мусора и бумаги вынес… А я хотел свои газеты забрать… А он мне говорит: «Ты чего копаешься? Пошел отсюда!» Я отошел, а после, когда он ушел, обратно полез за газетами. Стал мусор разгребать, который дяденька выбросил, а он там лежит… Красивый. Почти новый.
— И ты его взял? А внутри чего было?
— Ничего. Пусто.
— А этого дядьку ты разглядел?
— Не-е. Там темно было. На помойке-то.
Трофименко снял фуражку, вытер платочком вспотевшую лысину, потом снова водрузил фуражку на темя. Откашлялся.
— Вам-то чего дался этот бумажник? — сердито спросила Евгеша. — Мало ли мусора на помойке валяется?
— Подожди, Птахина! — прервал ее участковый. — Тут, может, дело серьезное.
— Может, и серьезное, вам виднее, Петр Тарасович, да только все равно этого бумажника у нас нет. Зря пристаете! — не сдавалась Евгеша.
— А где он?
— Учительница отобрала. Мария Анатольевна. Ее и спрашивайте!
— Спросим, — заверил Трофименко и взглянул на часы. Было около четырех часов вечера. Он вздохнул, вспомнив про обед. Под ложечкой противно засосало.
Головачев ехал к Ольге Ивановне. Путь оказался неблизким, но ему повезло, народу в автобусе было мало, он с комфортом уселся около окна, хотел даже подремать, да не получилось, мысли непрестанно витали вокруг его сегодняшней встречи с одним из свидетелей по делу, Он названивал ему с утра, однако никак не мог связаться: на работе говорили, что Вячеслав Викторович в отпуске, а дома никто не отзывался. Головачев уже потерял всякую надежду, как вдруг телефон ответил. Обрадовавшись, Головачев объяснил, что речь идет о пустяках, просто надо уточнить данные ранее показания. Само собой, восторга это не вызвало: кому приятно посещать прокуратуру, находясь в отпуске? Тем не менее, появившись в кабинете, свидетель, как и при первой их встрече, лучезарно улыбался, и Олег Федорович также отвечал ему любезной улыбкой, изучающе поглядывая на его загорелое рубленое лицо с выступающим подбородком. В общем-то, внешность свидетеля можно было назвать приятной, если бы не глаза, в которых чувствовалось что-то недобро-пытливое. «Да шут с ними, — подумал Головачев, — дело разве в лице? Посмотри на себя, какая у тебя самого физиономия. Отекшая, морщинистая, а ведь когда-то ты был вполне симпатичный. Старею», — вздохнул Олег Федорович, предлагая свидетелю присесть.
Все разъяснилось очень быстро. После недолгого размышления Вячеслав Викторович признал, что, вероятно, был неточен, поскольку тогда у него с собой не было часов. Скорее всего он видел женщину не в 21 час, а позднее, скажем, в половине десятого. Правда, с того дня прошло столько времени, многое уже забылось. Нет, позже половины десятого этого, по идее, быть не могло. (Он так и сказал: «по идее»…) А нельзя ли ему со своей стороны, если, конечно, это дозволено, полюбопытствовать, когда закончится следствие, говорят, преступница арестована. Ах, ждать осталось недолго? Понятно, понятно…
Они расстались, обменявшись рукопожатием; но сейчас, сидя в тряском автобусе, Головачев не мог избавиться от ощущения смутной неудовлетворенности. Словно он упустил что-то, связанное с личностью свидетеля. Но что это было? Голос? Глаза? Общее выражение лица. Интонация, с какой он отвечал на вопросы? Он силился вспомнить, но не мог.
Автобус круто свернул в узкую улицу и слегка притормозил. Сквозь пыльные стекла салона пассажиры увидели уткнувшийся в фонарный столб синий «Запорожец», позади него стояла покореженная полуторка, тут же находилась машина ГАИ, толпились люди. Дорожно-транспортное происшествие — не такое уж редкое явление для этого большого областного города.
Головачев отвлекся от своих мыслей, даже чуть приподнялся с жесткого сиденья, чтобы лучше видеть случившееся, и тут его осенило. Пальцы! У свидетеля дрожали пальцы, когда он подписывал протокол своих показаний, Только и всего? — спросил себя Головачев. Это что — улика? Нет, разумеется. Может, свидетель — впечатлительный человек, а что греха таить, не всем приятно общаться с представителями правоохранительных органов даже по такому, казалось бы, безобидному поводу. И все же, почему у молодого, сильного на вид мужчины дрожали пальцы? Волнуется или что-то утаивает? И что это за странная фраза: «После половины десятого этого, по идее, быть не могло»?
Так и не придя к определенному выводу, Головачев сошел на остановке и направился к дому, где жила Мальцева. Он застал ее растерянной и взволнованной: у нее сложилось мнение, что, пока она отсутствовала, в квартире побывал чужой.
— Что-нибудь пропало? — нахмурившись, спросил Олег Федорович, снимая плащ и шляпу и вешая их в прихожей.
— Нет, как будто все на месте. Но… я не знаю, как вам это объяснить. — Ольга Ивановна нервно прижала ладони к вискам. — Пройдемте в эту комнату… Мы храним наши документы здесь, в ящике серванта. — Она выдвинула ящик. — Почему-то сегодня они лежат не так, как вчера. Как будто кто-то рылся… А вот тут полки с Васиными книгами. Я только недавно вытирала пыль и отлично помню, что плотно задвинула стекла. А сегодня они на этой полке приоткрыты. И книги стоят неровно… Я ведь сейчас одна, дочь живет у бабушки. Мне страшно. — Глаза ее налились слезами.
Головачев зорко оглядел поверхность стекла. «Надо дать задание экспертам тщательно проверить, — подумал он и тут же ругнул себя: — Бестолочь… Я должен был предвидеть возможность и такого варианта. Очевидно, не найдя у Мальцева то, что искал, он пришел сюда. Теперь весь вопрос в том, удалась ли ему эта попытка?..» Он обернулся к Мальцевой.
