Просто голова шла кругом от этих перемен!
Случалось, что изменения на карте происходили буквально на глазах.
Зазевавшись, я попал как-то в опасную переделку. Занимался измерением температуры на одном из мысов, выступающем далеко в море, и вдруг почувствовал, что теряю опору. Край берега качнулся и сполз в воду. Мыс неожиданно перестал быть мысом: отодвинувшись от острова, он сам превратился в маленький пловучий островок, наподобие айсберга.
К счастью, поблизости оказалась шлюпка, с которой Синицкий и Тынты производили промеры дна. Увидев меня на айсберге, они поспешили ко мне на помощь и сняли с моего белоснежного, как лебедь, корабля.
Архипелаг неотвратимо уходил под воду, таял, рассыпался.
Если мы с огорчением наблюдали это, то что же сказать о щебечущем, ворчащем и лающем населении архипелага – обо всех его многочисленных птицах, медведях, моржах, песцах? С какой жадностью, с каким отчаянием цеплялись они за клочок суши, уходивший у них из-под ног!
Много лет подряд птицы, целые поколения птиц, прилетали на уединенную, безлюдную землю в северо-восточной части Восточно-Сибирского моря, землю, которая превратилась в своеобразный арктический заповедник. Здесь, на приволье, летовали, гнездовали, выводили птенцов гаги, кулики, гуси, снегири и пять видов чаек (среди них – розовая).
Гнетущая тишина пустыни нарушалась в начале лета, воздух наполнялся невообразимым птичьим гвалтом, когда весь этот пернатый народец, хлопотливо треща крыльями, появлялся над архипелагом. Это была их “дача”.
Что делалось с “дачниками”, когда, приблизившись к островам, они замечали, что привычные, насиженные места исчезли, ушли под воду! Даже обрыв, где птицы из года в год устраивали свои шумные базары, осел, сполз к самому морю.
Чайки-мойры встревоженно вились над оползнем, оглашая воздух звуками, похожими на плач. Тяжело взмахивая крыльями, поднимались и опускались на мох пушистые гаги. А высоко в бледно-голубом небе вились гуси, делая большие круги над островом. Они ничего не могли понять. Кто похитил их прекрасные гнездовья? Почему остров стал таким маленьким?
Мы подсчитали, что за лето самый большой остров, площадь которого составляла полтора квадратных километра, теряет свыше двухсот пятидесяти квадратных метров. Год от году разрушение будет идти интенсивнее.
Сколько же времени протянет архипелаг?
Полярная станция на большом острове продержится ближайшую зиму. Ну, может быть, еще две-три зимы…
А дальше?
Но ведь наша полярная станция была нужна! Мы регулярно давали погоду и ледовые прогнозы кораблям, которые шли по самому трудному, последнему, участку Северного морского пути. И наша доля была в нормальной и четкой работе этой важнейшей магистрали.
Мало того. Открытие островов в северо-восточной части Восточно-Сибирского моря вплотную подводило ученых к одной из наиболее таинственных областей Арктики – к полюсу относительной недоступности.
До появления на карте Земли Ветлугина полюс находился на 83°40' северной широты и 190° западной долготы, то есть в точке, считавшейся наиболее удаленной от северных оконечностей Новосибирских островов, острова Врангеля, Аляски и островов Северной Америки. Одновременно это был и полюс безжизненности, так как жизнь сосредоточивается в основном на материке.
Экспедиция на “Пятилетке”, прорвавшись в высокие широты, заставила отодвинуться полюс недоступности в глубь Арктики.
Отсчет надо было вести теперь не от острова Врангеля и Новосибирских островов, а от вновь открытой Земли Ветлугина, расположенной значительно севернее. Вот почему изменились координаты полюса недоступности.
Вместе с тем значительно облегчилось изучение района, считавшегося до последнего времени почти недосягаемым.
Именно этого не хватало до сих пор для большой, развернутой научной работы в северной части Восточно-Сибирского моря. Не хватало твердой точки опоры. И вот точка опоры найдена!..
Но долго ли будет она служить нам?
“Время архипелага истекает”, – писал академик Афанасьев.
Нельзя было примириться с этим, никак нельзя!
Открыть острова, а затем присутствовать при их гибели, тщательно регистрируя ее день за днем, фаза за фазой!..
Не раз я перехватывал взгляды своих товарищей, обращенные в сторону самого возвышенного места острова, где установлена была мачта с развевающимся флагом.
Он виден был издалека – ярко-красное пятнышко на однообразном фоне. Зимой на льду был установлен фонарь с рефлектором, бросавший снизу сноп света на флаг. В долгую полярную ночь он казался нам огоньком пламени, трепещущим на ветру.
Неужели же этот огонек через год или два потухнет? Неужели пустыня одолеет нас, Архипелаг Исчезающих Островов скроется под водой и над этим местом сомкнутся тяжелые волны?..
– Так тонут в морском бою корабли, – задумчиво говорил Таратута. – Не сдаваясь. С развернутым флагом. Не спуская его перед врагом…
Нет, слишком тяжело было думать об этом. Пусть земля лежала тонким слоем на льду, пусть она была наносной, но это была пядь нашей, советской земли! И мы не должны были отдать, не имели права отдать ее морю!
В статье, переданной по радио в газету, мы, четыре зимовщика, рассказали о своих тревогах.
Статья вызвала множество откликов в печати.
В труде академика Афанасьева “Северный Ледовитый” обсуждение это названо “перекличкой морей”. Действительно, в печати выступали главным образом специалисты по сооружению молов, причалов, волнорезов. Был сделан ряд интересных предложений. Но помощь пришла с берегов самого молодого в Советском Союзе моря (читатель, наверное, уже догадывается, с какого).
В августе мне сообщили из Москвы, что утвержден проект группы инженеров, работавших ранее на строительстве Рыбинского моря. В ближайшие дни предполагался их прилет на архипелаг.
Изложить суть проекта в радиограмме представлялось, по-видимому, затруднительным. Упоминалось лишь о том, что снова будут применены опреснители.
Кроме того, я с радостью узнал, что архипелагу официально присвоено название “Земля Ветлугина”.
Наконец-то!
До сих пор во всех документах фигурировали обезличенные Исчезающие Острова. Не было нужды в особом названии. Зачем? Назвать для того, чтобы через каких-нибудь два-три года старательно вымарывать название из всех атласов и лоций?
Но новый проект был, наверное, хорош. В него верили в Москве. И отныне фамилия нашего учителя географии была навечно закреплена на карте!..
