— Так вот кто убийца-то! — проговорил в сторону Фрике. — Принимаю к сведению и при случае не пожалею.
— Кровавый Череп великий вождь, — продолжал индеец, все больше воодушевляясь. — Он поджег прерию, когда Белый сниматель скальпов убил Лосиного Рога, собиравшегося его схватить. Он последовал за белыми, когда те направились в землю «каменных сердец». Он отогнал бизонов и заманил белых туда, где их взяли в плен. И вот теперь Белый сниматель скальпов во власти Кровавого Черепа. Теперь ему не уйти от заслуженного мщения. Воины Кровавого Черепа сейчас не на своей земле, а на земле мирных индейцев-выродков, сделавшихся подданными Великого Отца, живущего в Вашингтоне. Поэтому с казнью надо поспешить. Завтра соберется великий совет вождей, послезавтра белых привяжут к столбу. Ты слышишь это, Белый сниматель скальпов? Послезавтра. Кровавому Черепу можно будет успокоиться и закопать в землю топор войны, потому что твой скальп заменит у него на голове эту шапку. Я сказал.
— Черт возьми! — пробормотал юноша. — Это не особенно весело. Если я верно понял, что говорил этот урод, у нас впереди только две ночи и один день. Над этим надо хорошенько подумать.
В индейской хижине. — Мать Троих Силачей. — Шествие. — Хижина совета. — Семеро вождей. — Их одеяние. — Шляпы, шляпы, шляпы. — Какофония. — Церемониал. — Слепой Бобр, великий вождь. — Кровавый Череп в роли прокурора. — На выставке. — Небольшой, но ценный подарок. — Предположительный обмен скальпами. — Осуждение полковника. — Кровавый Череп требует трех жертв. — Речь Фрике.
Несмотря на вонь и миазмы, пленники крепко заснули.
Тяжелый, удушливый сон с кошмарами продолжался до позднего утра. Когда они пришли в себя, огонь в очаге давно потух, в верхнее, дымовое, отверстие хижины врывались веселые солнечные лучи. В хижине никого, кроме них, не было, но стража находилась поблизости — снаружи доносились голоса. Велись какие-то переговоры.
Вдруг все смолкло. Дверную занавеску подняла чья-то сухая, изможденная рука. Появилась старуха, истощенная не столько годами, сколько непосильным трудом. Она принесла пленникам пищу.
— Мать Троих Силачей исполняет обещание Того-кто-видел-Великого-Отца, — сказала она. — Пусть белые едят, но только поскорее — сейчас их поведут на суд вождей.
Фрике и Андре торопливо проглотили несколько больших кусков жареного мяса, сгрызли несколько очень вкусных маисовых лепешек, накормили американца.
Женщина сказала правду.
Едва пленники успели завершить свой незатейливый, но сытный завтрак, в хижину вошел Кровавый Череп в полном вооружении, на лице — военный окрас.
— Белые должны встать и идти за мной, — грубо проговорил он. — Они предстанут перед судьями и увидят великих воинов.
— Так нас будут судить? — перебил Фрике. — Мы, значит, не осуждены заранее? Это любопытно. Нам предстоит много интересного.
И добавил, обращаясь к вождю, который в новом обличье казался еще непреклоннее:
— Вот что, гражданин, извольте развязать нам ноги. Так идти неудобно, от этого страдает наш престиж, и вообще мы не желаем.
— Кровавый Череп согласен, — со злой улыбкой проговорил индеец. — Пусть белые попользуются свободой несколько минут, прежде чем их привяжут к столбу пыток.
— Уж и показал бы тебе, молодчик, если б не было рядом двухсот таких же негодяев, как ты, — пробормотал парижанин. — Ну, да мы еще посмотрим.
— Идем, — сказал Андре, когда индеец развязал ноги полковнику.
Они вышли из хижины. Впереди следовал вождь, позади — воины, стоявшие с ружьями у хижины. Появление пленников произвело на толпу заметное впечатление, но по бесстрастным лицам краснокожих трудно было судить, относится к ним толпа с ненавистью или только с любопытством. Женщин и детей не было. Очевидно, им запретили показываться. Только мужчины. Шествие приблизилось к хижине явно больше других. В ней свободно могли поместиться человек двадцать. Серую холстину, которой она была покрыта, со всех сторон подняли, чтобы было не так душно и темно.
Воины разместились вокруг хижины, дабы преградить доступ любопытным и лучше видеть самим.
Кровавый Череп вошел через промежуток между двумя жердями. Вокруг очага, где среди золы тлело несколько угольев, сидели семеро индейцев в полном воинском одеянии — с нелепыми украшениями и амулетами, похожими на шутовские погремушки, придававшими им чрезвычайно странный и смешной вид.
Вокруг очага сидели семеро индейцев в полном воинском одеянии.
Когда пленники без страха, но и без пустого бахвальства остановились перед вождями, те затянули что-то дикое, нестройное, с выкриками, похожими на звериный визг или вой. Пение тянулось довольно долго, Андре и Фрике воспользовались этим, чтобы осмотреться, американец нашел у себя в кармане немного табаку, положил в рот и стал с наслаждением жевать.
В центре сидел древний старик с мутными слепыми глазами. Хотя он был очень стар, вполне сохранил бодрость и свежесть, только лишился зрения.
Фрике обратил внимание, что у всех на головах были шляпы американского производства, но какие, боже мой! Волосы цвета вороного крыла старика были покрыты шелковым цилиндром, порыжелым и взлохмаченным так, что ворс сделался похож на мех чесоточной черной кошки. Кроме того, он был изрядно помят и сплющен. Но все-таки шляпа… На другом вожде тоже был цилиндр, но в худшем состоянии — без полей, с укороченной тульей. Под этим убором Фрике опознал своего друга и покровителя — Того-кто-видел-Великого-Отца. На остальных были мягкие фетровые шляпы в более или менее затасканном состоянии.
Лица расписаны синей, желтой, красной и черной краской.
Все это выглядело нелепо и безобразно.
Костюмы оказались не менее чудовищными — оборванные, засаленные мундиры американских офицеров, пиджаки, фланелевые блузы с разрезом сзади, как у сюртука, обрезанные и оборванные брюки, старые сапоги и башмаки, да еще к тому же разрозненные — на одной ноге, например, сапог, на другой — башмак или мокасин. Зато всех украшали ожерелья из раковин, серебряных долларов, зубов, когтей и даже металлических ружейных гильз.
Самым ценным украшением был золотой мексиканский пиастр на веревочке. Главного вождя вместо пиастра украшало круглое грошовое зеркальце, Того-кто-видел-Великого-Отца — большая серебряная медаль, пожалованная президентом Линкольном, принимавшим его в Вашингтоне в числе индейских депутатов. Потому он и получил свое длинное прозвище.
