Борис Лавров - Созвездие гончих псов

Он сидел в автобусе прямо передо мной, и его ослепительно рыжие волосы загораживали мне обзор. Более того: порой мне казалось, что сидение впереди просто-напросто горит. Я в самом деле еще ни разу не видел людей с настолько рыжими волосами. Парень казался моим ровесником (а мне не столь давно исполнилось четырнадцать), хотя, как оказалось потом, ему еще тринадцати нету — просто он очень уж крепкий и рослый. Его уши были заткнуты красными наушниками-ракушками, а лицо (я его в тот момент не видел, правда) отражало вселенскую обиду и недовольство.

Где-то на половине дороги ему надоело слушать музыку, и он, сложив наушники в карман, начал судорожно оборачиваться. Сидящая рядом с ним такая же рыжая женщина — мама, само собой, а кто же еще? — недовольно стукнула его по колену. Но он уже наткнулся взглядом на мое лицо. Я смотрел уверенно, слово бы показывая — я открыт, но этим не нужно злоупотреблять. Повернувшись на сидении, парень пару минут сверлил меня взглядом-буравчиком, а потом спросил:

— Тебя тоже сюда приволокли? Или ты из местных?

— Не приволокли, я сам приехал, — я немного удивился такому недовольству.

— Здесь же глушь.

— Зато Австралия, — я махнул рукой. — Одна природа чего стоит.

— Кому она нужна, эта природа… — мальчишка пнул кроссовком что-то невидимое под сидением, продолжая игнорировать недовольное выражение лица матери. — Какая разница, какая страна. Деревня везде одинакова. Одни ветхие домики да старые пер…

— Патрик!! — не выдержала, наконец, женщина. Тот замолчал на пару секунд, а потом вяло огрызнулся:

— Я уже скоро тринадцать лет как Патрик. И я не виноват, что тебе приспичило ехать в эту глушь!

— Патрик, это же экзотическая страна! — его мать нахмурилась еще больше. — А ты только ноешь. Ты и так целыми днями сидишь дома, выходя только в спортзал, а на природу вообще не выходишь! Сколько можно?! Компьютер — спортзал — компьютер — спортзал — компьютер и так далее.

— Да кому эта природа… — снова начал он, но махнул рукой.

— Да ладно. Здесь здорово! — попытался обнадежить его я. Не вышло — он только еще больше нахмурился, и, обиженно засопев, отвернулся, втыкая наушники. Ну и ладно. Не больно-то и хотелось…

Впрочем, приехав и разобравшись, что к чему, Патрик — или, как он назывался всем, кроме своей матери, Падди — быстро присоединился к нашей паре, и, хоть и ворчал по поводу глуши и отсутствия цивилизации, по лесу и озеру лазил не меньше меня и Айлин.

Дни летели быстро, как это всегда бывает на отдыхе. Нехватка благ цивилизации вроде телевизора или компьютера ощущалась на самом деле только по вечерам, когда мы, набегавшись, собирались в одном из наших номеров и тихо балдели, отдыхая от дневной суеты. Вечера приходилось коротать за байками, картами и случайно оказавшимися в гостинице несколькими настольными играми. Отец Айлин к нам присоединялся редко, а вот мать Падди оказалась очень азартным игроком и интересными рассказчиком. Своим характером она мне напоминала папу — такая же взбалмошная и увлекающаяся. Они очень быстро сдружились, и стали постоянной парой во всех карточных играх. Меня даже пару раз подмывало просто взять и напомнить папе, что у него вообще-то есть жена, но Падди меня успокоил, сказав, что, если только он знает свою родную мать, весь ее пыл закончится при игре в вист. Да и папа все-таки, при всей его эксцентричности, был верным и любящим мужем, так что на этот счет я полностью успокоился.

Отдых продолжался, и мы хотели успеть сделать как можно больше, пока еще есть такая возможность.

Довольно любопытное — точнее, любопытным оно мне показалось только тогда, а на самом деле, как оказалось впоследствии, оно было знаковым — так вот, довольно любопытное событие произошло к концу второй недели. Мы все трое сидели на веранде одного из местных домиков, стоящего на самой границе города. Дальше шла только ровная земляная дорога, а метров через тридцать начиналась полоса австралийского леса. Дом этот принадлежал милой старушке по имени Джудит и ее мужу, имени которого я сейчас и не вспомню — скажу только, что старик был не в пример вспыльчивей своей жены, которую безумно любил. Старушка давно разменяла седьмой десяток, уверенно шла к семи с половиной, и любимым, если не единственным, увлечением в ее жизни были кролики. Да-да, те самые, которых так старательно приманивали и кормили жители городка. Она могла часами держать какого-нибудь пушистого зверька на руках, гладить его, шептать различные ласковые слова, пока тот сыто млел. Мы несколько раз ходили к ней — она всегда угощала нас лимонадом, сажала на веранду, и мы тоже гладили пушистых кроликов. Сюда они шли намного охотнее, чем в остальной город — а это значит, что в любое время, даже ночью, вокруг дома пожилой четы сновало по меньшей мере пять десятков кроликов.

В тот раз их, если мне не изменяет память, было даже больше. На веранду было выставлено четыре кресла — для нас и для мужа доброй Джудит. Сама она сегодня предпочла полежать в доме — сказала, что у нее побаливает голова. Мы пили лимонад, о чем-то болтали и гладили кроликов — я обычно, Айлин немножко робко, а Падди делал это так, будто бы вычесывал им блох или вшей. Старик сидел рядом, чинил какой-то ящик и время от времени вставлял реплики в наш разговор. Он был, в общем-то, неплохой, этот старик… Просто излишне импульсивный.

Кролики толпились у наших ног, стараясь поскорее взобраться повыше в надежде, что там им перепадет что-то съестное (ну, или хотя бы их погладят). Понятия о том, что такое очередь, у них не было совершенно, и временами казалось, что зверьки просто проходят огромной пушистой лавиной без конца и без начала через наши руки, совершая своеобразный круговорот. Только, разве что, из-под рук Падди они выходили взъерошенными и обалдевшими. Зверьки мне нравились и не нравились одновременно. Нравились — потому что пушистый и доверчивый кролик вряд ли может кому-то не понравиться. А не нравились — потому что уж очень тупыми на поверку оказывались милые зверьки. Да и их количество временами просто утомляло — в самом деле, сколько же можно-то? Между тем, других австралийских животных я пока видел всего раз, если не считать рыб, жуков и вечно галдящих попугаев — это были кенгуру, которых я заметил из окна автобуса, когда ехал в Мельбурн. Поэтому я сильно обрадовался и оживился, когда между деревьями на краю леса, который был отсюда виден, как вы понимаете, прекрасно, показалась рыжая собачья морда.

Судя по всему, это был еще подросток, вчерашний щенок. Однако настороженная, затаенная поза и блестящие азартом охоты глаза сомнений не оставляли — это был опасный и уверенный в себе хищник. Об этот говорило также и то, что ни один из кроликов, которыми кишела также и окраина леса, не заметил его появления — хотя на мой взгляд, сделать это было непросто. Это еще раз подтвердило мои мысли о кроликах как о крайне недалеких существах.