— Ладно, не думайте пока об Ангеле. Сосредоточьтесь на том, кто провел на этой древней посудине последние два года или даже больше. Кто он, как полагаете? Что случилось с его товарищами? Они не могли поплыть с полным политзаключенными трюмом без надзирателей. Кто их устранил, а?
Он взялся за шпингалет на двери позади печки и, отодвинув меня в сторону, открыл ее. На полках кладовой за ней было почти пусто, только мешок с мукой, несколько покрытых ржавчиной консервных банок, немного сахара на дне глубокой банки, а с крючьев на бимсе свисали полосы мяса.
— Оливковое масло. — Айан потряс банку с надписью aceite[151]. — Полосы копченого тюленьего мяса, самодельный хлеб, иногда что-нибудь вкусное из консервной банки, время от времени кусок баранины. На этом можно протянуть довольно долго. Но без зелени. Ничего, чтобы предотвратить цингу.
Он запустил руку в выдвинутый ящик буфета.
— Фу, вы только гляньте! Кишмя кишит.
Он показал мне обкрошившуюся галету, облепленную жучками.
— Так питались в былые времена, иногда месяцами напролет, и целые экипажи умирали с воспаленными деснами и выпадающими зубами.
Айан шагнул назад и закрыл дверь кладовки, словно опасаясь нашествия насекомых в каюту.
— Снимите с предохранителя, — показал он на «Узи», который я положил на стол.
Он показал, как это делается, и сказал, чтобы я держал его наготове.
— Только не пальните мне в спину, если мне посчастливится кого-нибудь выследить.
Затем он пинком ноги одну за одной распахнул двери остальных четырех кают, тыча в них дулом автомата и освещая фонарем.
Но все они оказались пусты, гальюн тоже, равно как и маленький камбуз с простым керогазом, где готовилась еда офицерам. Основной камбуз, сказал он, находился дальше к носу корабля, так же как и большая кладовая, где держали провиант.
— Сейчас там пусто. Там поработали крысы, а что они не попортили, он перенес сюда.
Он подтолкнул меня назад в каюту и, закрыв дверь, поставил стул почти напротив нее, немного в стороне. Сев, положил автомат себе на колени.
— Теперь остается только ждать.
Подтянув к себе лежавший на столе рюкзак, он принялся в нем копошиться.
— Вот она.
Вынув плитку шоколада, он, переломив ее пополам, толкнул половину мне через стол. Это был шоколад с орехами и изюмом, и, как только я вонзил в него зубы, я понял, насколько проголодался.
— Позже заварим чаю. Ждать, возможно, придется долго.
— Полагаете, он придет сюда?
— Конечно, он придет. Ему, как и нам, нужна еда. И его будет мучить вопрос, нужно ли нас застрелить или мы то, о чем он молился все эти годы, — его спасение. Интересно, сколько лет прошло с тех пор, как он лишился свободы, — пять, шесть? Вы не помните, Айрис говорила, когда исчез ее брат?
Я отрицательно покачал головой.
— Вы считаете, это он там? Вы это хотите сказать?
Поначалу он молчал и задумчиво жевал свой шоколад.
— Вы своего рода ученый, — заговорил он наконец, — так ведь? Всю свою жизнь после окончания школы вы имели дело со всякими химикатами и ядовитыми порошками и жидкостями от всевозможных вредителей, древоточцев, точильщиков, тех червей, что водятся в тропических водах. Как там они называются?
— Тередо.
— Да, точно.
Он замолчал, глядя на меня так, будто сомневался, продолжать ему или нет, а я сидел напротив и ждал, пока он в конце концов, положив автомат на стол, не наклонился вперед.
— Название «Портон-Даун» вам что-то говорит?
— А при чем тут Портон-Даун?
Но потом я вспомнил: он мне говорил, что брат Айрис там был. Или Айрис сама мне это говорила? Я уже забыл. Это, казалось, так давно было, будто в прошлой жизни.
— Не хотите ли вы сказать, что те люди в трюме были убиты отравляющим газом? Портон-Даун — это правительственный исследовательский институт, занимающийся химическим оружием. Отравляющий газ в условиях замкнутого пространства корабля сделал бы воздух настолько токсичным…
— А если убийцы были в противогазах?
— Я не заметил тут противогазов.
— Да. Они могли выкинуть их за борт. Но я не об отравляющих веществах вроде газа говорю.
Айан снова замолчал, скосив глаза на окна. Солнце только что село, полярные сумерки погрузили каюту в полумрак. Он медленно поднялся на ноги, подошел к двери и открыл ее.
— Так и есть. Смазать надо бы. Еще когда первый раз открывал дверь, показалось, что петля скрипнула.
Толкнув, он захлопнул ее и прошел в кладовку.
— Чего хотите? Может, мясных консервов? Тут остались две совсем ржавые банки. Он, видимо, приберег их для Пасхи. Он, скорее всего, католик. Наверняка морит себя голодом в пост. Впрочем, выбора у него особо и нет. Тут есть вода и овсяная крупа. Крупа на вид ничего, так что мы можем наварить себе овсяной каши или можем отрезать кусок тюленьего мяса. Так вам чего?
— Вы говорили, там есть чай? А консервный ключ есть?
— Чай-то есть, но у нас закончилось молоко. И нет ни лимона, ни сахара. Есть кофе, остатки, выглядит как темная гуща на дне банки.
— Так как насчет консервного ключа?
Я услышал, как он стал выдвигать ящики, потом поднялся и подошел к нему. Открыв дверцу буфета, он склонился над оливкового цвета рюкзаком, полным камешков.
— Чай, — сказал я.
Он, казалось, поначалу меня не услышал, внимательно глядя на белесый обломок, который держал в руке.
— Да-да, чай.
Кивнув, он ссыпал камни назад в рюкзак.
— Или, может, хотите кофе?
Впихнув рюкзак назад в буфет, он закрыл дверцу и распрямился.
— Вид у него не очень аппетитный. Я имею в виду кофе.
Я терялся в догадках, зачем тут камни.
— Да, не ахти. И мы же не хотим заработать расстройство желудка, верно?
Он осклабился, показывая мне гнутый и страшно ржавый консервный нож.
— Вуаля. Чай о натюрель и консервы а-ля старинный фрегат. Вас это устроит, мон ами?
Его шутка показалась мне немного мрачноватой в данных обстоятельствах, но, возможно, он просто старался так скрыть то, что чувствовал сейчас в действительности.
— Вы говорили о Портон-Дауне…
Я снова уселся, чувствуя себя очень уставшим.
— Да, — подтвердил он, ковыряя ржавую консервную банку. — Но не будем же мы говорить об этом за такой изысканной трапезой? Давайте сперва закончим.
Однако к тому времени я уже почти спал, глаза закрывались сами собой, и, казалось, утомленному сознанию уже было все равно, кто мог войти в эту дверь и проснусь ли я вовремя, чтобы хотя бы это узнать. Его голос доносился словно издали, он что-то говорил о каком-то острове.