— Сначала вы с Ганькой туда-сюда шныряли, а минут пять назад еще двое каких-то вышли. Один в плаще, а другой в куртке — это в жару-то! Друзья, что ли?
— Друзья, — кивнул я и пошел домой.
Моя догадка оправдывалась: в наш мир явились гости. Один в плаще, а другой в куртке. Искать их бессмысленно и незачем: все равно им придется возвращаться и, вероятно, тем же путем. А значит, стоит их подождать.
Мы с Ганей так и решили. И дождались. Но это уже совсем другая история.
Я писал серьезную статью для серьезного журнала о чрезвычайно серьезной научной проблеме. Серьезность моего положения заключалась еще и в том, что писать мне совсем не хотелось: ртутный столбик в термометре намертво застрял у цифры «тридцать три», а серьезная журналистика пока не позволяла заработать на домашний кондиционер воздуха. Вот почему я обрадовался, когда жена вернулась из похода по магазинам и сообщила абсолютно несерьезную новость:
— А сегодня на Бутырском валу машина пропала…
— Угнали, что ли? — поинтересовался я.
— Да не угнали — пропала. Ехала себе по Ново-Лесной, а у поворота на Бутырку исчезла, как растаяла.
— Какой марки машина? — почему-то спросил я.
— Какая разница! — возмутилась жена. — Я серьезно, а ты паясничаешь. Пойди посмотри сам, сейчас там как раз милиция колдует…
Это был хороший предлог для того, чтобы не работать. Я закрыл пишущую машинку и не спеша пошел к месту происшествия, внутренне убежденный в том, что жена наверняка чего-нибудь напутала. А собственно, как же иначе? Растаявшая в воздухе машина — это мистика. А милиция мистикой не занимается. Ее стихия — реальные действия, подробно описанные в Уголовном кодексе.
На углу Ново-Лесной улицы и Бутырского вала толпились любознательные. Движение было перекрыто. Я протолкался вперед и увидел двух милиционеров, один из которых неторопливо сворачивал желтую ленту рулетки, а второй что-то сосредоточенно писал в блокноте. Еще двое в штатском стояли около белой «Волги» и переговаривались вполголоса. Я прислушался и поймал обрывки фраз:
— …а может, не было машины?
— Свидетели не врут… след торможения…
— …позвонить в институт… Опять эта мистика…
Я был неправ: милиция иногда занималась и «мистикой», судя по невольно подслушанному слову. Расспросив соседей, я выяснил, что час назад здесь действительно исчез автомобиль марки «Москвич-407» с номерным знаком «ЮАИ 42-88», цвет голубой. Исчез он как раз в том самом месте, где кончался четко отпечатанный на асфальте след протекторов: видимо, водитель почему-то резко затормозил, хотя до поворота на Бутырку оставалось еще метров десять-пятнадцать.
Свидетели происшествия, возбужденные общим вниманием, охотно делились впечатлениями. Свидетелей было четверо: старушка с авоськой, небритый мужчина в синей майке, хорошенькая девица лет двадцати и мой сосед по лестничной площадке студент-физик Ганя. Последнее, впрочем, меня не удивило: Ганя обладал феноменальной способностью попадать в самые фантастические ситуации. Нормальный человек, вроде меня, страдал бы от этой невольной «способности», а Ганька искренне получал удовольствие, суетился, что-то придумывал — словом, вел себя, как классическая рыба в классической воде.
«Моя милиция» села в «Волгу» и уехала. Потерявший зрелище любознательный народ постепенно и неохотно расходился. Ганя заметил меня и радостно заорал:
— Видали?
— Не видал, — сознался я. — А что?
Он подбежал ко мне, а хорошенькая девица-свидетельница почему-то последовала за ним и встала поодаль, выжидающе глядя на нас.
— Это Люда, — небрежно сказал Ганя и, сочтя объяснение исчерпывающим, затараторил: — Мы с ней шли ко мне, остановились хлебнуть квасу, а бочка заперта, тетка ушла куда-то, интересно, на что начальство смотрит, а «Москвич» прет за сотню, я еще издалека заметил, думал, псих какой-то, и вдруг — на тормоза изо всех сил, я обернулся, а он исчез!
Всякий поток нуждается в плотине. Я поймал паузу в Ганином выступлении и влез:
— Сразу?
— В том-то и дело, что нет. Постепенно. Быстро, конечно, но все-таки не сразу. Как будто в стену вошел.
— И ты стоял и смотрел? — не поверил я.
— Я-то? — обиделся Ганя. — Я сразу туда бросился.
— И тоже исчез?
— Как видите, нет, — тяжело вздохнул Ганя: ему явно хотелось исчезнуть вслед за машиной.
— Что же там было?
— Ничего не было. Улица как улица. Я на том месте полчаса топтался, пока милиция не приехала.
— А кто ее вызвал?
— Тип в майке. Людка бабусю в чувство приводила: старушка чуть в обморок не свалилась — не по ней зрелище, а мужик в автомат побежал звонить.
— В милиции сразу поверили?
— Он говорил: сразу. Только, по-моему, соврал.
— Почему ты так думаешь?
— Он минут десять звонил — это в милицию-то, по «ноль-два»! А потом они приехали, а он сбежать хотел, да я не позволил.
Я вспомнил могучую фигуру «типа в майке» и спросил с сомнением:
— Силой задержал?
— Силой убеждения, — засмеялся Ганя. — Он сам милиции до смерти боится: ясное дело — алкаш.
Слово «алкаш» на цветистом Ганином языке означало «алкоголик». Общаясь с Ганей довольно давно, я уже не нуждался в переводчике. Однако меня интересовало сейчас поведение милиции, явно не привыкшей к такому способу исчезновения автомобилей. На месте дежурного по отделению я бы не поверил «алкашу» даже за эти десять минут. В самом деле, звонит вам некий шутник и сообщает, что в городе только что растаял «Москвич». Вот так просто и растаял, растворился, пропал на глазах. Да я бы его и слушать не стал, трубку бросил. А «алкаш», видимо, обладал гениальным даром убеждения, если в милиции сразу приняли на веру его фантастическое сообщение. Или…
Впрочем, «или» требовало проверки.
— Тебя допрашивали? — спросил я Ганю.
— Расспрашивали, — поправил он и добавил: — У меня сложилось впечатление, что они совсем не интересуются этим делом. Спрашивали, какой марки машина и кто за рулем был. Только один полюбопытствовал, не заметил ли я, сколько времени исчезала машина.
— А ты?
— Заметил: три секунды.
— Откуда такая точность?
— Я считал, когда она таяла. Успел до двух досчитать да еще секунду накинул, потому что не сразу начал.
Я никогда не уставал поражаться Ганиной необычности. Ну скажите: разве придет вам в голову засекать время, если у вас на глазах пропадает автомобиль? Да никому не придет, нелогично это, а вот Ганька засек, пожалуй сам не ясно представляя, зачем он это делает.
— И как же на это отреагировал Пинкертон?
