Вскоре после переезда из Оксфорда в Лондон Уайльд был с друзьями в театре. Кто-то из зрителей сказал:
— Смотрите, вот идет этот чертов паяц, Оскар Уайльд.
Уайльд, обратившись к своим спутникам, заметил:
— Удивительно, как быстро приобретаешь известность в Лондоне!
По воспоминаниям Фрэнка Бэнсона
В 1881 году Уайльд, еще не успевший ничего написать, стал героем пародийной оперетки Гилберта и Салливана; ее полное название: «Терпение. Новая и оригинальная опера для эстетов». Уайльд отозвался о ней словами:
— Карикатура — это дань, которую посредственность платит гению.
* * *
В оперетке «Терпение» Уайльд изображался юношей в костюме XV века, который, в качестве «апостола эстетизма», считает необходимым
Разгуливать по Пикадилли
Со стеблем мака или лилии
В анахронической руке.
Сам он по этому поводу заметил:
— Такое мог бы сделать любой. Я добился гораздо большего: заставил поверить всех, что я действительно это делал.
В 1882 г. готовилась постановка «Терпения» в Америке, и продюсер этой постановки пригласил Уайльда в США для чтения лекций. Он предвидел, что оперетка послужит лучшей рекламой Уайльду, а лекционное турне Уайльда будет хорошей рекламой для оперетки.
* * *
На пароходе, плывшем в Америку, Уайльд сказал: «Я не вполне доволен Атлантикой. Она не столь величественна, как я ожидал».
Тут же в газетах появились заголовки:
«УАЙЛЬД РАЗОЧАРОВАН АТЛАНТИКОЙ».
А одна из них поместила заметку:
«Я разочарован Уайльдом», с подписью: «АТЛАНТИЧЕСКИЙ ОКЕАН».
* * *
При въезде в Америку Уайльда спросили, какие ценности он хочет указать в таможенной декларации. Он ответил:
— Мне нечего декларировать, кроме моего гения.
(Эта фраза — одна из известнейших фраз Уайльда, — по всей вероятности, приписана ему задним числом.)
* * *
Шахтеры поселка Лидвилл (штат Колорадо) устроили прием в честь Уайльда. Уайльд описал его так:
— На первое подали виски, на второе — виски, на третье — виски, и все меню состояло из виски, тем не менее это называлось обедом.
* * *
Увидев Миссисипи, вышедшую из берегов, — бурную, желтую, грязную, — Уайльд заметил:
— Ни одна добропорядочная река не позволила бы себе подобного поведения.
* * *
Когда Уайльду предложили внести поправки в одну из своих пьес, он сказал:
— Кто я такой, чтобы осмелиться править шедевр?
(Этой пьесой была драма из русской жизни «Вера, или Нигилисты», ныне почти совершенно забытая.)
По воспоминаниям Эдгара Солтуса
Услышав, что художник Россетти собирается поехать в Америку, Уайльд заметил:
— Если у человека достаточно денег, чтобы поехать в Америку, не стоит туда и ездить.
* * *
Летом 1883 года известный политик-либерал Генри Лабушер в своем еженедельнике «Truth» назвал Уайльда «женственным фразёром», обреченным на забвение.
В интервью газете «Нью-Йорк геральд» Уайльд отпарировал:
— Если понадобились целых три газетных колонки, чтобы доказать, что я совершенно забыт, то между славой и забвением разницы нет[3].
* * *
Молоденькая жена Уайльда Констанция любила заводить разговор о миссионерах, и однажды Уайльд прервал ее:
— Миссионеры! Дорогая моя, неужели тебе не известно, что миссионеры предназначены Провидением для пропитания обездоленных и недоедающих каннибалов? Всякий раз, когда им угрожает смерть от истощения, Господь, в неизреченном своем милосердии, посылает им симпатичного, упитанного миссионера.
По воспоминаниям Ричарда Де Гальена
В 1885 году Уайльд столкнулся на улице со сборщиком квартирной платы, который уже долго его искал.
— Я должен поговорить с вами о вашей квартирной плате, — сказал сборщик.
— Какой еще плате? — удивился Уайльд.
— Однако же, сэр, вы живете в этом доме и спите здесь!
— Ах, верно. Но знали бы вы, как плохо я сплю!
По воспоминаниям Ричарда Де Гальена
Американское издательство «Братья Харпер» предложило Уайльду пять тысяч долларов за роман в сто тысяч слов. Уайльд ответил, что не может принять это предложение, так как в английском языке не найдется ста тысяч слов.
По воспоминаниям Фрэнка Харриса
Одна из версий ответа:
— Едва ли я знаю сто тысяч слов.
* * *
Во Франции Уайльд был приглашен в дом писательницы Мари Бове. Увидев ее, Уайльд застыл в изумлении, а хозяйка не без кокетства спросила:
— Признайте, месье Уайльд, что я самая некрасивая женщина во Франции!
Уайльд улыбнулся и с низким поклоном ответил:
— Во всем мире, мадам, во всем мире!
Хозяйка была совершенно удовлетворена.
По воспоминаниям Фрэнка Харриса
(На лавры героини этой истории претендовала затем Иветт Жильбер, звезда кабаре.)
* * *
В 1891 году, в Париже, Роберт Шерард повел Уайльда и еще двух друзей в воровской притон. Тут Шерард, по своему обыкновению, напился и стал кричать, что всякий, кто поднимет руку на месье Оскара Уайльда, будет иметь дело с ним.
— Тише, Роберт, тише! — сказал Уайльд, положив свои белые пухлые руки ему на плечи. — Ты защищаешь меня с риском для моей жизни!
По рассказу Макса Бирбома
Уайльд рассказывал своей хорошей знакомой, писательнице Аде Леверсон, что в прогулках по Парижу его сопровождал преданный ему бандит с ножом в руке.
— Я уверена, что в другой руке у него была вилка, — ответила Ада.
* * *
Все книги американского издателя Джеймса Осгуда, включая книги Уайльда, носили помету: «Издано одновременно в Лондоне и Нью-Йорке». В 1892 году Осгуд умер.
Услышав о его смерти, Уайльд воскликнул:
— Бедный Осгуд!
И, помолчав, добавил:
— Но я надеюсь, что его похоронят одновременно в Лондоне и Нью-Йорке.
По воспоминаниям Ричарда Де Гальена
Антрепренер Джордж Александер, прочитав первую комедию Уайльда «Веер леди Уиндермир», предложил за нее тысячу фунтов.
— Я так доверяю твоему суждению, — ответил Уайльд, — что вынужден отказаться от столь щедрого дара.
И заключил договор на авторские отчисления с представлений, что принесло ему всемеро больше.
* * *
На премьере «Веера леди Уиндермир» Уайльд попросил нескольких друзей, а также одного из артистов, вставить в петлицу зеленые гвоздики.
— И что это значит? — спросили его.
Уайльд ответил:
— Ничего не значит, но пусть все ломают головы.
* * *
После премьеры «Веера леди Уиндермир» Уайльд вышел на сцену, затянулся сигаретой и начал свое обращение к публике со слов:
— Леди и джентльмены! Вероятно, с моей стороны не слишком учтиво курить, стоя перед вами… но столь же неучтиво беспокоить меня, когда я курю.
(Так рассказывал годы спустя Жан Жозеф Рено, французский друг Уайльда. Но больше никто не упоминает об этих словах, хотя о сигарете написали все газетные репортеры.)
* * *
Свою поэму «Сфинкс» Уайльд опубликовал тиражом 250 экземпляров.
— Сперва я хотел, — говорил он друзьям, — напечатать только три экземпляра. Один для себя, один для Британского музея и еще один для Всевышнего. Правда, насчет Британского музея я был не слишком уверен.
* * *
Актриса Мэри Банкрофт сказала Уайльду, что сцена в одной из его комедий напоминает ей известную сцену в пьесе французского комедиографа Скриба.
Уайльд ответил:
— Ну да, позаимствовал целиком! А почему бы и нет? Теперь ведь никто ничего не читает.
По воспоминаниям Сквайра Банкрофта
На одном из приемов Уайльд, услышав остроумное замечание Джеймса Уистлера, воскликнул:
— Как жаль, что это сказал не я!
— Ничего, ты еще это скажешь, — заметил художник, не раз обвинявший Уайльда в заимствовании чужих мыслей, и прежде всего мыслей самого Уистлера.
(Существуют по меньшей мере три разные версии этой истории в изложении разных мемуаристов.)
* * *
Фрэнк Харрис, американский писатель и издатель, не обладал изысканными манерами. Как-то в разговоре с друзьями он стал хвастаться своими светскими успехами, перечисляя лучшие дома, в которые его приглашали.
В конце концов Уайльд, не выдержав, прервал его:
— Да, да, дорогой Фрэнк, мы тебе верим: ты обедал в каждом приличном английском доме — по одному разу.
По воспоминаниям Уильяма Роттенстайна
Уайльда спросили, знает ли он Джорджа Мура, ирландского поэта и романиста.
— Знаю ли я его? — ответил Уайльд. — Я знаю его так хорошо, что не разговариваю с ним уже десять лет.
