Да что жаловаться на депрофессионализацию? Мы, художники, друг дружку понимаем.
В общем и целом, прежняя трудовая этика заменена установкой скорее игровой, если не сказать игрока, авантюриста, открывателя. В новом месте работы привлекает уже не вызов, не возможность проявить себя или реализовать свои возможности, а – «опыт».
Естественно, что обращение Европы в мегакурорт, влекущее за собой новый передел зон влияния между трудом и досугом, будет сопровождаться и новыми социальными разломами, и новым неравенством. Совсем недавно иметь работу означало (в Европе) иметь определенный уровень жизни, определенный комфорт. Появление working poor и экспансия этой категории на некогда вполне хлебные профессии – еще одно доказательство того, что труд впал в социальную немилость. Сегодня изрядная часть среднего класса (действительного или мнимого) знакома с нищетой или резким снижением покупательной способности, со стрессом на работе, сверхэксплуатацией, психическим моббингом, постоянной угрозой увольнения и пр. В сочетании с религией заботы о себе и самопоклонением, присущим европейскому индивидуалисту, такая ситуация толкает его искать, как избежать трудового бремени: не посредством лени, воспевавшейся Лафаргом или Малевичем, а через творческое освобождение (оно же освободительное творчество). Непрестанно возрастающее число индивидов полагает себя «работниками зрелищных искусств», а зрелищем – всю совокупность их жизненных проявлений. Это занятие они считают основным, хотя оно еще не вполне освободило их от занятия вспомогательного (то есть собственно труда на жалованье).
И тем лучше! Как бы профессионализировав свое хобби, миллионы людей нашли эффективный и небезынтересный для общества способ заботиться о самих себе, избежать безработицы и депрессии. Качество? Ну далось вам это качество. В канун Великого Освобождения от вековых цепей не будем слишком уж щепетильничать из-за какого-то мелкого «побочного ущерба»!
К тому же труд как таковой не вовсе упраздняется. Он, скорее, преобразуется в категорию «работы над собой», для которой работа в ее прежнем и банальном смысле слова являет собой отныне главное препятствие. До полного оборачивания терминов еще не дошло, но семантические смещения налицо: теперь уже работники, трудящиеся выступают «пассивной частью населения», рабами обстоятельств и работодателей, тогда как все еще именующиеся «незанятыми» активно занимаются своей судьбой и ее переиначиванием, изобретают себе времяпрепровождение, дело для души или дело жизни, самую жизнь.
Под сенью системы социальной помощи и под суровым взглядом профсоюзных и социальных работников взрастает масса «счастливых безработных» (happy unemployed, glückliche Arbeitslose, chômeurs heureux). Одни – сломленные чрезмерной работой, другие – невыносимым психологическим давлением на работе, третьи взяли тайм-аут, чтобы прийти в себя, четвертые, наоборот, «беззаботные безработные» по убеждению, сознательно живущие вразрез с традиционной трудовой логикой, в которой они видят помеху для личного развития. Опросы показывают, что чем более образован безработный, тем легче он переносит свое безработное состояние, тем лучше умеет обращать его себе на пользу, превращая неудачу в шанс, а жизнь по предписанному сценарию – в захватывающую авантюру с открытым концом. В глазах этих более или менее счастливых безработных принуждение к труду (или, точнее, к демонстративно-напряженному поиску работы) столь же враждебно человеку, сколь и – по видимости, более мягкое – принуждение к потреблению. Всякий, кто стремится ускользнуть от того и другого, вполне заслуживает звания героя, борца, изгоя, субверсивного элемента, подрывателя устоев…
Но раз уж ты «проклятый», то ведь тогда почти и «поэт»?
Пока в Европе безгранично царил дух науки и промышленности, туризм был явлением периферийным и в экономические расчеты не входил. Сегодня гостинично-туристская отрасль находится среди лидирующих по финансовой динамике, многие европейские страны и регионы возлагают на нее немалые надежды, особенно в сфере занятости. Однако, несмотря на наличие многочисленных старых и новых туристских мест и зон, Европа как целое продолжает ностальгически мыслить себя в терминах ушедшей эпохи.
Брюссель пока не представляет себя Симферополем, хотя имеет к курортности отношение столь же прямое. В этом Европа должна перестроиться, если не хочет, чтобы более расторопные и догадливые партнеры навсегда вытолкали ее со сцены.
Европа остается пока главным направлением европейских туристов. От них она получает все еще в десять раз больше дохода, чем от туристов неевропейских. Тенденция последнего десятилетия к кратковременным путешествиям (от выходных до одной недели) указывает, среди прочего, на еще не исчерпанный интерес европейцев к своему континенту. Туризм способствовал эколого-коммерческому сдвигу европейцев в отношении к своей территории. Ландшафт нужно беречь, если хочешь его продавать. Однако, придя во многие города и регионы Европы, туризм изменил их облик не меньше, чем последняя промышленная революция. Поэтому на смену императива защиты окружающей среды от индустриального загрязнения пришла задача охраны пейзажа и населения от туристов; она стала задачей самой туриндустрии, заботящейся о завтрашнем туристском ресурсе места.
Многие туристические регионы Европы смогли стать таковыми именно потому, что не претерпели массированной индустриализации. Им удалось перескочить из аграрной фазы прямо в курортную. Таков случай, например, многих альпийских долин, средиземноморских островов и прибрежных зон. Послевоенный туризм стремительно модернизировал аграрные районы, поднял материальный уровень местных жителей, превратив их самих в потенциальных туристов. Так, массовый туризм в Италию породил – очень поздно, практически только в начале 80-х годов – массовый туризм итальянцев.
Европейские аборигены стоят перед жестким double bind: они должны и обслуживать приезжих на уровне современного интернационального комфорта, и являть им спектакль своей невинности. С одной стороны, перманентный взгляд туриста воспитал в них самосознание объектов, достойных наблюдения. С другой, они с негодованием обнаруживают, что взгляд туриста, желающий, казалось бы, ухватить жизнь «как она есть», волшебно, но не всегда благотворно, видоизменяет ее. Туризм заставляет шить и носить якобы традиционную одежду, танцевать якобы традиционные танцы, сдвигать местные праздники на удобное приезжим время, устраивать кафе со столиками на свежем воздухе и с музыкантами даже в тех регионах, где такого отродясь не водилось. Церковь, посещаемая толпами чужаков, для местных перестает быть церковью. Архитекторы гостиниц и вилл вынуждены потакать суммарным клише визитеров: единого «средиземноморского», «северного» или «альпийского» типа домов в истории не существовало, но турист захотел, и они появились.
Экономисты новой туристической бранши постоянно сталкиваются с этой классической фигурой: туризм сначала порождает, а потом портит свой объект и в конце концов снижает его туристскую ценность. Особенно это заметно на Ривьере и в старинных городах. Виллы вытесняют местные дома, растущие цены на недвижимость изгоняют местных жителей, которые изначально должны были – вместе с морем, солнцем и скалами или же, наоборот, с местным собором и лабиринтом улочек – являть собой часть социоприродного пейзажа. Туризм способен вывести регион из отсталости, но может оказаться, что отсталость и была его единственной прелестью.
Туризма не было бы без демократии, тем более туризма по Европе, родине демократии. Он стал теперь осью новых социальных переконфигураций. Сначала массы отвоевали себе заслуженный досуг. Потом деиндустриализация предоставила им его в изобилии в виде вынужденного безделия. По статистике, сегодня больше всего работают и меньше всего отдыхают дипломированные специалисты. Разумеется, за малое количество досуга они требуют компенсации в виде его качества, оставляя образовательно-социальным низам сон и телевизор (которые социологические классификации объединяют под одной оксюморонной рубрикой «пассивной активности»). По мере постепенного омассовления некогда элитарных отраслей туризма богатые к ним остывают. Стало исчезать социальное принуждение к путешествию. Некоторые из фронды и вовсе перестали путешествовать. Из факторов, препятствующих поездкам, у бедных на первом месте – соображения финансовые, у имущих – сознательный выбор, антитуристская установка. Из-за деиндустриализации местные власти многих регионов разворачивают активную кампанию по рекламе своих мест. Поэтому все больше людей обнаруживают, что сами живут в туристическом месте и теперь желают – кто вынужденно, кто осознанно – воспользоваться его благами.
