В балете есть что-то противоестественное, неприятно напряженное, что-то, что заставляет тебя внутренне напрягаться с каждым прыжком танцора. Потом вся эта эстетика — преувеличенные, как сказал бы наш преподаватель по психиатрии, вычурные позы, наклеенные ресницы, специальные устройства для фиксации гениталий, юноши в колготках, бегающие по сцене с дико напряженными ягодицами. А женское тело в балете вообще как-то неудачно смотрится — все его характерные округлости кажутся раздражающе «лишними». Глядя на все это, понимаешь, как симптоматична связь балета с известным пороком.
* * *
Во многом, творчество Набокова — раздача звонких и метких пощечин всем — от мала до велика.
* * *
Том Вейтс поет при помощи рвотного рефлекса.
* * *
Мне думается, что хорошим гимном России может быть песня Высоцкого «Все не так, как надо!», причем в оригинальном исполнении.
Помните каким привлекательным казался двор, как влекло туда, как упрашивали родителей пустить «пойти погулять», подогреваемые криками соседских детей со двора «Ли-за! Иди — гу-лять!». Какое ликующее счастье охватывало тебя, когда разрешили, и вот ты бежишь вприпрыжку по ступенькам с зажатыми в руке прыгалками или биткой для игры в классики. Ветер теплой волной окатывает тебя, когда ты нетерпеливо толкаешь дверь подъезда.
Двор, залитый солнцем, светящаяся изнутри яркая зелень. Сухой теплый асфальт. И столько всего интересного, волшебного, манящего, столько разных таинственных закоулков — за домом, рядом с гаражами, около дворничьей будки… Страшно только одно — что могут «загнать» домой.
Жара. Только приехали. Адлер, Симферополь, Алушта…Трясёшься в рейсовом автобусе с вокзала. Раскаленные сиденья из кожзаменителя. Кругом только горы, покрытые редким кустарником, какими-то колючками да бесконечная, иссиня-черной лентой дорога, уходящая в перспективу. Запах бензина и свежий, по-другому пахнущий ветер из окошка.
С самого начала пути, ты, напрягая зрение и вытягивая шею, всматриваешься, ищешь, ждешь, что вот-вот, в следующую секунду появится море. С самого начала ты живешь ожиданием моря. И неожиданно оно вспыхивает, между горами, сперва манящим краешком, чтобы через мгновение предстать во всей царственной красоте — голубое, сверкающее на солнце, ликующее, с нежной влажной кромкой песчаного пляжа, с дымчатой далью, сливающейся с краем небес…
* * *
Позывные «Маяка» — самый летний звук, услышав его зимой испытываешь такое же «остановку сознания», как и наткнувшись на ёлочную игрушку летом.
* * *
Пример дзен в советском искусстве: «Речка движется и не движется, вся из лунного серебра. Песня слышится и не слышится …» и так далее.
* * *
Обычный здоровый человек имеет остроту зрения, равную 100 %. Однако, и здесь имеются исключения. В старом учебнике по глазным болезням описан некий житель города Бреслау, острота зрения которого была 600 %. С земли, невооруженным глазом, он различал кольца Сатурна.
* * *
На циферблате часов вместо надписей типа «Слава» или «Победа», надо писать «Все пройдет».
* * *
Анджей Вайда назвал свой фильм «Пепел и Алмаз», а мои «органы симметрии» норовят переделать название в «Графит и Алмаз».
* * *
В каждой профессии есть свои определения для людей — учителя делят все живое на «учеников» и «родителей», у врачей — все «больные» и «коллеги».
Помню, как моя мама, по профессии учительница, возмущаясь плохо работающим пылесосом, восклицала: «Этот пылесос какой-то двоечник сделал!».
* * *
Приход весны ощущается как некое изменение в воздухе, которое наши органы чувств, будучи не в состоянии определить, «переводят» как особый, чуть горьковатый запах.
Алхимик в детстве называл это явление «ветер с Флориды» — дуновение из страны цветов.
Петербург имеет некое таинственное влияние на москвичей. События, происходящие в нем с москвичами часто имеют для последних «судьбоносное значение». Питерские миазмы первое время будоражат чувства москвича, он испытывает нечто новое, ведь в Москве такого нет.
Петербург и Москва — образуют бинарную оппозицию. Мне думается, что на жителя какого-нибудь провинциального городка, не являющегося членом данной дихотомии, Питер не подействует так, как на москвича.
В конце 70-х годов Алхимик вместе с друзьями поехал в Питер.
После полуподпольного рок концерта, друзья предложили Алхимику пойти в гости к некому Акселю. Был февральский вечер и, несмотря на то, что было довольно холодно, в воздухе уже ощущалось то особое «движение», что предшествует весне.
Подойдя к старому дому, крышу которого украшала башенка, Алхимик залюбовался проплывавшими над ней оранжево-розовыми, необычно яркими облаками. Зайдя в подъезд этого дома и поднявшись на пятый этаж, они позвонили в одну из квартир.
Дверь открыл человек нехипповского возраста, однако с длинными волосами, что само по себе было странным для того времени. Это был Аксель.
Алхимику и его друзьям предложили пройти в кухню, где уже сидело общество.
Аксель сразу разговорился с Алхимиком, причем беседа настолько увлекла обоих, что они и не заметили, как прошла ночь. Алхимик стал учеником Акселя, узнал от него о целебных свойствах трав, рецепты изготовления эфирных масел и эликсиров. Во многом благодаря этой встрече Алхимик стал тем человеком, которого знаем мы, его друзья.
Прошло некоторое время.
Как-то одна из подруг Алхимика по имени Вялх вместе со своим приятелем решили отправиться в Петербург. Перед поездкой они зашли к Алхимику в гости, и он рассказал им про Акселя. Вялх захотелось пойти к нему.
Однако, Алхимик не сумел вспомнить адрес, — всё, что он мог им рассказать — что свернув с Невского в какой-то переулок, он увидел дом с башенкой, над которым в небе проплывали удивительной красоты облака…
Приехав обратно, Вялх и ее друг рассказали следующее: они пошли по Невскому завернули в первый попавшийся переулок, и действительно была башенка, и плыли прекрасные облака. Зайдя в подъезд, они нашли ту самую дверь. Позвонили. Открыл Аксель.
Он посмотрел на них, улыбнулся и сказал: «Приветствую. Я ждал вас давно. Вы пришли по следу облаков».
Мама свою юность провела в Баку. У нее была прекрасная фигура с тонкой талией и очень широкими бедрами. Это обстоятельство не могло оставить равнодушным ни одного местного мужчину. Как-то, когда она гуляла с бабушкой по бульвару, за ней увязались два хулигана, которые, щелкая пальцами, говорили: «Гитара — Эээ! — Гитара!»
* * *
Карен заканчивал свой дипломный спектакль. Дело оставалось за малым — надо было купить грим для актеров. Его подозвал преподаватель курса Владимир Яковлевич Левиновский (руководитель Магаданского театра оперы и балета) и принялся объяснять как пройти в ВТО, где можно было купить грим.
— Так значит, пройдёте от метро направо, потом вверх по улице где-то две остановки…
На середине объяснения он вдруг замолчал и принялся смотреть куда-то вдаль. Карен почтительно выждал некоторое время, а потом спросил: «А как же дальше, Владимир Яковлевич?» Левиновский повернул голову, посмотрел на Карена мутным взглядом, и раздраженно сказал: «Слушьте, оставьте меня в покое!»
* * *
«Но любить мелочи — значит и страдать от мелочей».
(Рюнеске Акутагава). * * *
Джибра сидел у себя в комнате на диванчике и слушал, как в соседней комнате его матушка выговаривала пуделю: «Лапы мыть не даешь, на улице не слушаешься, расчесывать шерсть не даешь, есть отказываешься, всюду лезешь… Одни минусы…» Тут Джибра, холодея, осознал, что он ничуть не лучше пуделя — к любому перечню его поступков можно поставить одни только минусы.
* * *
Ещё один летний звук — пролетающего самолета. Жужжание шмеля.
* * *
Ночь. Звук поезда где-то вдали: гудок — перестук колес.
* * *
Little girl should be seen, but not heard.
(из правил поведения для девочек в Викторианской Англии). * * *
Весной на улицах города появляется несметное, невесть откуда взявшееся количество хорошеньких девиц. Как будто трубу прорвало. Где они прячутся зимой? Откуда они все взялись? Клонируют их, что ли? Идешь и думаешь с досадой: «Хватит уже! Лучше бы мальчиков наклонировали!»
В школе дети спят.
Помню, какое странное чувство я испытала, когда впервые это обнаружила.
Зайдя в один из кабинетов, я увидела расставленные по всему классу раскладушки, застеленные белыми простынями.
