6
Женщина в депрессии, отчаянно стараясь открыться и позволить Системе Поддержки помочь почтить смерть психотерапевта и обработать ее чувства в связи с этим, пошла на риск поделиться осознанием, что во время терапевтического процесса она редко использовала в диалогах слово «грустно». Обычно использовала слова «отчаяние» и «агония», и психотерапевт, по большей части, неохотно уступила такому мелодраматическому выбору, хотя женщина в депрессии долго подозревала, что психотерапевт, вероятно, чувствовала, что ее (т. е. женщины в депрессии) выбор «агонии», «отчаяния», «пытки» и тому подобных слов был одновременно мелодраматичным — отсюда нуждающимся и манипулятивным — с одной стороны, и преуменьшенным — отсюда замешанным на стыде и отравляющим — с другой. Также во время процесса скорби женщина в депрессии поделилась с дальнегородними подругами болезненным осознанием, что она, вообще-то, ни разу не спросила психотерапевта прямо, что она (т. е. психотерапевт) думала или чувствовала в любой конкретный момент во время их работы вместе, не спросила ни разу, что она (т. е. психотерапевт) на самом деле думала о ней (т. е. женщине в депрессии) как о человеке, т. е. нравилась она лично психотерапевту, не нравилась, считала ли ее в основном достойной vs отталкивающей личностью, и т. д. Это всего лишь два примера.
Как, естественно, случается во время скорби, больную психику женщины в депрессии случайным образом наполняли чувственные детали и эмоциональные воспоминания, так, что предугадать их было совершенно невозможно, давя на нее и требуя выражения и обработки. Например, мантилья из оленьей шкуры психотерапевта: хотя психотерапевт была почти фетишистски привязана к этому предмету одежды коренных американцев и носила ее, кажется, чуть ли не ежедневно, та всегда была безупречно чистой и всегда являла собой безупречно сырой и на вид влажный фон цвета плоти вариоформным клеткообразным фигурам, которые подсознательно составляли пальцы психотерапевта — и женщина в депрессии поделилась с участниками Системы Поддержки, после смерти психотерапевта, что ей всегда было непонятно, как или благодаря чему оленья шкура мантильи оставалась такой чистой. Женщина в депрессии сознавалась, что иногда нарциссически представляла, будто психотерапевт надевает безупречную мантилью цвета плоти только на их встречи. В прохладном домашнем кабинете психотерапевта также у стены напротив бронзовых часов и позади кресла психотерапевта был великолепный молибденовый ансамбль стола и персонального компьютера, где на одной из полок выстроились, по сторонами от роскошной кофемашины Браун, маленькие фотографии в рамочках мужа и сестер и сына психотерапевта; и женщина в депрессии часто начинала вновь всхлипывать от потери и отчаяния и самобичевания по головному телефону в своей кабинке, признаваясь Системе Поддержки, что она ни разу не спросила имена любимых психотерапевта.
Необыкновенно ценная и поддерживающая дальнегородняя подруга, которой, как решила женщина в депрессии, было не так унизительно задать вопрос, пронизанный открытостью и уязвимостью и эмоциональным риском, была бывшей питомицей самого первого интерната из детства женщины в депрессии, исключительнейше щедрая и заботливая разведенная мать двух детей из Блумфилд Хиллс, Мичиган, недавно перенесшая второй курс химиотерапии из-за вирулентной нейробластомы, которая резко снизила количество ответственностей и занятий в ее насыщенной, функциональной, ярко направленной на других взрослой жизни, и которая, таким образом, не только всегда была дома, но также наслаждалась почти беспредельными и бесконфликтными возможностью и временем делиться по телефону, за что женщина в депрессии никогда не забывала ежедневно вносить в Дневник Чувств хвалу благодарности.
(т. е. аккуратно составив утреннее расписание так, чтобы освободить себе двадцать минут, которые психотерапевт уже давно предложила посвятить концентрации и соприкосновению с чувствами и их осознанию и занесению в дневник, тому, чтобы посмотреть на себя с сочувственным, неосуждающим, почти клиническим отстранением)
