– Но почему ты на этом не остановилась? Она писала, что мы никогда не сможем пожениться, писала, что ее сердце разбито. Почему на этом все не закончилось? Зачем было подсылать Ричарда Уикса, зачем убивать?
Слезы струились по лицу Джонатана, но он, похоже, этого не замечал.
– Я разоткровенничалась с ней… Не подумав. Да, не подумав. Твой дед метал в мой адрес громы и молнии. Ведь, разумеется, она могла рассказать тебе. Мы не должны были этого допустить. Я требовала отослать ее куда-нибудь подальше. Но еще мне хотелось, чтобы она пала как можно ниже, ведь тогда никто не стал бы ее слушать. Я мечтала, чтобы она стала подзаборной шлюхой!
– Она была невиновна! – произнес Джонатан хриплым голосом.
– Она была порождением гнусности! Но твой дед… – Джозефина покачала головой, словно не веря в то, что собиралась сказать. – Он слишком ее любил. Ну что за дурачье, что за дьяволы эти мужчины! Он ее любил и не желал слышать о том, чтобы причинить ей вред. Правда, отец позаботился, чтобы она не могла посылать тебе письма, пока он раздумывает, как с ней поступить. Но он и сам мог догадаться, что никакого решения, кроме моего, не существует. К тому же из ее писем мы узнали, что ей выболтал Дункан Уикс, этот мерзкий старый дурак. И стало понятно, что она тебе обо всем сообщит при первой возможности.
– И ты послала Ричарда Уикса ее погубить.
– Если бы она не согласилась опозорить себя добровольно, он должен был осрамить ее против воли и куда-нибудь увезти, чтобы на ней навсегда осталось пятно бесчестия. Но хоть он и никчемный мошенник, ему удалось придумать кое-что получше. Нечто еще более действенное.
– Еще более действенное, – эхом повторила за ней Пташка посреди повисшей тишины, сама не понимая, что говорит вслух. Джонатан и его мать повернулись на звук голоса и удивленно посмотрели на девушку, потому что совершенно забыли о ее присутствии. – Но даже Дик Уикс хотел ей угодить, до самого конца. Вы об этом знали? То, как он с ней поступил, мучило его всю жизнь. Мне кажется, он так и не смог себя простить. Вот какой она была. Бриджит всегда говорила, что две кривды не составят одной правды, но с Элис получилось не так. Вы и лорд Фокс нечестивые, а Элис вышла хорошей. Бог, верно, сжалился над той, чье рождение оказалось настолько позорным, и решил наградить ее всеми добродетелями. Дик Уикс убил ее, но даже он ее любил, вот как, – проговорила она.
– Мне все равно, любил он ее или ненавидел. Сделанное им в тот день стало единственным хорошим и полезным поступком в его жизни, – заявила Джозефина.
– Хорошим поступком? – прошептал Джонатан. – Ты говоришь, он совершил хороший поступок?
– Все к лучшему! Джонатан, дорогой мальчик, ну как вы смогли бы жить вместе, зная, что в вас течет одна кровь? Зная, что любые чувства, которые вы друг к другу испытываете, греховны?
– Любые чувства? Мать, позволь еще раз напомнить о том, что ты всегда отказывалась слышать: я ее любил. Больше, чем самого себя. Она стала частью моей души. Она заняла все ее пространство… Или, скорее, сама стала моей душой, и когда Элис ушла, у меня ничего не осталось.
– Ты не должен говорить ничего подобного, твои слова приводят меня в ужас. Ведь ничего гнуснее ее невозможно себе представить. Ей не следовало появляться на свет, и самое лучшее, что она могла сделать, это умереть!
– Мы могли бы жить, даже зная о том, как она появилась на свет, с какими бы печальными обстоятельствами ни было связано ее рождение! Мы могли бы называть друг друга братом и сестрой и, подавляя в себе мысли о некогда соединявшей нас страсти, находить счастье в том, что каждому из нас ничего не угрожает. Неужто даже теперь, прекрасно зная, как я страдал все эти годы, после того, как я чуть не лишился рассудка, пытаясь додуматься, как сложилась ее судьба, ты все равно радуешься, что она мертва?
Джонатан впился взглядом в лицо матери, но та и теперь не дрогнула.
– Она не должна была появляться на свет. И самое лучшее, что она могла сделать в своей жизни, это умереть!
– Я больше не желаю тебя знать. Не Элис, а ты, мать, самое гнусное существо, какое мне доводилось видеть, и то, что ты этого не понимаешь, служит ярким тому доказательством. Прочь с моих глаз.
– Что ты хочешь этим сказать? Джонатан, сыночек, я…
– Убирайся! – взревел он, и его крик пронесся по комнате, как раскат грома.
Джозефина задрожала, слегка покачнулась и подняла руку, чтобы сохранить равновесие. Затем она повернулась и осторожной походкой человека, идущего по краю обрыва, направилась к двери.
– Мы еще вернемся к этому разговору, – обронила она едва слышно, стоя на пороге, после чего закрыла за собой дверь.
Пташка долго не решалась ни пошевельнуться, ни заговорить. Она никогда еще не видела такой ярости. Девушка стояла как вкопанная в углу спальни, прислонившись спиной к стене, и слушала, как стучит кровь у нее в висках. Где-то вдали раздавались тихие звуки просыпающегося дома. Открывались и закрывались двери, раздавался стук железных совков по каминным решеткам. За окном кричали чайки, прилетевшие порыться в городском мусоре. Их стоны были пронзительными и печальными. Постепенно дыхание Джонатана стало более ровным, и он успокоился, хотя всем своим видом излучал такую печаль, что она казалась почти осязаемой. «Была бы здесь Элис, она положила бы твою голову на колени и стала бы гладить по волосам, нашептывая слова утешения, и твое сердце бы утешилось». Но Пташка не посмела этого сделать. Минут десять спустя Джонатан с усилием потер глаза кончиками пальцев.
– Пташка, – позвал он тихо.
– Да, сэр?
Она вдруг почувствовала, как робеет. Ей стало стыдно за все, что произошло между ними с тех пор, как Элис исчезла. Джонатан взглянул на нее покрасневшими глазами.
– У меня такое чувство, словно моя голова вот-вот взорвется, – пробормотал он.
– Вы ранены, сэр, – сказала она.
– Да. Я не об этом. Не сходишь ли ты… – Джонатан помедлил, и на мгновение могло показаться, что он робеет не меньше ее. – Как ты думаешь, Рейчел Уикс захочет прийти, если получит весточку, что мне это нужно?
– Уверена, что да, сэр, – ответила Пташка.
* * *
Поскольку на звонок в парадную дверь дома Аллейнов никто не ответил, Рейчел проникла внутрь через черный ход и, набравшись смелости, поднялась на третий этаж по лестнице, предназначенной для слуг. Она чувствовала себя незваной гостей, по-воровски нарушающей границы чужих владений, но у нее в кулаке была зажата написанная Пташкой записка, которая казалась ей талисманом, источающим надежду и придающим смелости. Когда Рейчел вышла через скрытую в деревянной обшивке стены дверь на лестничную площадку, она застыла на месте. Миссис Аллейн, неподвижная, как статуя, стояла спиной к Рейчел у окна в конце вестибюля и смотрела на черные стекла. Она явно слышала звук шагов позади себя, но не подавала виду, что те привлекли ее внимание, и удивленное восклицание замерло на губах Рейчел. Снаружи было еще довольно темно, и Джозефина едва ли видела что-то, кроме своего лица. Рейчел заметила в окне и собственное отражение. Оно показалось ей призрачным. «Мое второе я, – подумала она, – и ничего больше». Внезапно в сердце у нее что-то оборвалось. Мать Джонатана стояла неподвижно, как каменная. «Неужели он все-таки умер?»
– Миссис Аллейн! – вырвалось у Рейчел прежде, чем она успела опомниться.
Джозефина медленно повернулась. Ее лицо оставалось бесстрастным. Она, казалось, ни капли не удивилась, увидев Рейчел. С минуту она ее молча разглядывала, не проявляя никаких эмоций, а потом опять стала смотреть в окно. Рейчел сделала несколько шагов по направлению к ней и остановилась прямо перед входом в комнаты Джонатана.
– Ваш сын пригласил меня, миссис Аллейн, – проговорила она. – Он у себя? Миссис Аллейн?
– Если он вас позвал, то идите к нему и оставьте меня в покое, – ответила Джозефина холодным, как зимний ветер, голосом.
С дрожью в руках Рейчел постучала в дверь к Джонатану и тут же проскользнула внутрь.
Ставни в комнатах были закрыты, в камине полыхал огонь, а на всех стенах горели свечи. Рейчел была на миг сбита с толку этим обилием света и тепла в жилище, где обычно встречала лишь сумрак и холод каменных стен. Теперь же вдобавок воздух благоухал запахами воска, дымкá и вина, приправленного пряностями.
– Пташка? Ты здесь? Ну как он, перемен к лучшему нет?
Из спальни донесся голос Джонатана. Рейчел попыталась что-нибудь сказать, но от радости у нее перехватило дыхание. Она молча подошла к двери в спальню и увидела Джонатана, сидящего в постели в мятой ночной рубашке и с шиной на одной руке. На лбу виднелся длинный, зашитый разрез, вокруг которого расплывался синяк. Джонатан поднял на нее глаза и долго ничего не говорил. Затем он сделал медленный вдох, и его глаза засияли.
– Миссис Уикс, – произнес наконец Джонатан, – вы все-таки пришли.
