За чаем Вивьен беседует с Хьюго и со мной, задает нам вопросы о школе, о наших увлечениях. Я замечаю, какие у нее красивые руки, как грациозно она держит чашку. Она часто улыбается, даже смеется, но с ее лица все равно не сходит печаль. Мне даже хочется крикнуть маме, чтобы она была приветливее с Вивьен, простила ее; но я все время напоминаю себе, почему мама такая строгая к сестре. Я вежливо отвечаю на вопросы. Вивьен словно заколдовала меня – никогда еще я не следила так тщательно за своей грамматикой. А мама все вскакивает, подливает кофе, подает новые куски торта, хотя все уже наелись.
Когда за Вивьен приезжает такси, я разочарована. Она прощается, обнимает нас с Хьюго, словно старых друзей. Мама с папой провожают ее до машины.
– Она классная, – с удивлением говорит Хьюго. – Мне она очень понравилась.
– Стой! – Я смотрю в окно. Кажется, Вивьен расстроена. Мама качает головой. Папа открывает дверцу, но Вивьен все еще стоит и что-то говорит маме. Ох, как жалко, что я ничего не слышу! По-моему, они спорят. Может быть, мама говорит, чтобы она больше не приезжала? Вивьен бросает взгляд на окно, словно почувствовав, что мы глядим на нее. Машет нам рукой. Я нерешительно машу в ответ.
Когда она уезжает, я в смятении. Мне жалко маму: визит сестры явно причинил ей боль. Но Вивьен принесла в наш дом и лучик света, как когда-то дед Артур.
В тот вечер Хьюго присел на краешек моей кровати.
– Полли, как она выглядит?
Мне всем сердцем хочется, чтобы у меня была волшебная палочка, и я бы исцелила его зрение. Я готова сделать все, что угодно, ради брата, но тут бессильна.
– Ах, Хьюго, у нее очень красивые пышные волосы. – Я описываю их: шоколадно-каштановые, вот как мои, падают водопадом на спину. – И карие глаза, как у мамы. Еще на ней были сверкающие босоножки и красивые браслеты.
– Как ты думаешь, мама позволит нам видеться с ней?
– Я надеюсь.
– Я тоже.
Когда Хьюго уходит спать, я закрываю глаза. Я вижу ее слезы, слышу тепло в ее голосе и такой интерес к моей жизни, что почти верю – у меня восхитительное будущее. Патиссерия в Париже! Усталая, я засыпаю и уже сквозь сон слышу шаги на лестнице. Дверь моей комнаты со скрипом открывается, я вижу тень мамы, стоящей на пороге. Потом она тихонько уходит.
@Гато-о-Шоколад.
Суп из нута & Маринованный цыпленок по-индонезийски с жареным сладким картофелем & и, словно этого мало, яблочный пирог с карамелью.
Первым из регулярных посетителей появляется наша местная знаменитость – восьмидесятилетняя писательница. Она приковыляла сюда два года назад, после того как упала с лестницы и сломала два ребра и запястье. «Старость – это проклятие», – сказала она и объяснила, почему сама не может готовить себе еду. Ее часто сопровождает такая же немолодая подруга; они называют нас «кормильцами» и «социальной опекой». Не задавая лишних вопросов, я приношу им суп и по бокалу красного вина – «в лечебных целях», как они это называют.
Далее приходит местный серийный любовник, иллюстратор, работающий дома. Я не видела его с самого Рождества. Он сканирует взглядом нашу доску с меню и заказывает цыплят.
– А еще, пожалуй, красотка Полли, если у меня в животе останется место, то кусок вашего замечательного яблочного пирога.
– У вас всегда хватает места.
– А-а, Мэри-Джейн, как дела? – спрашивает он с лукавой улыбкой. – Как провели ночку с пылким возлюбленным?
Мэри-Джейн шипит, как дикая кошка.
– Замолчите, иначе я вылью кипяток вам на голову! – Она со стуком ставит кувшин на стол.
Вскоре кафе наполняет гул голосов, посетители переговариваются через столы, а мы с Мэри-Джейн носимся по залу, разнося суп, чай с ромашкой и мятой или красное вино Жана – под цыпленка. Внезапно я замираю, увидев, как в кафе входит Бен. В руках у него пакеты с какими-то покупками. Он сбрил бороду и сразу помолодел. Жан оглядывается, чтобы посмотреть, кому это я машу рукой.
– Ты темная лошадка, Полли.
– Он просто друг, – улыбаюсь я.
– Холостой?
Я уверена, что тетя Вивьен собирает через него сплетни обо мне.
– Кажется, да.
Жан пожимает плечами.
– Хорош. Гей?
– Натурал.
– Почему же тогда вы с ним не трам-трам, как кролики?
– Как ты деликатно выразился, Жан.
– Стараюсь, – хохочет он.
Не успела я объяснить своему боссу, что это не мой вкус, как Бен целует меня в щеку.
– Мне нравится твой новый облик! – Я дотрагиваюсь до его подбородка.
Жан, слава богу, дает наверху мастер-класс по выпечке хлеба, наши завсегдатаи удалились, и мы с Мэри-Джейн можем наконец-то поесть. Я беру кусок цыпленка, сажусь за столик к Бену и спрашиваю, что он купил.
– Одежду. Эмили ныла, что…
– Как хорошо!
– Что? Не понял…
– Она разговаривает!
Он кивает.
– Со мной беседовала директриса, сказала, что Эмили спрашивает учительницу, вернется ли назад мама. – Он виновато хмурится. – Ты была права, Полли. Я не должен делать вид, будто ничего не случилось. Ей это не помогает, мне тоже, и теперь мы перед сном разговариваем о Грейс, вспоминаем случаи из нашей жизни.
– Какая она была?
– Необыкновенная, независимая. С открытым сердцем. Но часто и раздражала, потому что всегда настаивала на своей правоте. Я рассказывал Эмили о наших летних каникулах в детстве, как мы с Грейс могли часами плавать в море… – Его голос дрогнул. – Изображали из себя рыб. Прости. – Он кашляет, скрывая свои эмоции.
– Говори, говори, мне интересно. – Я считаю, что ему полезно выговориться.
– Ее страстью была китайская медицина и помощь людям. Я даже завидовал ей. А наш отчим всегда старался выпроводить нас из дома… Я рассказывал Эмили и про учебу Грейс в пансионате. Как-то раз она намочила в ванной полотенце и выжала его на голову директрисы. – Он улыбнулся. – Эмили понравилась эта история, но я сказал ей, чтобы она не подражала маме и что я не хочу увидеть ее имя в красной книге.
Я засмеялась.
– А Эмили рассказывала тебе какие-нибудь истории?
– Она рассказала мне, как ее мамочка один раз оставила иглу на лбу пациента, между бровей. Еще у нее много историй про Патча.
– Патча?
– Грейс чувствовала себя виноватой за то, что у Эмили нет брата или сестры, и они взяли себе собаку по кличке Патч. Порода неизвестная, но…
– Когда умер Патч? – В моей голове зреет идея.
– Около года назад. У него была опухоль, бедняга Патч умер совсем молодым. Помнится, Грейс спрашивала меня, как объяснить Эмили, что такое смерть, – сказал он с заметной иронией. – А что?
– Да так. – Просто кто-то из посетительниц сегодня сказала, что у ее соседей ощенилась собака, шотландский терьер. Четыре щенка, и вот последнего, девочку, никак не могут определить.
– Давай-ка посмотрим, что ты купил, – спрашиваю я, размышляя, не сошла ли я с ума. Сможет ли Бен, помимо всего прочего, справиться еще и со щенком? Я не могу себе представить собаку в его безупречной квартире. Но, с другой стороны, может быть, именно этого как раз и не хватает их дому?
Бен извлекает из сумки покупки.
– Что? – спрашивает он, увидев, какими глазами я смотрю на унылую юбку грибного цвета и такую же водолазку.
– Это что – единственный цвет, который был в продаже?
Бен озадаченно таращит глаза, словно я говорю об астрофизике.
– Грейс, наверное, покупала ей вещи… ну… красивой расцветки.
– Да, но они ей уже стали малы… Я вот схватил…
– Вижу, – говорю я, пожалуй, слишком сурово, извлекая из сумки штаны цвета хаки. – У Эмили есть нарядное платье? Что она наденет на день рождения Мэйси?
В воскресенье дочке Джима исполняется пять лет. В честь этого родители устраивают детский праздник в надувном замке.
– Платье? Нет! Мы должны ей что-то купить.
Вероятно, Бен почувствовал, что это «мы» застало меня врасплох, и добавляет:
– Ведь ты поможешь мне, правда?
В его взгляде я читаю такую отчаянную мольбу, что мне становится жалко его.
– Конечно. – Я складываю покупки в сумку. – Давай отнесем это назад и…
– Что вы отнесете назад? – спрашивает тетя Вив, подойдя к нам. Я и не заметила, как она пришла. Тетя Вив пять лет работала у Жана – продавала книги и прочее. Про кафе Жана она услышала совсем случайно. Тогда она вернулась из Америки, и ей нужно было устроиться на работу. Она сидела в автобусе и просматривала в газете объявления о вакансиях, когда услышала, как какой-то француз жалуется, что его персонал безнадежен, а дела идут плохо, что придется ему уехать из Англии. Они разговорились, Жан предложил ей работу, а вскоре они стали любовниками. Жан стал для нее идеальным партнером – он необычный, много ездил и повидал мир, темпераментный – держит тетю Вив в тонусе, – но в глубине души добрый.
Я знакомлю Бена с тетей Вивьен. Я вижу, как он настораживает слух, услышав ее имя. В тот вечер в его квартире я рассказала о ней все. Он внимательно выслушал рассказ о ее первом визите и спросил, что было потом. Ну, Вивьен регулярно навещала нас, но мои родители всегда тщательно режиссировали наши встречи. Всякий раз нас загоняли в гостиную и редко оставляли наедине с ней. По-моему, мама даже подслушивала наши разговоры. Я рассказала Бену про один случай, когда тетя Вив попросила нас с Хьюго показать ей затонувшую лодку. Когда мы через час не вернулись, мама выслала поисковый отряд в виде нашего папы. В тот раз, сидя втроем на лодке, мы с братом вели себя более непринужденно. Тетя Вив мало говорила о прошлом, никогда не упоминала ни их с мамой брата, ни тюрьму, ни своего ребенка. Она только сказала, что после семи лет ада дед Артур спас ее, купив ей билет в Америку. В Лос-Анджелесе жил его школьный друг, согласившийся ее принять. Дед дал ей денег и на короткое пребывание в лечебнице; остальное было ее делом. «Вот в океане есть что-то магическое. Он помог мне вылечиться», – сказала она нам.
