Такси остановилось на светофоре. Уличные фонари осветили лицо водителя, когда он отвернулся от руля и пристально посмотрел на Кэт. У него была черная борода, и он широко улыбался, сияя белыми зубами.
– Нет, не знаю, – ответил он. – Вы мне скажите.
Дэн тихо застонал.
– Он сказал, что со мной чертовски скучно, потому что я все время талдычу об этом!
– Ага, понятно. – Таксист посмотрел на Дэна, потом перевел взгляд на Кэт. – Вам, должно быть, очень больно.
– Да! – благодарно отозвалась Кэт.
– На светофор посмотри, приятель, – сказал Дэн.
Водитель оглянулся и прибавил скорости.
– Если бы моя жена мне изменила, я бы ее убил, – воодушевленно проговорил он.
– Правда? – спросила Кэт.
– Своими бы руками задушил!
– Понятно…
– Но с мужчинами – другое дело, – продолжил он. – Биология у нас не такая.
– Хватит! – Кэт вцепилась в ручку двери. – Остановите машину. Меня тошнит от вас обоих!
– Что, простите?
– Остановитесь! – завопила она, открыла дверь и увидела, как под машиной бежит земля.
Дэн перегнулся через нее, очень больно вцепившись в ее предплечье, а водителю скомандовал:
– Съезжайте на обочину!
Тот послушно вывернул руль и нажал на тормоза; вслед послышались разъяренные гудки.
– Больно!
Дэн ослабил хватку и сказал:
– Делай что хочешь. Я сдаюсь.
Кэт выбралась из машины. Дэн сидел и смотрел прямо перед собой, сложив руки, а водитель осторожно наблюдал за ним в зеркало заднего вида. Она тихо закрыла за собой дверь.
И тут же подумала, не сходит ли она с ума.
Ей казалось, что решение зависит только от нее. Всего один шажок через невидимую черту – и все, она на стороне ненормальных. Она могла бы лечь на землю в самом центре Сиднея и начать визжать и лягаться, мотая головой из стороны в сторону, как Мэдди, когда капризничает. В конце концов кто-нибудь вызовет «скорую», в нее воткнут иглу, и она погрузится в тяжелый сон без сновидений.
Такси тронулось с обочины так неторопливо и важно, что Кэт сразу поняла, как по-детски она повела себя.
Точно так же она когда-то дралась с сестрами. Волна ненависти должна была потащить ее за собой, поднять высоко-высоко и держать там, пока она не выкинет какой-нибудь фортель. Только после этого волна выплюнет ее, оставив маленькой и глупой.
В голове зазвучал строгий голос Максин: «Если не научишься сдерживать свой норов, Катриона, то дорого заплатишь за это! Ты заплатишь! Не я!»
Без сомнения, Дэн и таксист сейчас пересмеиваются и дружно качают головой над тем, какими неадекватными становятся женщины перед менструациями. Дэн будет извиняться за то, что ее нет на вечере, напьется и даже не вспомнит о ней, пока не начнет неуверенно ковыряться ключом в замке.
Или – вполне может быть – он найдет еще какую-нибудь женщину, с которой можно переспать. Что ж, его можно понять: жена не только не понимает его, но и с ней скучно, невыносимо скучно.
Из бара прямо к ее ногам тек оживленный поток хмельного рождественского шума.
– Паспорт есть, дорогуша? – спросил вышибала, который, казалось, еле держал на весу свой мощный торс и вот-вот мог свалиться, не выдержав веса своих мускулов.
– Мне так же нужен паспорт, как тебе – стероиды, – ответила она и гордо прошествовала в бар.
Мужчины… Да зачем они вообще нужны?
Умело работая локтями, она протиснулась к стойке и спросила бутылку шампанского.
– Сколько бокалов? – переспросила девушка.
Под взглядом ее круглых невинных глаз Кэт почувствовала себя общипанной старой вороной.
– Один, – бросила она. – Только один бокал.
Зажав под мышкой ведерко для льда и бутылку, она выбралась из бара на улицу. Вышибала даже не попытался ее остановить. Он был занят – проверял паспорта у хихикающих гостей лет тридцати с лишним.
Она пошла по Джордж-стрит в сторону набережной.
– С Рождеством! – Пьяные офисные труженики в дурацких бело-красных колпаках затанцевали вокруг нее.
Она шла дальше.
Почему все вокруг так по-идиотски счастливы?
Она миновала Оперу и дошла до самого Ботанического сада. Задрав повыше дизайнерскую юбку, за которую было заплачено двести долларов, она села на землю, скрестив ноги и опершись спиной о дерево. Наполняя бокал, она залила шампанским всю руку и юбку. «Ну, с Рождеством!»
По воде скользили расцвеченные огнями лодки, из которых доносились музыка, пение и крики слишком бурно веселившихся людей.
Если она сейчас выпьет всю эту бутылку, завтра у нее будет раскалываться голова и ей придется нелегко на консультации, которая намечена на утро. Хотя разговор с Энни вряд ли чем-то поможет. Завтра каждый будет рассказывать о своем детстве. На дом – при этих словах пухлые пальчики Энни нарисовали в воздухе большие кавычки – им было задано вспомнить, как их родители разрешали конфликты. «Мы рассмотрим модели, принятые в ваших семьях!» – с энтузиазмом воскликнула психолог.
Кэт очень хотелось рассказать знаменитую историю об одном вечере в семействе Кеттл, который случился в 1976 году. В скучно-счастливом детстве Дэна, скорее всего, не было ничего похожего. Она легко выиграет конкурс на самое психологически тяжелое детство.
Кэт, Джемма и Лин были одеты в одинаковые куртки с капюшонами и коричневые вельветовые штанишки. Вся улица пришла к ним во двор на вечер крекеров. Гремел фейерверк, и в его розоватом свете все лица казались какими-то таинственными. Дети жгли бенгальские огни, сыпавшие холодные серебристо-белые искры. Отец, лихо зажав сигарету в углу рта, без устали смешил всех мужчин, хохотавших громко, от души. Мать, в коротком зеленом платье с золотыми пуговицами, разносила тарелки с закуской – чернослив, обернутый беконом и заколотый зубочисткой. Тогда у нее еще были длинные волосы, золотисто-каштановый поток которых останавливался ровной прямой линией ниже попы.
И вот настало время для настоящего фейерверка. Сжимая в руке бутылку с пивом, отец театрально вышел на середину двора, поддернул брюки, опустился на корточки и проделал какие-то хитрые манипуляции с зажигалкой.
– Сейчас как жахнет! – обратился он к дочерям.
Через несколько секунд грохнуло, и воздух окрасился разноцветными взрывами.
– О-о-о! – вопили все с каждым новым взрывом. – А-а-а!
Казалось, будто их отец сам создавал фейерверки. Это было чудесно. Кэт точно знала, что лучше вечера в ее жизни еще не было. Поэтому не было ничего необычного в том, что мама постаралась его испортить, и ей это прекрасно удалось.
– Пусть теперь кто-нибудь другой попробует, Фрэнк, – повторяла она, и Кэт еле выносила ее твердый, властный голос, который становился все жестче и жестче.
Может, мать просто ревновала отца к тому, что он веселит всех, находится в центре внимания, а она мечется между гостями, разливая им чай.
– Да быстрее же, быстрее, Фрэнк!
Он, широко улыбаясь, стоял в самом центре двора, выставив подбородок, и нарочито медленно тянул свое пиво: «Расслабься, Макс, дорогая…»
Тут-то все и случилось.
Отец зажег римскую свечу, все еще стоя на коленях и беспечно склонясь над ней.
– Фрэнк! – предупреждая, крикнула мать, и Джемма уловила страх в ее голосе.
– Быстрее, папочка! – крикнула она, а Лин с Кэт переглянулись, будто говоря друг другу: «Какой она еще ребенок!»
Фрэнк выпрямился, сделал шаг назад, и римская свеча взорвалась. Бутылка с пивом упала на землю, потому что он вытянул руки вперед, как бы заслоняясь ими от фейерверка.
Кэт, Джемма и Лин видели, как безымянный палец вместе с кольцом оторвался у него от руки и, крутясь в воздухе, улетел куда-то, освещаемый яркими зелеными и багровыми всполохами.
Он грузно и смешно, как клоун, осел на землю, сжимая руку. В воздухе странно пахло чем-то сладким – это поджарилась рука отца.
– Какой же ты дурак! – решительно загремела мать и широкими шагами пошла к нему; высокие каблуки тонули в зеленой траве газона. – Девочки, немедленно домой! – скомандовала она, и они послушно поплелись в гостиную, включили телевизор и уселись смотреть его вместе с бабушкой и дедушкой.
Сэмми Баркер отправился искать палец отца – он закатился под розовый куст прямо под окном родительской спальни.
Кэт так и не смогла простить свою мать. Именно она, Кэт, должна была найти палец своего отца, а вовсе не этот курносый Сэмми.
Всего через несколько месяцев после вечеринки отец собрал вещи и перебрался на квартиру, которую снял в городе. Его палец спасти не удалось. Он хранил его в банке с формальдегидом. Для особо почетных гостей банка с большими церемониями извлекалась из шкафчика в ванной.
Это точно должно было удовлетворить Энни. И как это было символично, как утешало! Ведь оторвался именно безымянный палец, тот, на котором было обручальное кольцо! Символ их неспокойного, взрывного брака.
