Как хотелось Абелю уплыть вместе с ним!
Вот и все, что было в этом письме. Из всего написанного дедушкой до отъезда на Яву только оно и сохранилось. Единственный уцелевший документ дедушкиного детства – именно так следует характеризовать тот период его жизни.
Однако первым родину покинул Оскар.
Что знаю я о его детстве, юности и обстоятельствах, заставивших принять роковое решение? Почти ничего. Мне известно, что дедушка Оскар был человеком горячим и нетерпеливым и неудержимо рвался к намеченной цели. Но судьба то и дело ставила перед ним непреодолимые препятствия. Наткнувшись на очередную преграду, дядя Оскар чесал лоб и сворачивал с дороги.
В альбоме Си сохранилось лишь несколько его фотографий. Молодой дедушка Оскар выглядит сильным и высоким, чуть постарше – слишком грузным для своих лет. Он никогда не смотрит в камеру – либо щурится, либо отводит глаза в сторону, – поэтому сказать что-либо о его взгляде трудно. Обычно дедушка Оскар снимался в типичном для путешественника в тропиках костюме – белой хлопковой куртке и белых брюках из батика – и почти всегда что-нибудь держал в руке, например, трость или сигару. Он рано полысел, у него был такой же большой рот, как и у дедушки Абеля, но с более тонкими губами. Мне не нравились острые скулы, вносившие дисгармонию в его черты и, как мне казалось, свидетельствовавшие о его двуличности.
Быть может, это мое впечатление объяснялось тем, что я его мало знала. Детей дедушка Оскар не оставил, и рассказать о нем было некому. Другими словами, в семье он так и остался всем чужим. И даже на снимках дедушка Оскар всегда выпадает из фокуса, словно постоянно находится в движении.
Он будто старается от кого-то ускользнуть.
Вот дедушка Оскар сидит на длинной стене из белого камня, закинув ногу на ногу, и играет ножом. На его указательном пальце блестит огромный перстень, в другой руке он небрежно держит сигару.
Сдав экзамены за курс средней школы, дедушка Оскар отказался учиться дальше. Быть может, он не имел такой возможности. Так или иначе, в нем рано дала о себе знать деловая жилка. Деньги его пьянили. Одному Богу известно, что он хотел на них приобрести.
Он рано завел нужные связи и ездил из города в город, проворачивая аферы, вероятно, не всегда законные. Главным его талантом был хорошо подвешенный язык. Живой, насмешливый, ироничный, дедушка Оскар не имел недостатка в друзьях. Он умел поднять настроение. Заставлял людей смеяться и сам охотно веселился вместе с ними.
Гораздо хуже дело обстояло с терпением.
Лето после окончания школы он провел в конторе известного торгового дома в Стокгольме. Оскар хотел освоить основы бухгалтерии, правила торговли и деловой переписки. Предприятие, которое занималось импортом тканей и готовой одежды, возглавлял отец одного из одноклассников Оскара, юркого еврейского парня.
Одноклассника звали Отто, и свою будущую профессию он осваивал с нуля. Оскар увидел в этом шанс, которым не замедлил воспользоваться. Они сидели каждый за своим столом в одном кабинете, выходящем окнами во внутренний двор здания торгового дома. Перед окном рос раскидистый клен, и поэтому свет, падавший на бухгалтерские книги, мерцал зеленым.
То лето выдалось жарким. Звуки с улицы доходили до них приглушенными, словно здание было укутано ватным одеялом, потому что между ним и улицей находились еще торговые помещения. Это были огромные темные залы с тяжелыми деревянными прилавками, где до самого потолка громоздились полки с товаром. Три пожилых господина в строгих костюмах сновали от стола к столу с ножницами и деревянными линейками в руках. По приставным лестницам они поднимались к верхним полкам, откуда с гулким стуком падали вниз тяжелые тюки. Сукно разворачивалось с сухим потрескиванием. Там даже разговаривали вполголоса. Разве что время от времени лестница, царапающая пол, вносила разнообразие в приглушенное однообразие звуков.
В этой комнате, погруженной в сумерки бутылочного цвета, Оскар чувствовал себя, будто на морском дне. Полумрак не позволял различать контуры полок и прилавков, в то же время естественного освещения было вполне достаточно для работы. Иногда пробившийся сквозь шторы солнечный лучик играл на лице Отто, и тогда Оскару казалось, что его бывший одноклассник – морской принц. На лице Отто лежала зеленоватая тень, словно Оскар смотрел на него сквозь слой воды. Отто был бледный и смуглый, щеки его покрывали ухоженные бакенбарды.
В те времена оба они плавали в море цифр, длинные ряды которых подлежали сложению или сверке. Стальное перо друга Оскара чуть слышно царапало бумагу, в то время как большой палец скользил по колонкам доходов-расходов. Время от времени Отто откладывал ручку и потягивался, чуть заметным движением поправляя белоснежные манжеты. Скрестив пальцы в замок на затылке, он рассказывал Оскару о своей невесте.
Они еще не объявляли о помолвке, но дело, по словам Отто, было решенное. Отец девушки возглавлял конкурирующий торговый дом – чрезвычайно выгодная партия. К тому же невеста недурна собой. Глаза Отто блестели, когда он грезил вслух о больших светских приемах, театральных премьерах и обедах в самых роскошных ресторанах. В полумраке кабинета ему чудились платья из искрящегося шелка, приглушенный смех, звон хрустальных бокалов.
А потом Отто снова склонялся над бухгалтерскими книгами.
Но Оскар слушал его рассеянно и все чаще ставил на страницах кляксы. Под доносившийся с улицы колокольчик конного трамвая он мечтал о своем. Проекты, рождавшиеся в его голове, были куда интереснее бухгалтерских книг.
Потому что в тот день в прибывшей партии товара оказался один поврежденный при перевозке тюк. Дефект был едва заметен, однако его оказалось достаточно, чтобы тюк не попал ни на одну из полок торгового зала. Сейчас он лежал на столе в одном из конторских помещений. Все утро Оскар прикидывал, как бы ему заполучить бракованный тюк, с тем чтобы продать его по оптовой цене в партии товара. Выручки должно было хватить на два-три вечера в пивном баре.
Однако пьянки его не привлекали. Оскар хотел заложить основу капитала, с которым мог бы проворачивать более крупные сделки. Юноша он был рисковый и расторопный, и аферы доставляли удовольствие сами по себе. Месяц в конторе показался Оскару самым длинным в его жизни. Почему он должен тратить жизнь на заполнение бланков и однообразные столбики цифр? Он вовсе не намерен работать бухгалтером. Жизнь течет мимо тоскливых окон его конторы.
Оскару мерещились женщины в ярких нарядах, с соблазнительно накрашенными губами. В свете уличных фонарей по камням мостовой громыхали кареты, а потом все звуки перекрывал пароходный гудок.
Он должен уехать.
Глядя, как пыхтит над расчетами бывший одноклассник, Оскар начинал его презирать. Его раздражала дисциплинированность Отто, его усердие, ухоженные ногти и блестящие черные волосы. «Парню никогда не стать настоящим дельцом, – думал Оскар. – Для этого ему недостает хватки». В противоположность Оскару Отто не был ни рисковым, ни изобретательным.
Оскар посмотрел на свой кулак и сжал авторучку так, что напряглись мышцы шеи и широкое, бледное лицо исказила гримаса. Светло-русые волосы падали на лоб. Длинные ноги Оскара не умещались под конторским столом, и он сидел скрючившись, как крупный зверь в не по размерам тесной клетке.
Сумерки бутылочного цвета придавали помещению сходство с морскими глубинами.
Остается только удивляться, как эти двое терпели друг друга.
Высунув кончик языка, Отто пыхтел над бумагами. Когда он тянулся к чернильнице, из рукава высовывалась белоснежная манжета. «Чтобы так усердствовать, нужно иметь в распоряжении гарантированный наследственный капитал», – думал, глядя на приятеля, Оскар. Внезапно руки Отто напомнили ему двух разморенных солнцем ленивых ящериц. Блестящий ноготь указательного пальца неторопливо скользил по колонке цифр. Отто не имел причин нервничать. Каждая итоговая сумма означала ни больше ни меньше прибавку к его личному капиталу.
И это удручало Оскара. Когда он опускал глаза к потертым рукавам своего пиджака, планы насчет поврежденного тюка ткани начинали казаться ему ребячеством. Отто работал и ни в чем не сомневался. А Оскар предавался мечтам, как и любой бедняк.
И вся его хватка и изобретательность держались только на этом – на осознании собственной ущербности. Теперь бледное тонкокостное лицо друга напоминало Оскару мерцающий в полумраке драгоценный камень. В сознании Оскара Отто был неотделим от родительских предприятий, связей, многомиллионных контрактов. Аура богатства окружала его, как серебряная оправа – алмаз. Из этого и проистекала и его медлительность, и беззаботность, и праздная задумчивость. И даже его невеста составляла часть игры, исход которой был давно предрешен и к участию в которой Оскара не допустили.
