Глухой удар, визг тормозов…
Странное спокойствие, умиротворение охватывают её по мере того, как затуманиваются мысли, покрываясь белой пеленой тонкого нереального мира.
***
Он выходит. Темно. Никого.
Достаёт фонарик, светит вокруг.
Зовёт:
– Есть кто?
Тишина.
Он напуган.
***
От удара она сжимается в комок, зажмуривается. Хотя глаза и так ничего не видят.
Боль.
В наушниках играет музыка. Мелодия заканчивается. Пара секунд тишины. Как сквозь туман, снова доносится голос Кипелова: «Возьми моё сердце, возьми мою душу…» И умолкает.
***
Щупальце фонаря освещает окровавленную траву, кровавый след ведёт в кусты. Дима раздвигает ветки – труп большой бродячей собаки лежит в неестественной позе.
И тут он замечает девушку. Она перепугана, стоит в стороне, смотрит на него и не видит.
– Привет! – говорит он.
– Привет, – говорит она машинально. Страх не покидает её. Она ещё ничего не понимает совсем.
Фигура мужчины с фонариком в руках подходит к ней, Ира узнаёт его. Она рада внезапной встречи. Шесть лет они не виделись. Как закончили школу.
– Это моё первое соприкосновение со смертью, – говорит она, глядя на собаку. Но пёс вдруг оживает, вскакивает на лапы и убегает в темноту.
Дима помогает сесть ей в автомобиль.
Им суждено было встретиться.
Каждый из них имеет ошарашенный вид, он и она чувствуют себя неловко. Дима, улыбаясь, смотрит на неё. Ира молчит и допускает, что он без ума от неё. Как и прежде. Она – да, так и есть. Ничего не меняется.
– Может, выпьем? Есть местечко уютное, называется «У Прохора».
– Я вообще-то не знаю…
– Значит, выпьем. Нам сверху повелевают.
– Если не преувеличиваешь, – Ира улыбается, – я не против сабантуя, Дима.
Счастливый конец? Знакомая ситуация? – спрашивает АВТОР.
Маловероятно, но всякое бывает, однако.
У него спрашивают, что дальше?
Какая разница, честно говоря. Правда?..
Ну что ж, а теперь АВТОРУ в заключении, в самом деле, не терпится сказать, что обжитый, охватываемый мыслью и чувствами мир неизвестности – это кусочек жизни на вершине холодного айсберга. Она, жизнь, каким-то непостижимым образом там теплится и составляет единство с океаном неизвестности, в котором дрейфует айсберг.
2011 годВ наши дни…
…Анна Васильевна, простая жительница города N (название города не несёт смысловой нагрузки, ибо описываемые события могли произойти где угодно и с кем угодно), должна была поехать в налоговую инспекцию ЕФ (Единого Фронта), кое-какие документы отвезти. Обычная формальность.
Если так разобраться, и ехать-то не стоило. Но закон обязывал всех жителей города N считаться с законом, написанным ЕФ. А поскольку ЕФ был столь же неизбежен, как смерть, простые люди безразлично позволяли распоряжаться своей свободой, а вместе с ней – даже судьбой.
Однако ЕФ безразличие не устраивало. Ото всех, в том числе и от простого народа, им хотелось признания. Они ведь взялись управлять, а главное защищать город N, да и всю страну; правда, от кого – неизвестно. А совета, что естественно, не могли спросить, а значит, никому спасибо не говорили. Чувствовали, что не так жизнь устроена, и первыми поднимали руку. По обыкновению, после не оправдывались. Так было заведено.
Одним словом, бросилась Анна Васильевна собирать документы, а одной бумажки нет – самой важной. Стала искать, весь дом перерыла – нет бумажки, хоть плачь: старость не радость, однако. Короче, плюнула она на всё и, чтобы день даром не пропал, да и Троица впереди на выходные выпадала, решила на кладбище поехать, могилки прибрать.
Работы там оказалось море – бурьян с человеческий рост. Убрала все четыре гробика (брат, сестра, сын, дочь – все в один ряд лежали), а о проклятой бумажке мысль из головы не выходит, несмотря на усталость.
– И куда она подевалась-то окаянная! Вроде на комод клала, а теперь её нет, – ругала себя Анна Васильевна. – Без головы я стала.
Домой идти не хотелось, хоть устала сильно. Искать документы было просто тошно. Анна Васильевна оглянулась вокруг, ведь это всё народ мёртвый, – и тут заприметила одно надгробие, столь заброшенное и ветхое, что ей стало жаль покойного. Кто там похоронен – знать она не могла. Надпись была стерта, и на месте отчества были две буквы «ич». Стало быть, решила женщина, похоронен мужчина: «Анатольевич, Сергеевич, Степанович?.. Бог его знает! Но для себя назвала покойного Ильич, как бывшего мужа, сгинувшего бесследно два десятка лет назад в коридорах власти ЕФ с жалобной запиской в руках о неком Вихляеве, высоком чиновнике при том же пресловутом ЕФ. Кое-как разобрала дату смерти «1971-й год», и, засучив рукава снова, принялась вырубать разросшийся вишняк, убирать амброзию и портулак. Заодно оградку покрасила.
– Где родня загадочного Ильича? Поди, дознайся, – вопрошала Анна Васильевна. – Живые, небось, а души мёртвые, хоть забор подпирай.
Вечер наступил, когда могилка приобрела совсем другой вид, ухоженный и опрятный. Пахло краской. О потерянной бумажке Анна Васильевна даже позабыла на время.
Вспомнила уже дома о пропаже – эх, грому на вас нет! – и вмиг настроение у неё испортилось.
Снова задалась вопросом, где бумага? И тут как бы внутри себя услышала громкий голос:
– Бумажку твою сквозняком за комод унесло, за батареей она.
Голос мигом пропал. Анна Васильевна испугалась сначала. Потом вспомнила, что за отопительной батареей не искала. Заглянула в указанное место – точно, белеет бумажка. Камень свалился с души, теперь проблем не будет с ЕФ.
Однако наличие постороннего голоса озадачило Анну Васильевну – неужто умом тронулась? Чему дивиться, если дураков всегда били и бить будут. Но вскоре успокоилась, ибо голос исчез.
Тем не менее, было неясно Анне Васильевне – откуда точно исходил голос. Может, ЕФ психологические эксперименты ставил над простыми людьми города? Тогда зачем было подсказывать о потерянном важном документе? Стало быть, правда на дне лежит, глубокие воды истину скрывают. А на старости лет нырять за ней – ах, буду ли я жива!
Прошло совсем немного времени. Анна Васильевна как-то решила вздремнуть днём, на дождь её сморило. Она легла и быстро уснула.
– А ну вставай, я сказал!
Как ошпаренная женщина подскочила с дивана и тут же рухнула назад, чувствуя слабость и удушье. Из кухни доносился запах газа. Позабыв, что поставила чайник на плиту, Анна Васильевна кое-как добралась до окна, открыла его, перекрыла кран. Вопрос был в том, кто разбудил её. Опять голос ЕФ? С каких пор я слышу его? Ответ пришёл сам – с тех самых, как убралась на могилке. ЕФ к «сумасшествию» не причастен. Ильич подсказывает. Теперь на воду дуть придётся.
Прошли месяцы. Дело шло к весне. Голос Ильича исчез, казалось, навсегда.
Однажды вечером один из дорогих автомобилей ЕФ заехал в узкий переулок, где жила Анна Васильевна, и остановился. Оттуда кого-то выволокли и закинули в подворотню, где стоял мусорный бак. Потом автомобиль уехал.
Анна Васильевна, прожив долгие годы в городе N, ещё не утратила привычку сельской жительницы смотреть в окно. И не научилась безразличию к судьбам других людей. В тот вечер, правда, она не смотрела в окно, ведь ничего не увидишь в темноте, а вот голос знакомый услыхала. Он снова рявкнул приказным тоном, как в последний раз:
– Подойди к окну, всмотрись в темноту!
Анна Васильевна повиновалась. И увидела тело, лежащее у мусорного бака – свет фар проезжавшей машины упал на белую одежду – это была девушка, – и поспешила к ней на помощь… Холодный ветер ударил в лицо осколками стекла, женщина подумала, откуда взялся мороз? Довольно тепло же было днём. А когда приблизилась к девушке, почти обнажённой, можно сказать, поняла, что ласточка опередила весну, посчитав себя жаворонком.
А за двадцать лет до этого события…
…Алёна Тишкова, девочка четырёх лет, тоже смотрела в окно. Раньше она видела первомайские и ноябрьские демонстрации. Люди были нарядно одеты, несли воздушные шары, красные транспаранты, у всех счастливые лица. Но с недавних пор всё переменилось для неё. Теперь лиц она никогда не видела, воздушные шары сменили чёрные транспаранты, которые прикрывали лица, с белыми буквами «Единый Фронт!», или «ЕФ – идём вместе!».
Читать она ещё не умела, зато отец озвучивал надписи и качал головой. Он ещё был в своём уме.
– Что это? – спросила она однажды.
– Дурдом, – ответил отец. – Глупость очередного умного человека.
Объяснение поразило Алёну. Ни разу в жизни она не слышала такого странного ответа.
Она продолжала глядеть из окна на весь этот дурдом и ей казалось, что всё хорошо, ибо она не видела ничего плохого во всём этом.
