Толстые ремни перекинуты через мое тело, двигаться тяжело. Лежу неподвижно, не отрывая глаз от темного окна, сквозь решетки которого видна разрезанная металлическими прутьями на три части бледная луна. Каждую ночь мы смотрим друг на друга. Она так же одиноко висит в небе, с высоты наблюдая за мной. Каждую ночь мы остаемся с ней один на один. Я жду этих встреч… больше ждать мне нечего. Она – все, что у меня осталось. Луна нема, как и я. Она безнадежно смотрит в мое окно, не в силах пошевелиться.
Дождь стеклянными каплями течет по ее желтому диску. У меня какая-то странная связь с этой влагой, льющейся с неба. Барабанная дробь дождя вторит ударам мышцы в моей груди. Медленно и ровно. Когда под порывом ветра молотки капель стучат чаще, мышца тоже ускоряет ритм, дышать становится трудней, но страха уже нет.
Наверно, дождь компенсирует слезы, которых во мне не осталось. В какой-то момент я поняла, что плакать больше не могу. Слезы застряли где-то там, в глубине… Твердым камнем в середине моего тела… Тяжелым, давящим. Выплакать куда проще… Очистить, облегчить, но даже это я не могу себе позволить.
Воспоминания обрывками вспыхивают в голове. Картины из прошлого – прошлого, которого нет. Я не знаю, была ли я там. Или все это – плод моего воспаленного воображения?
Воображение… Все чаще мне кажется, что я всего-навсего воображение, не больше, но мозг периодически включается, давая понять, что я еще есть. Он вырывает образы и острыми осколками швыряет их в лицо. Картинки меняются перед глазами, независимо от моего желания. Просто летят слайдами мимо.
Сквозь туман я вижу, как я смеюсь. Смотрю на себя со стороны. Четко вижу себя с улыбкой, я слышу звонкий смех… Свой смех. Это было так давно… Я не помню, как я это делала. Пытаюсь повторить. Нет, не получается. Бесполезно. Мышцы атрофированы.
Сквозь пустоту в голове я все еще слышу свой голос. Я говорю. Я умею это делать. Точнее умела… Тогда, давно. Я говорю… Так много, без устали… со всеми и обо всем. Голос звенит струнами, перемешиваясь со смехом. Кто-то рядом. Я слышу голоса. Люди. Вокруг меня люди… Кто они? Я пытаюсь вспомнить, я пытаюсь рассмотреть их лица, увидеть глаза, но тщетно. Образы размыты.
Что случилось потом? Куда все делись? Почему я тут? Почему я больше не могу говорить? Почему я одна?
Не помню. Ничего не помню. Мозг вытер все, и только избирательно выхватывает фрагменты.
Все, что помню, – яркая вспышка. Провал… темнота. Я кричу, еще могу кричать, слышу свой голос. Опять провал. Крепкие руки подхватывают меня, как ребенка, куда-то несут. Провал. Белый потолок «скорой», надо мной незнакомые лица. Провал… И вот я здесь, со мной луна… Все.
Я не могу говорить. У меня не получается. Мой голос пропал, слова застряли там, где и слезы. Я онемела. В один миг. Я не помню почему. Я все время пытаюсь, что-то сказать, но звуков – ноль. По привычке открываю рот, привычка есть, а голоса нет…
Врачи в одеждах такого же мертвого цвета, как и стены, изредка заходят ко мне в палату. У некоторых из них в глазах я вижу презрение, у некоторых – жалость. Жалость к себе. Я не могу сказать им, что меня не надо жалеть. Я не могу спросить, почему они жалеют меня. А они молчат. Со мной никто не говорит. Я могу только смотреть, как они приходят и уходят… Молча, угрюмо.
Нервные окончания в моем теле кажется, отсутствуют. Я не чувствую как иглы, через которые льется лекарство в мой организм, прокалывают мою кожу. Треск рвущейся ткани слышу, а боль – нет.
Я не чувствую боль, я не могу говорить, я не помню, почему я здесь. В какой момент я сломалась? Где треснула необратимо моя жизнь? Когда я сошла с ума? Как это произошло? Я слышала, что люди сходят с ума незаметно, я тоже, наверное, не заметила. Сколько я здесь нахожусь?
***
За дверью слышу голоса.
– Она без изменений?
– Да, уже третий месяц. Ничего не помнит, молчит, не встает, практически ничего не ест.
– А родственники?
– С моста ее сняли практически без сознания, хорошо, люди заметили. Документов у нее при себе не было. Мы подавали запросы в милицию, мы писали… Но, кажется, ее никто не ищет. Наверное, никого нет.
***
«Наверное, никого нет», – повторила я. Третий месяц. Почему меня никто не нашел? Где те люди из прошлого, там, где я была, там, где я смеялась и говорила. Где они?
Я закрыла глаза. Тупая давящая боль сжимает голову стальным обручем. Терпеть нет сил. Мне нужен укол, иначе я умру. Слышу, как по спине течет пот. Болевой шок – тело трусит. Меня колотит из стороны в сторону. Теперь мне понятно, зачем толстые ремни перекинуты через меня и пристегнуты к краям кровати.
Я чувствую, как горячая слеза раскаленным железом течет по щеке. Вторая с адской болью катится за ней. След от слезы пылает огнем, шрам останется навсегда, но я плачу. Я забыла, как это делать, я забыла, что это так больно, но я плачу. Я опять могу плакать.
Мозг трещит от напряжения, кажется, вот-вот лопнет. Я чувствую, как вены вздуваются на висках.
Картинки летят с бешеной скоростью. Все то, что мозг вычеркнул, сейчас, кажется, спешит стать на место. Перед глазами летит вся моя жизнь в мельчайших подробностях. Складывается по кусками. Я вспомнила все.
Голова, кажется, разорвется, слезы текут из глаз, набирая обороты. Все, что собралось внутри за это время, сейчас рвется безумным потоком наружу. От боли я чувствую, как теряю сознание, но я смотрю это несущееся немое кино из последних сил.
Боль прошибает меня током, тело подбрасывает вверх, только ремни не дают слететь мне с кровати… Еще секунда – и я провалюсь в темноту… И только одна мысль красным цветом пульсирует перед глазами… Меня никто не ищет, меня никто не нашел, меня никто не найдет. У меня никого нет… Именно поэтому я и поперла вверх на мост…
Я вспомнила все!
– Помогите, – голос эхом отдается в моей голове. – Я могу говорить… Я опять могу говорить… тихо, шепотом, сил на большее нет, но могу. А смысл? Зачем начинать все снова?
Пульсирующая боль в голове нарастает. В глазах темнеет. Я не хочу говорить. Звать на помощь я не буду…
… Откуда-то сверху я смотрю на себя. Через шум в голове я слышу свой смех, я вижу, как я смеюсь, я вижу рядом людей, светит солнце, ощущение тепла и счастья. Но это было так давно… Миллион лет назад. А сейчас… Сейчас темнота, в которую я проваливаюсь все больше. Я не хочу возвращаться… Я не смогу уже вернуться… Я не вернусь.
Эссе
Ты пиши, я действительно все читаю,
Только слов не находится для ответа.
Если честно, я до сих пор не знаю,
Как в тебе умещается столько света.
Объявление
Продам свою жизнь. Недорого. Б/у. Маде ин Юкрейн. Пробег чуть больше 30 лет. Неприхотлива. Носилась бережно. Одевалась несколько раз: выпускной, свадьба, три выхода из роддома и еще пару раз по мелочам. Все остальное время лежала в кофре из надежд и ожиданий. Состояние удовлетворительное, немного потрепана. Заплатки на душе, подобраны в тон, практически незаметны. Следы от ножевых в спину проклеены, швы отрихтованы, прокрашены. Заметны только при очень близком рассмотрении.
Немного пуглива, недоверчива, но в заботливых руках ведет себя спокойно, комфортно и адекватно.
Тюнингована: внешне выглядит шикарно. Умеет готовить, любит убирать, создавать комфорт и уют. Ест мало. Очень любит танцевать, рисовать, читать. Умеет вести беседу на любую тему. Категорически не переносит процедуру запила чьего-либо мозга и выяснения отношений. Умна. Умом пользуется по надобности. Отличное чувство юмора, правда, последнее время немного барахлит. Нужно настроить.
Необходимо ТО. Замена фильтра доверия – забился фальшью, не пропускает кислород. Течет бачок с эндорфином.
Любит искренность и доброту. Не любит ложь. Когда кричат, может плакать. В плохих условиях закрывается, уходит в себя. Слегка наивна – до сих пор верит в любовь и изначальную доброту каждого человека.
Заводские настройки «дарить людям счастье и доверять им» сломаны, но при желании ремонт возможен.
Любопытных просьба не беспокоить, отдам только в добрые руки.
Иногда так бывает
Я никогда не считал себя одиноким человеком, мне казалось, у меня много друзей и знакомых, а со своим легким нравом и коммуникабельностью я никогда не останусь один. Я протягивал руки, дарил улыбки, обнимал и прижимал, вытирал слезы…
Я отдавал себя всего, не задумываясь и не жалея. Я думал – так надо. Я думал – так правильно. Но мои слезы всегда вытирала подушка, мои улыбки видело зеркало, обнимало меня, как правило, одеяло. Я думал – так тоже правильно, так тоже надо. Отдавать себя, не рассчитывая на отдачу – великое дело жизни, разве это не прекрасно? Но я не просчитал один нюанс: я оказался не бесконечен. Отдавать себя всегда невозможно. Пустота и бессилие стали расползаться по телу. Улыбаться в ответ стало сложно, вытирать слезы не хватало сил. Я таял как весенний лед.
