К креслу он возвращается дерганой походкой. Кейти прислушивается к новому привычному звуку – звону мелочи в карманах отца при ходьбе. Это звук БХ.
Она продолжает наблюдать за ним, и он завораживает и в каком-то смысле ужасает ее больше, чем любые новости. Он похож на разбившийся поезд, или на автомобильную аварию, или на пожар в доме, а она – свидетель, зевака, который не может отвести глаза.
Следом вскидывается левая рука, словно он – ботан, тянущий руку в классе. И он сгибает руку в локте и скребет голову, словно она просто зачесалась. Это его коронный ход. Если не знать, что у него болезнь Хантингтона, можно подумать, что у него сильная перхоть, или вши, или он просто странный. Кажется, он не осознает эти непроизвольные движения или даже свои импровизации на тему я-именно-это-и-хотел-сделать. Он не смотрит на Кейти, чтобы понять, заметила ли она. Он не смущен и не растерян. Он просто продолжает смотреть новости, будто только что не случилось ничего значимого. Не на что здесь смотреть. Уж точно не на симптомы наследственного, прогрессирующего, смертельного нейродегенеративного заболевания, которое неизлечимо.
Он продолжает подергиваться и танцевать безумные танцы в кресле и смотреть новости с женой и дочкой, словно сегодня нормальный вечер среды, и Кейти это начинает выводить из себя. Словно какой-то вечер – или что-либо вообще – может теперь быть нормальным.
Потом открывается входная дверь, и сердце Кейти останавливается. Может быть, останавливается земля. Время, похоже, точно. Звуки вечера сливаются в приглушенный шелест. Мама прекращает вязать и поднимает глаза. Даже папа замирает.
Джей Джей и Колин, держась за руки, появляются на пороге гостиной – два зомби с остановившимися глазами, только что вернувшиеся из ада. Лица у них опухшие и в пятнах. Все молчат.
Кейти боится сказать хоть слово, боится, что любой звук позволит времени перевалить эту секунду. Может быть, того, что она видит, не существует на самом деле. Может быть, то, что вот-вот произойдет, не случится. В комнате пугающе тихо, она неподвижна, как снежный шар, стоящий на полке.
А потом начинает рыдать мама, и Джей Джей стоит перед ней на коленях и обнимает ее, положив голову на ее вязание.
– Мне так жаль, мам, так жаль, – говорит он.
И тут папа швыряет пульт от телевизора через всю комнату. Пульт бьется о стену и разлетается на куски. Батарейки катятся по деревянному полу. Отец прячет лицо в ладони, а Колин стоит одна, похожая на бумажную куклу, а Патрик и Меган даже не знают, что происходит. Оно происходит на самом деле.
Кейти сидит на диване, глядя, как самая трагическая новость дня разворачивается вживую прямо перед ней, и голос маленькой испуганной девочки повторяет в ее голове: «Нет». Снова, и снова, и снова, и снова.
Кейти сидит, положив ногу на ногу, на диване у себя в гостиной, попивая горячий зеленый чай и глядя, как Меган пришивает ленту к подъему балетной туфли из блестящего светло-розового атласа.
– Поверить не могу, что ты чай пьешь. Снаружи миллион градусов, – говорит Меган, сидящая с прямой спиной на полу, широко раскинув ноги, лицом к Кейти.
– Тут мороз, – отвечает Кейти.
У них всего один оконный кондиционер, он установлен в гостиной. Даже когда он пашет на максимальном охлаждении целый день, а двери в спальни открыты и проход по коридору в кухню ничего не загораживает, другие комнаты так и не остывают. Гостиная – единственное место в их квартире, где можно жить, когда температура снаружи подбирается к тридцати.
– Ты сегодня придешь? – спрашивает Меган.
В ее голосе слышно ожидание, это не настоящий вопрос, это, скорее, предположение, что Кейти будет в зале, чтобы увидеть, как Меган танцует «Лебединое озеро» – если не сегодня, то до конца сезона. А сама Меган ни разу не пришла на занятия по йоге, которые ведет Кейти. Никто из семьи не пришел. Они все из штанов выпрыгивают, тратят состояние, чтобы посмотреть на Меган в каждом спектакле, но ни один не встал даже в позу собаки мордой вниз в студии йоги.
– Ага.
– Но не в этом же, да?
На Кейти черные обрезанные штаны для йоги и неоново-желтая майка-борцовка. Спектакль начинается в семь. Сейчас три. Меган, наверное, уйдет в течение получаса, чтобы успеть на сценическую репетицию, прическу, грим и облачение в костюм, но у Кейти до выхода еще минимум три часа, чтобы собраться.
– Ну да, конечно, я пойду в оперу в «Лулулемон»[10].
– С тебя станется.
– Не пойду я, ладно.
– Просто спросила.
Пришив ленты к одной туфле, Меган поднимает лежащую на полу рядом с ее вытянутыми пальцами ноги зажигалку и обжигает срезанные концы; запах горящей ткани напоминает Кейти о воскресных обедах и о лоскутных прихватках, которые мама иногда забывает на конфорках.
– Надень то черное платье без рукавов, которое тебе мама купила, – говорит Меган.
– Не надо мне говорить, что мне надеть.
– Оно тебе идет, а ты его совсем не носишь.
– Ты так себя ведешь, как будто я вообще ничего ни в чем не понимаю.
– Боже мой, ладно. Надевай, что хочешь.
– Спасибо, что разрешила одеваться самой.
Кейти слышит в своем голосе знакомую резкую нотку, свою реплику на выход, и готова сорваться с дивана, но вспоминает, какое пекло в других комнатах. Не надо бы ей тут сидеть и позволять сестре высказываться насчет одежды и вообще командовать, но Кейти отказывается быть изгнанной из единственной в квартире комнаты, где приятно находиться. Она вздыхает, понимая, что обречена сидеть в одной комнате с Меган. Ей хочется включить телевизор или взять книгу, заняться чем-нибудь, а не наблюдать за Меган, которая теперь скребет подошву туфли ножницами, но Кейти неохота двигаться. Она прихлебывает чай и смотрит на Меган. Меган, даже когда ничего не делает, звезда любой сцены.
Телефон Кейти гудит, пришла эсэмэска. Она берет телефон и читает. Это Феликс.
«Планы на вечер?»
Она пишет: «Инд. занятие в 7. Встретимся в 10?»
«Инд. на 3 часа?»
«Надо в душ и прихорошиться для тебя».
«И так хороша. Душ примешь у меня. Я с тобой ☺».
Кейти краснеет.
«☺ ОК».
Она чувствует себя виноватой, что лжет Феликсу, но это белая ложь, безобидная. Если бы он знал, что она сегодня идет на балет, он бы захотел пойти с ней, это понятно. Они видели постановку Элвина Эйли, когда в апреле в Бостон приезжал «Театр Американского танца», и оба были потрясены: изящной мощью, грубым, земным качеством движения, всей этой сочной энергией второй и третьей чакры, так отличающейся от воздушной, как сладкая меренга, красивости балетов Меган. В какой-то момент во время «Откровений» Кейти взглянула на Феликса и увидела, что у него слезы на глазах. Вот это она в нем любит: то, что он может заплакать от танца. Он – математик-отличник из Массачусетского технологического, но он бы точно понял «Лебединое озеро». Только сегодня идет вся семья, а Кейти все еще не готова представить его всем, особенно учитывая то, что сейчас происходит с Джей Джеем и Колин.
– Ты меня когда-нибудь познакомишь с парнем, с которым встречаешься?
Кейти в изумлении поднимает глаза, почти готовая поверить в то, что Меган каким-то образом прочла ее мысли.
– Каким парнем?
– Тем, с которым ты только что переписывалась.
Кейти смотрит на свой телефон, потом на Меган, понимая, что сестра не могла прочесть, что на экране, через всю комнату.
– Это Андреа.
– Ладно, – отвечает Меган, явно ей не веря. – С парнем, с которым у тебя секс.
– Что?
– Я не дура. Я знаю, что ты тут не ночуешь, по крайней мере, трижды в неделю.
Физически выматываясь после долгих напряженных часов занятий, репетиций и спектаклей, Меган ложится рано, обычно в девять тридцать, и встает с рассветом, одевается и уходит еще до того, как Кейти откроет глаза. То есть даже когда Кейти остается дома, Меган не видит, как Кейти ложится или встает по утрам. Все, что она видит, это закрытую дверь спальни. Кейти считала, что ее отсутствие, как и многое другое, что ее касается, ускользает от внимания Меган.
– И я знаю, что Человек-загадка ночевал тут уже минимум два раза.
– Что…
– Сиденье в туалете поднято.
– Ох.
– Так что происходит? Он кто? И почему такая тайна?
Кейти пьет чай, понимая, что доигралась, но все-таки выгадывает мгновение, прежде чем ответить. Меган трудится над телесными резинками, пришивая их возле пятки. Даже в простой белой футболке и серых шортах, без грамма косметики Меган выглядит элегантной и красивой. С ней легко жить в одной квартире, она аккуратная, всегда моет за собой посуду и убирает ее, а когда бывает дома, – если только квартира не превращается в духовку и они не забиваются в гостиную, – большую часть времени проводит в спальне. Они не часто видятся, а когда видятся, то в основном на бегу, их разговоры сводятся к вопросам совместной жизни, часто повторяя записки, которые они оставляют друг другу на кухонной доске. «Нам нужна туалетная бумага. У тебя четвертак есть? Мама тебя искала».
