Он поднял бокал, и я уже приготовился выслушать какую-нибудь подходящую к случаю цитату из Мольера, Вольтера или Пруста, но на этот раз Садлер ограничился совсем коротким тостом.
– За тех, кто сплевывает, – провозгласил он. – Бедняги!
Наукой давно установлено: чем лучше напитки, выпитые вечером, тем бодрее вы чувствуете себя на следующий день. Утром в понедельник мы лишний раз убедились в верности этого утверждения, что пришлось очень кстати, поскольку впереди нас ждало самое главное событие этих трех дней – шестьдесят восьмой Paulée de Meursault, ланч, на который собираются самые знаменитые виноделы Бургундии и их гости. Традиция начиналась с обычного местного праздника в честь окончания vendange[109], настолько скромного, что все приглашенные умещались в деревенском клубе. Но бургундцы – люди гостеприимные, и с каждым годом список приглашенных все увеличивался и увеличивался. В конце концов ланч пришлось перенести в великолепный замок шестнадцатого века, Шато де Мерсо. В этом году за столы должно было усесться шестьсот человек, и – как указывалось в приглашении – каждому полагалось принести с собой вино.
У входа в шато выстроились лучшие образцы бургундской породы – полдюжины местных жандармов. Один из них показал нам, где запарковать машину. «И постарайтесь потом не забыть, где вы ее оставили», – добавил он, оценив количество бутылок на заднем сиденье. Мы поспешили успокоить его: после ланча нас должны были забрать жены. Жандарм отдал честь и пожелал нам bon appétit.
На виноградниках Шато де Мерсо, занимающих территорию более ста акров, производится семь наименований вин класса Гран Крю. В погребах замка постоянно хранится от четырехсот до пятисот тысяч бутылок, а кроме того, многие гости – виноделы, судя по их обветренным, загорелым лицам и мускулистым рукам, – несли с собой не одну и даже не несколько бутылок, а целые ящики. Нехватка вина нам сегодня явно не грозила. Вместе с толпой других приглашенных мы прошли в обеденный зал, напоминающий громадный винный погреб, поскольку вдоль стен здесь стояли бочки, такие огромные, что при желании в них можно было искупаться. С потолка на длинных шнурах свисали таблички с названиями виноградников, при одном только взгляде на которые у знатоков сладко сжимается сердце: Ле Перьер, Ле Шарм, Ля Пьес су ле Буа, Ле Женеврьер, Ля Гут д’Ор. Шум в зале стоял невероятный. Эти люди, привыкшие переговариваться на открытых полях и перекрикивать рев тракторов, иногда забывали убавить громкость, оказываясь в помещении. Но даже громкие голоса не могли заглушить любимую музыку бургундцев: непрерывный звон бокалов и хлопанье извлекаемых из бутылок пробок.
Мы отыскали свои места и ознакомились с меню. Нас предупреждали, что оно будет нарочито скромным: так ест человек, весь день отработавший на винограднике. Но судите сами – ланч открывался террином из морского черта в желе буйабес, за ним следовала жареная камбала с раковыми клецками; потом ножка дикой утки, тушенная в сухом вине, с фаршированной капустой на гарнир; затем оленина с красной смородиной и айвой; вслед за олениной – сыры, а за сырами – десерты. И разумеется, вина.
Рука, держащая бутылку, появилась у меня над плечом, и вкрадчивый голос произнес: «„Батар-Монраше“ восемьдесят девятого года». По залу уже начали расхаживать виноделы, предлагающие всем отведать своего детища, а у меня проснулась совесть, и я подумал, что, когда со всех сторон в изобилии льется такое вино, я должен, по крайней мере, делать какие-то заметки. Первое вино оказалось превосходным – мягким, сухим, с выраженным цветочным ароматом, – и у меня не поднялась рука выплеснуть его в заботливо предоставленное ведерко, сделав всего один маленький глоточек. Разумеется, я совершал ошибку, но это выяснится позже, а пока ланч только начинался.
В перерывах между блюдами наши старые знакомцы «Les Joyeux Bourguignons» исполняли музыкальные номера, причем удивительно чисто для музыкантов, которые накануне пели и пили в течение нескольких часов. Виноделы продолжали циркулировать между столиками, и, если верить моим записям, за одну перемену блюд нам удавалось попробовать от восьми до десяти вин. Это было долгое, трудоемкое, но очень приятное занятие, и, хотя ланч продолжался уже два часа, мы не добрались еще даже до оленины. Когда вместо белых вин на столах появились красные, я решил, что пришло время подвести промежуточные итоги.
На пятнистых, измятых листочках, покрытых все менее разборчивыми каракулями, значится, что всего в тот день мы попробовали двадцать семь белых вин. Некоторые названия жирно подчеркнуты, другие помечены восклицательными знаками или звездочками, но никакого связного рассказа из этих заметок не получилось бы. Я точно помню только то, что мы с Садлером не забраковали ни одного белого вина.
Красные я даже не пытался записывать, хоть и видел, как сидящий неподалеку chevalier, демонстрируя нечеловеческий профессионализм, продолжает непрерывно что-то строчить. Как выяснилось позже, он побил мировой рекорд, записав пятьдесят девять вин, хотя под конец ему никак не удавалось прицелиться и он писал уже на скатерти.
В половине седьмого подали кофе, и, бессильно откинувшись на спинки стульев, мы огляделись. Еще никогда я не видел столько початых бутылок в одном помещении. На столах оставалось целое состояние, и я подумывал, не попросить ли официанта завернуть мне с собой остатки. Один из виноделов протянул нам бутылку «Кортона» 1991 года и пригласил на дегустацию в свой cave сегодня же вечером. Кажется, он не шутил.
Все последующее я помню довольно смутно, но, похоже, мы с Садлером долго спорили о том, что делать на следующее утро: бежать в аптеку за аспирином или попробовать лечиться шампанским. Наконец вместе с толпой остальных гостей мы вышли на улицу и, жадно вдыхая холодный ноябрьский воздух, случайно подслушали диалог между жандармом и джентльменом, жалующимся, что не может найти свою машину. Учитывая состояние джентльмена, я подумал было, что он неправильно выбрал объект для жалоб, но жандарм, казалось, нисколько не возражал против намерения джентльмена сесть за руль.
– Oui, monsieur, – терпеливо отвечал он, – вы мне уже говорили, что ваш «рено» от вас спрятался. Но вы же сами видите, сколько здесь «рено». Найти его будет непросто. Может, вы сумеете припомнить хотя бы цвет?
Жены отыскали нас, и мы уселись на заднее сиденье, сытые, сонные и очень довольные тем, что не надо самим вести машину до Бона.
– Почаще бы такие понедельники! – мечтательно вздохнул Садлер.
Аристократы с голубыми ногами
В последнее время нам все чаще хочется знать, что именно мы отправляем себе в желудок: из чего оно состоит, откуда берется и как повлияет на нас. Мы требуем информации, и производители еды и напитков охотно ее предоставляют. Они буквально засыпают нас сведениями об энергетической ценности и составе, результатами анализов, сертификатами качества, свидетельствами диетологов и гарантиями происхождения, используя при этом самые разнообразные средства – от крошечных, неразборчивых наклеек на яблоках и грушах до целых научных трактатов на коробках с хлопьями для завтрака.
Однако некоторые из этих щедро предоставляемых сведений о продукте не успокаивают, а еще больше пугают несчастного потребителя. Например, недавно выяснилось, то вино, о котором уже давно известно, что его не рекомендуется употреблять беременным женщинам и работающим со сложными механизмами, скрывает и еще одну страшную тайну. Почти в каждой бутылке, во всяком случае американской, содержатся, как явствует из этикетки, сульфиты.
Сульфиты, по утверждению моего словаря, – это соли или сложные эфиры сернистой кислоты, способные вызывать тяжелые аллергические реакции. Их использование в качестве антисептика для хранения овощей и фруктов было запрещено в США в 1986 году. И тем не менее вот они – коварно прячутся в моем бокале с шардоне. Узнав об этом, я немедленно отставил бокал и навел справки. К счастью, выяснилось, что беспокоился я напрасно. Сульфиты совершенно безвредны для огромного большинства любителей вина. Аллергия на них встречается только у астматиков, да и то крайне редко. Всем остальным бокал или два в день принесут гораздо больше пользы, чем вреда.
Я не удивлюсь, если и рестораны, следуя моде, станут снабжать нас гораздо более полными сведениями о своих блюдах. Возможно, меню когда-нибудь будет выглядеть примерно так: «бифштекс из полуторагодовалого бычка, выращенного на свободном выгуле без применения гормонов; зеленая фасоль и сладкий горошек, генетически модифицированные самим Господом Богом; жареная нога любовно клонированного ягненка; телячьи котлеты с пикантным привкусом стероидов». И разумеется, все эти кушанья будут приготовлены совершенно стерильными поварами, работающими в хирургических масках и резиновых перчатках. Неудивительно, что люди в наше время стали выше и живут дольше.
