Габриэль сказал, что Джоли не была эгоисткой, но вряд ли он мог не заметить, как разительно Джоли отличается от Леи. В конце обеда Джоли вздохнула, велела себе не быть смешной и пошла в ванную – просто на всякий случай еще раз проверить, не стерлась ли губная помада. Поскольку Лея забыла накрасить губы, то Джоли могла, по крайней мере, извлечь из этого хоть какую-то пользу: она могла бы заставить свои губы выглядеть более соблазнительными.
– Ты спятила, знаешь? – пробормотал Габриэль, стоя в двери ванной и глядя, как критично Джоли рассматривает себя в зеркало. Она взглянула на его отражение, и ее сердце моментально зажглось.
– Знаю, – с сожалением сказала она. – Но ты должен признать, что она великолепна. – Когда Лея смотрела на Даниэля, то такой и была.
– Конечно, великолепна, – ответил Габриэль с удивлением и, возможно, с ноткой раздражения. – А себя ты какой считаешь?
Джоли бросила помаду, подошла к нему и обняла его обеими руками за талию. Он поднял ее и поцелуем стер сразу всю помаду.
– Je t’aime[95], — сказал он, резко выпустил ее и вернулся к гостям.
И оставил Джоли стоять, ухватившись за раковину, и в растерянности смотреть на то место, где он только что стоял, будто он оставил после себя пустое пространство, которое ничто не могло заполнить.
Putain. Это было все, что Габриэль мог сделать, чтобы не застонать вслух и не разбить свою голову об один из горшков с геранью, стоявших на его балконе, или чтобы не сделать что-то еще. Неужели он никогда не сможет научиться обуздывать себя? Сколько миллионов раз он говорил себе не торопиться, действовать осторожно? И вот, пожалуйста, просто взял и вот так проговорился. Она была такой симпатичной и так страстно обняла руками его талию, будто там для них и было самое прекрасное место, а потом посмотрела на него с такой удивительной улыбкой. Просто смешно, что она волнуется из-за Леи.
«Посмотри на Даниэля», – подумал он с тоской, когда его протеже слегка улыбнулся жене. В его серых глазах жил целый мир любви – и в наклоне головы, и в том, как он время от времени слегка проводил кончиками пальцев по ее бедру.
Но Даниэль не навязывал Лее своих желаний. И не бросал свое сердце так, будто швырял какой-то прыгающий мячик, который будет просто счастливо скакать по кругу и, вернувшись, займет место хрупкого, испуганного, жизненно важного органа, каким и было его, Габриэля, сердце.
Габриэль засомневался, опять вспомнив того девятнадцатилетнего Даниэля, который, едва выйдя из детства, женился на Лее. Прекрасно. Так может быть, Даниэль и вправду беспечно бросил ей свое сердце, но, но… ему же было всего девятнадцать лет. А Габриэлю сейчас тридцать четыре. Ему уже следует лучше разбираться в таких вещах.
Но проблема в том, что когда Джоли так смотрит на него, то заставляет его думать, будто для него возможно все. Даже связать с ней свою жизнь.
И когда она наконец вышла из ванной, то в ее взгляде были осторожность, смущение, сомнение и удивление. И его сердце перестало прыгать, будто мячик, и ухнуло вниз.
Джоли утянула Лею на балкон, чтобы полюбоваться видом улиц. И это было по-своему хорошо, потому что Габриэлю вовсе не было надо, чтобы сейчас Джоли болталась вблизи него и Даниэля, замечая контраст между холодным и элегантным принцем и ревущим неуправляемым чудовищем. Но когда бы Габриэль ни встречался с ней глазами сквозь балконную дверь, вид у Джоли был такой, будто он адски сильно поразил ее.
Черт побери!
Ему удалось угостить ее еще одним бокалом вина, которое принес Даниэль. Оно было вполне достойно того, чтобы угодить вкусу трехзвездного шеф-повара. Вино действительно было выше всяких похвал, поэтому не было похоже, чтобы она сопротивлялась.
Но до сих пор Джоли не бросилась на него и не сказала: «Я тоже тебя люблю».
А прошло уже целых полчаса!
Черт возьми!
– С тобой все хорошо? – глядя в ошарашенное лицо Джоли, осторожно спросила Лея. Она не была уверена, что ей стоит вмешиваться в отношения Джоли и Габриэля. Ночь, опускавшаяся на старый город, была прекрасна. Время исчезало, и Джоли с Леей как бы становились вечными, будто уже простояли больше тысячи лет и могли бы неподвижно простоять еще тысячу. Можно было бы предположить, что улица в этот час будет спокойнее, чем днем, но нет, – она даже стала более шумной. С одной стороны слышался смех, с другой – звяканье посуды. В одной квартире кто-то играл на гитаре, в другой женский голос пел под эту гитару. Звучала песня о любви. Джоли вдруг поняла, что наблюдает за колышущимися занавесками, из-за которых доносится музыка, и пытается догадаться, мужчина играет или женщина, смотрит ли музыкант на окно поющей женщины, знакомы ли они друг с другом или только хотят познакомиться. – Ты выглядишь так, будто получила плохие вести, – наконец произнесла Лея.
– Нет, не плохие. Нет, – удивленно ответила Джоли. «Я тебя люблю». Вовсе не плохие. Впрочем, пугающие. Ошеломляющие. Но она упрямо не хотела быть ошеломленной. Но энергия Габриэля была такой мощной, такой невыразимо зажигающей.
– Ты часом не поссорилась ли с Габом? – спросила Лея. – Или мы пришли в неподходящее время? Если так, мы можем уйти.
– Нет, конечно, нет, – заверила Джоли, теперь и вправду испытывая ошеломление и замешательство. Как такой женщине, как Лея, удается быть столь чувствительной к потребностям почти незнакомого ей человека? Не трудно ли ей это? Боже, Джоли не хотела заботиться даже о потребностях собственного отца, когда он чувствовал мрак и отчаяние. Она не хотела заботиться даже о потребностях Габриэля дольше, чем пару часов в день, и то, возможно, только в его выходные. А потребности Габриэля на самом деле были забавными из-за его неутолимости. Почему ей понадобилось так много времени, чтобы просто сделать то, что ей хотелось сделать, то есть позаботиться о себе? – Я просто кое о чем задумалась. Прости. – «Je t’aime». Как такое коротенькое выражение может дать так много пищи для размышлений?
На улице гитарист завершил песню о любви и начал что-то более веселое, дразнящее. Приятное контральто перестало звучать, но Джоли могла бы поклясться, что на занавесках женщины, которая пела предыдущую песню, появилась тень. Будто она смотрела через улицу из прозрачного укрытия. Джоли стало интересно, оба ли они знают эту вторую песню? Была ли это шутка или флирт, которых она не понимает?
– Как тебе это удается? – внезапно спросила она Лею.
Та взглянула на Джоли дружелюбно, но так, будто не поняла вопроса.
– Как тебе удается быть женой шеф-повара? Так полно отдавать себя ему. Ты никогда не… не устаешь?
Лицо Леи на секунду потемнело, и она отступила на полшага, пока не оперлась о перила балкона, будто Джоли только что напала на нее и причинила боль. Ничего не говоря, Лея смотрела на свое вино.
Ооо.
Джоли виновато отвела взгляд. Гитарная песня снова сменилась медленной минорной мелодией с тихим звуком, сопровождающим ее. Через секунду Джоли поняла, что этот тихий звук на самом деле был голосом гитариста. Значит, мужчина. Пел он так тихо, что она не была уверена, может ли его слышать женщина на другой стороне улицы. Возможно, он тоже не был в этом уверен.
Только на мгновение она позавидовала придуманному ею деликатному ухаживанию, при каком в их распоряжении оказывалось все время мира, чтобы пройти – словно бы на цыпочках по яичной скорлупе, не раздавив ее, – путь от одиночества до настоящих отношений, на ощупь найти собственный путь к тому, чего они хотели. Габриэль, возможно, уже давно просто перепрыгнул бы через балкон. У него не было кнопки «Стоп». На самом деле, возможно, следует подумать о том, чтобы запирать свою балконную дверь. Просто чтобы удостовериться, что у него не будет искушения сделать какую-нибудь глупость и покалечиться.
– На самом деле ты должна быть осторожна, – произнесла Лея, и Джоли с удивлением взглянула на нее. Она думала, что разговор уже закончен, поскольку оказались затронуты слишком деликатные темы. – Надо придержать что-то и для себя. На самом деле ни один мужчина не нуждается в том, чтобы отдавать ему себя целиком. Или не должен нуждаться. Я, как бы сказать, пытаюсь этому научиться.
Боже, неужели то выражение на лице Леи, когда она смотрела на Даниэля, и было ее попыткой сдержать себя? По сравнению с ней Джоли начинала чувствовать себя Злой Ведьмой Запада.
– И ты должна делать все возможное, чтобы дать и ему сохранить что-то свое для себя, – спокойно сказала Лея. – У них, у этих шеф-поваров, есть очень сильное стремление без сожаления отдать себя полностью.
Губы Джоли искривились.
– Иногда я думаю, что я и есть то, что Габриэль хочет сохранить для себя.
– Ну да, – сказала Лея так, будто это было самым естественным в мире. – В этом и весь фокус. Уравновесить себя с тем, что ему на самом деле от тебя надо.
