Солдат долго разглядывал дом.
– Мама и Бесс, – говорил он. – Гомер и Улисс. Мэри в соседнем доме и ее отец, мистер Арена. – Все это подсказывала ему не память, а чувство. – Итака, моя Итака! – Солдат пошел дальше. – Вот и парк перед зданием суда. Городская тюрьма: из окон ее выглядывают арестанты. А вот и двое жителей Итаки, которые кидают подковы.
Солдат медленно подошел к ним и прислонился к ограде.
Гомер Маколей и Томас Спенглер молча метали подковы, даже не считая очков. Было уже темно, но они продолжали игру. Заметив прислонившегося к ограде солдата, Гомер вздрогнул. Ему показалось, что он его знает. Гомер подошел к солдату и заглянул ему в лицо.
– Простите, что я на вас так пристально гляжу, – сказал он. – Мне показалось, что я вас знаю.
– Ничего, – сказал солдат.
– Может, вы хотите поиграть? – спросил Гомер. – Я вам с удовольствием уступлю свое место. Правда, уже темнеет.
– Да нет, спасибо, – сказал солдат. – Продолжайте, а я погляжу.
– Кажется, мы с вами не встречались, – сказал Гомер. – Вы здешний?
– Да, – сказал солдат. – Я вернулся домой навсегда.
– Вам больше не придется воевать?
– Нет, – сказал солдат, – меня отпустили совсем. Я сошел с поезда часа два назад. Гулял по городу, снова все осматривал.
– А почему же вы не идете домой? – спросил Гомер. – Разве вы не хотите, чтобы родные поскорее узнали о вашем приезде?
– Да, пойду домой. Конечно хочу, чтобы моя семья узнала, что я приехал. Потихонечку пойду домой. Но сначала мне нужно было повидать все, что можно. Никак не мог наглядеться. Не верю, что я тут. Вот немножко пройдусь, а потом пойду домой.
Солдат медленно отошел от них, прихрамывая. Гомер Маколей задумчиво посмотрел ему вслед.
– Не понимаю, – сказал он Спенглеру, – но мне почему-то кажется, что я знаю этого человека. Мне неохота больше играть, мистер Спенглер. – И, помолчав, продолжал: – Что же мне делать? Что я им скажу? Меня ждут дома. Наверняка уже ждут. Я ведь обещал к ужину вернуться. Как я войду в дом и погляжу им в глаза? Они сразу все поймут. Я не хочу им говорить, но я знаю, что они сразу все поймут.
Спенглер обнял Гомера.
– Обожди, – сказал он. – Не ходи домой. Давай посидим. Обожди немножко. Надо, чтобы прошло какое-то время.
Они тихонько посидели на скамейке в парке, не разговаривая. Через некоторое время Гомер спросил:
– Чего я жду?
– Чего ты ждешь? Чтобы часть его, которая умерла, умерла и в тебе. Та часть, которая только плоть. Она приходит и уходит. Это умирание причиняет боль, поэтому потерпи. Когда боль умрет, станет легче. Легче и лучше. На это нужно время, хотя всю жизнь, снова и снова, боль будет возвращаться. Но с каждым ее новым исчезновением ты будешь все ближе и ближе к тому прекрасному, что живет в каждом из нас. Потерпи, и ты пойдешь домой с душой, которая освободилась от смерти. Дай смерти уйти. Я посижу с тобой, пока она тебя не покинет.
– Хорошо, – сказал Гомер.
Управляющий телеграфной конторой и рассыльный сидели в парке возле суда города Итаки и ждали.
Звуки арфы в доме Маколеев излечивали всякую боль. Лицо той, которая перебирала струны, сияло нежностью и силой; девушка, сидевшая у рояля, была и серьезна, и простодушна, а та, которая пела, полна сердечности и терпения. Маленький мальчик слушал их самозабвенно и доверчиво. Юноша, сидевший на ступеньках крыльца, – приехавший в город солдат, которого никогда не видели в доме, куда он никогда не входил, в семью, которой не знал, – мог быть просто случайным прохожим. И все-таки дом этот был домом, где он вырос, Итака – его родиной, а семья, которая здесь жила, – его семьей.
Вдруг Улисс Маколей подошел к открытой двери и стал на что-то показывать. Бесс решила поглядеть, в чем дело.
– Мама, у нас на ступеньках кто-то сидит, – сказала она.
– Ну что ж, пригласи человека войти – кто бы он ни был. Чего тебе бояться?
Бесс Маколей вышла на крыльцо.
– Войдите, прошу вас, – сказала она солдату. – Мама просит вас войти.
Солдат не спеша повернул голову и взглянул на девушку. Он тихонько сказал:
– Бесс, посиди со мной. Посиди со мной, пока я не успокоюсь и смогу войти. У меня дрожат ноги, и, если я сейчас встану, я упаду. Сядь со мной рядом, Бесс.
Девушка села на ступеньку рядом с солдатом.
– Откуда вы знаете, как меня зовут? – еле слышно спросила она. – Кто вы?
– Не знаю, – сказал солдат. – Но я знаю, кто ты и кто твоя мать и твои братья. Сядь ко мне поближе, Бесс, пока я не успокоюсь.
– А вы знаете моего брата Маркуса? – спросила Бесс.
– Да, – сказал солдат. – Твой брат дал мне жизнь… родину… семью. Да, я его знаю, ведь он и мой брат тоже.
– Где Маркус? – спросила Бесс. – Почему он не приехал с вами домой?
Солдат протянул девушке кольцо, которое дал ему Маркус.
– Бесс, твой брат Маркус послал тебе это кольцо.
Бесс Маколей, помолчав, глухо спросила:
– Маркус умер?
– Нет, – сказал солдат. – Поверь мне, нет. – Он поцеловал девушку в губы. – Он не умер.
По улице к дому шел Гомер Маколей. Бесс выбежала к нему навстречу.
– Гомер! – крикнула она ему. – Он от Маркуса. Они были друзьями. Он сидит у нас на ступеньках. – И, повернувшись, вбежала в дом.
Гомер Маколей спросил у Тоби Джорджа:
– Вы Тоби? Мне казалось, что я вас знаю, когда мы встретились в парке. – Через минуту он сказал: – Телеграмма пришла сегодня после обеда. Она у меня в кармане. Что нам делать?
– Разорви ее, – сказал солдат. – И выброси. Там написана неправда, разорви ее.
Гомер вынул телеграмму из кармана и поспешно ее разорвал. Обрывки он спрятал обратно в карман – на вечную память.
– Помоги мне, пожалуйста, встать, – сказал солдат. – И пойдем в дом.
Гомер Маколей наклонился к Тоби Джорджу – к сироте, который наконец-то нашел свой дом; солдат оперся о его плечи и медленно поднялся на ноги.
И тогда Гомер сказал громко, но уже без печали:
– Мама! Бесс! Мэри! Сыграйте-ка нам что-нибудь! Ведь солдат вернулся домой. Скажите ему – добро пожаловать!
Заиграла музыка.
– Дай мне здесь немножко постоять, – попросил солдат. Гомер Маколей и Тоби Джордж, улыбаясь, слушали музыку. У солдата сладко ныло сердце, а в душе рассыльного родилось какое-то новое чувство покоя.
Мэри Арена запела, а из дому вышел Улисс Маколей и взял солдата за руку. Когда песня кончилась, миссис Маколей, Бесс и Мэри подошли к отворенной двери. Мать смотрела на своих сыновей. Их было только двое, и они стояли рядом с незнакомцем, знавшим того ее сына, который был уже мертв. Она улыбнулась солдату. Она улыбнулась ему – ведь он сам теперь стал ей сыном. Она улыбнулась так, словно это был Маркус. И солдат, взяв за руки своих братьев, шагнул к двери, к свету, к теплу родного очага.
