Рука Ли все еще держала письмо, когда она рухнула на кровать и растянулась на неудобном матрасе. Она хотела быть доброй с Люси и извиниться за те проблемы, которые причинила ей в последние месяцы их совместной с Китти жизни. Бог свидетель, Ли хотела как лучше, но девушка отказалась ее слушать.
Этой ночью Люси снилась ее мать. Она стояла с развевающимися светлыми волосами на вершине холма, воздев серебристые руки вверх, благословляя своих многочисленных последовательниц, идущих по озаренному лунным светом склону Акрополя. Затем Китти взлетела и поплыла по направлению к горизонту, сверкая редкими отблесками холодного света. Люси проснулась и почувствовала, как что-то давит ей на грудь, как будто ее сердце превратилось в камень.
Потом груз сдвинулся в сторону и начал испускать тонкие, пронзительные, скулящие звуки. Люси медленно открыла глаза. На ней сидел кот и настороженно смотрел на хозяйку. Он даже поднял одну лапу, готовясь ударить Люси, чтобы привести ее в чувство. В лунном свете он выглядел по-другому: шерсть переливалась, да к тому же антибиотики сделали свое дело, вылечив левый глаз, и теперь кот действительно напоминал сиамского. Не до конца проснувшись, Люси высыпала ему остатки тунца. Животное заглатывало еду огромными кусками, чуть ли не давясь. Насытившись, довольный кот залез на кровать и уставился на хозяйку, которая включила свой ноутбук и просматривала сохраненные письма, ища сообщение, которое мама когда-то послала ей с Крита.
Оказалось, что письмо было написано в более примирительном тоне, чем она помнила.
Дорогая Люси, помнится когда ты была маленькой, то наказывала всех своих обидчиков, уходя от них, и на этот раз ты тоже самое проделываешь со мной. Но я не хочу разрыва, и думаю, что ты этого тоже не хочешь. У нас слишком много общего. Люси, пожалуйста, выслушай меня.
Минойцы знали нечто такое, что мы впоследствии утратили, и я хочу поделиться с тобой этим знанием. Ты приедешь ко мне, когда мы в следующий раз отправимся на Крит?
Вот оно: щедрое предложение, от которого Люси тогда отказалась. И на этот раз она согласилась отправиться вместе с Ли на Крит, чтобы почтить память своей матери. И дело тут было не только в том, чтобы проявить запоздалое уважение. Люси хотела своими глазами увидеть горную дорогу возле Зароса, на которой погибла ее мать. Она прочитала все газетные репортажи, в которых описывалось, как машина матери потеряла управление, пытаясь избегнуть столкновения с грузовиком, везущим черепицу. Это был несчастный случай, Люси знала это, хотя на похоронах матери и были всякие разговоры о Константине Скеди, молодом албанце, который вел машину и погиб вместе с ней. Говорили, что он ранее привлекался за вандализм и кражи, но Ли сказала, что Константин был другом Китти.
Было глупостью думать, что Люси смогла бы предотвратить аварию. И все же, будь она с матерью в ту последнюю осень на Крите и отправься она на машине вместе с ней. может быть, Китти сейчас была бы жива.
Ребенком она любила присматривать за мамой, на нее была возложена особая миссия – заботиться о доме. А после того как начались террористические акты, после того как Китти уехала с Ли, потребность защищать свою мать стала у Люси такой настоятельной, что иногда она просто чувствовала себя физически плохо, испытывая невероятную тоску, которая, подобно гигантской руке, тянулась к Китти через океан. Девушке буквально-таки хотелось держать свою вечно странствующую мать под замком, в безопасности. Но Люси была слишком гордой, чтобы хоть кому-то об этом рассказать.
Если бы только путешествие проходило нормально, но с Ли это, пожалуй, невозможно. Ее спутница не хотела возвращаться в Зарос. Нехватка времени была всего лишь уловкой, Ли повсюду сопровождала Люси, как будто она была молоденькой девочкой, а не взрослой женщиной, которой скоро исполнится тридцать. Ну что ж, Люси все равно поедет в Зарос. Она сама, собственными глазами увидит то место, где машина, несущая ее бесстрашную, величавую мать, исчезла под землей. И пусть только Ли попробует ее остановить.
Люси вытащила из рюкзака маленькую матерчатую сумочку и извлекла оттуда пудру Китти и ее помаду, на которой была надпись: «Бразильская самба». Сидя на кровати, медленными движениями снизу вверх, так, как это делала Китти перед зеркалом, Люси протерла лицо ароматно пахнущей губкой, стараясь втереть частичку маминой кожи в свои щеки. Когда лицо ее основательно покрылось слоем золотистой пудры, девушка взяла темно-коричневую помаду и легонько провела ею над краешком верхней губы, как любила делать Китти.
Затем Люси легла на кровать рядом с котом, прижавшимся к ее бедру с громким мурлыканьем.
– Я рада, что ты здесь, Венера. Или, может быть, ты все-таки Афродита?
Кот заурчал еще громче, как будто соглашаясь. А тем временем жизнь снаружи, на афинских улицах, казалось, тоже впала в меланхолию. Афиняне потянулись домой из баров и таверн. Было уже далеко за полночь. Световое шоу над Акрополем закончилось, и древнее здание стояло, окутанное тенями, под темной бездной неба. Как там сказала Желанная Адамс о смерти своего отца? «Жизнь так же абсолютна, как и смерть».
На следующее утро Люси позвонила Теодору Ставридису и застала его дома. Она так нервничала, что даже сама удивилась, и сказала себе, что звонит узнать насчет друга, владеющего старотурецким языком. Его голос звучал грубо, но дружелюбно, и Люси была рада, что именно Теодор подошел к телефону, а не его мать. Она предложила встретиться и позавтракать, назвала место, но по изменению в голосе поняла, что Теодор не хочет видеть ее. Люси прямо спросила его об этом, но он не ответил, а глубоко вздохнул, и девушка поняла, что ее собеседник курит.
– Люси?
– Да, Теодор.
– Я… я мужчина, который любит мужчин. Ты меня слышишь, Люси?
– Да, слышу.
– Это тяжело, потому что я очень люблю женщин. Но как друзей.
– Все ясно. Я вешаю трубку.
– Нет, Люси, подожди! Мой друг, переводчик, Эндер Мекид… он приезжает в Афины и хочет взглянуть на твою рукопись.
– Как-нибудь в другой раз. Прощай.
И Люси повесила трубку. «Выходит, что оракул все-таки правильно ответил на мой вопрос», – подумала она с тоской. Она обращалась к маятнику, потому что он ассоциировался у нее с матерью, но принимала его советы только тогда, когда он говорил то, что она хотела услышать. Вообще-то Люси не верила в божественные откровения или в какую-либо другую сверхъестественную силу вселенной. Она, скорее, получала эстетическое наслаждение от искренности лирических советов маятника, от красиво украшенной сумочки и сделанной в форме веера пентаграммы. Если. Ли говорила правду об эмпирических взглядах ее матери, то, возможно, интерес самой Китти к набору для гаданий тоже был лишь чисто эстетическим.
Девушка положила маятник обратно в рюкзак и включила свой ноутбук. Они уже почти на Крите, а Люси до сих пор не знала, что скажет на церемонии, посвященной памяти матери. Осталось всего лишь несколько дней, а правильных слов как-то не находилось. Она открыла файл под названием «Мемориал Китти» и перечитала свои записи.
Как мне свести воедино все, что я думаю о своей матери? Я уже взрослая женщина, но до сих пор не могу смотреть на нее как на личность. Когда я была маленькой, то считала маму самым совершенным созданием в мире. Она была такой доброй и храброй, и мне хотелось защитить ее… но потом мама стала пренебрегать мной и сбежала с Ли Проноси. Разве не странно, что родная мать может причинить тебе боль, а ты отказываешься верить этому? Продолжаешь идеализировать ее, как будто детская картинка любви, сохраняющаяся в памяти, сильнее, чем реальность?
Да, именно это Люси и чувствовала по отношению к своей матери, но вот разобраться со своим отношением к друзьям Китти, особенно к Ли, она не могла.
Вечером Люси взяла такси и отправилась в британское консульство – послушать лекцию Ли о минойском Крите. Когда она приехала, Кристин и Джулиан уже стояли в фойе, разговаривая с пожилой темнокожей женщиной и полной бритоголовой девочкой. Рядом с ней стояла женщина, тело которой напомнило Люси тех круглых богинь, которые во множестве стояли на рабочих столах ее матери. Девочка, видимо дочь этой женщины, держала в руках книгу Китти «Археолог в поисках предыстории».
– Люси! Мы здесь! – помахала ей Кристин.
Люси подошла к ним. Женщины сгрудились вокруг, как будто хотели до нее дотронуться.
– Вы ее дочь, ведь так? – спросила девочка с бритой головой. – Кристин говорила нам о вас.
– Она точно дочь Китти. У них одинаковые глаза и подбородки, – улыбнулась пухлая женщина. – Я Джен, а это моя дочь, Тоби. Мы с Китти учились вместе в средней школе. А потом снова встретились на одном из туров Кристин.
– Я не знала этого, – сказала Люси.
Потупив глаза, она последовала за Джен и Тоби в консульство и нашла себе место в задних рядах библиотеки. Со стен душной комнаты неподвижно свисали британские и греческие флаги. Аудитория, ждущая выступления Ли, состояла из друзей ее матери и английских эмигрантов, всегда приходящих на ежемесячную лекцию.
