А для Маноли простота такой оседлой жизни имела собственные преимущества. Пусть у него и не было возможностей видеть Марию, ради которой он, собственно, и приходил в Плаку, он нашел в деревне многое другое, достойное любви. Он видел крепкую связь между друзьями детства, преданность людей их семьям и жизнь, не менявшуюся в течение столетий, – все это взывало к его душе. Если бы Маноли смог заполучить женщину вроде Марии или хотя бы какую-то другую из деревенских красавиц, это окончательно установило бы его принадлежность к этому миру. Однако, кроме праздников разных святых, у Маноли не было законных поводов повидать Марию.
Правила, строжайшим образом соблюдавшиеся в деревнях вроде Плаки, доводили Маноли до безумия. Хотя он и считал, что привлекательность такой жизни обеспечена вековыми традициями, все же непонятность и усложненность ритуала ухаживания казалась ему настоящей глупостью. Конечно, Маноли прекрасно понимал, что не должен даже упоминать о своих намерениях при Анне, тем не менее он теперь не так часто навещал ее. Маноли знал: этот порядок необходимо разрушить, если он действительно хотел завоевать Марию. Анна, что было вполне предсказуемо, во время его последнего визита вела себя весьма раздраженно.
– Спасибо, что решил меня навестить, – ядовито произнесла она.
– Послушай, – ответил Маноли, – похоже, мне не следует заходить к тебе в обеденное время. Люди уже начали об этом поговаривать, а мне это авторитета не прибавит.
– Ну, как знаешь, – огрызнулась Анна, и ее глаза тут же наполнились гневными слезами. – Тебе просто надоело играть в эту игру. Уверена, ты уже затеял нечто в этом роде с кем-то другим. – С этими словами она вылетела из комнаты, и дверь хлопнула за ее спиной, как удар грома.
Маноли, пожалуй, скоро начал бы скучать по их близости и по огню во взгляде Анны, однако это была та цена, которую он готов был заплатить.
А поскольку дома теперь никто не готовил для него еду, Маноли стал частенько обедать и ужинать в одной из таверн Элунды или в Плаке. Каждую пятницу он приходил в таверну Фотини, которую теперь Фотини и Стефанос приняли из рук родителей. Однажды в июле он сидел там у окна, глядя на море в сторону Спиналонги. Остров, похожий издали на огромное яйцо, наполовину погруженное в воду, теперь стал настолько знаком ему, что Маноли чаще всего вообще его не замечал. Но, как и все здешние, иногда он задумывался о том, каково это – жить там, не задерживаясь, однако, на таких мыслях надолго. Спиналонга просто существовала, это была каменистая земля, населенная прокаженными.
На столе перед Маноли стояла тарелка с пикарелью – крошечными рыбками, и он одну за другой поддевал их вилкой, когда вдруг его взгляд уловил нечто. В спускавшихся уже сумерках он увидел маленькую лодку, отчалившую от острова, за ней на воде остался пенистый треугольный след. В лодке были какие-то люди, и, когда она подошла к причалу Плаки, Маноли увидел, что один из пассажиров как-то уж очень похож на Марию.
– Стефанос! – позвал он хозяина. – Это что, Мария с Гиоргисом? Но женщины ведь не часто отправляются на рыбалку?
– А они и не рыбу ловили, – ответил Стефанос. – Они отвозили припасы в колонию прокаженных.
– О… – пробормотал Маноли, медленно и задумчиво разжевывая рыбку. – Ну да, кто-то же должен это делать.
– Гиоргис уже много лет возит туда все, что нужно. Это дает больше денег, чем рыбная ловля. К тому же в основном-то он это делает ради… – начал Стефанос, ставя перед Маноли тарелку с жареным картофелем.
Фотини, топтавшаяся неподалеку, быстро сообразила, куда может завести подобный разговор. Стефанос мог просто-напросто забыть о страстном желании Гиоргиса сохранить в тайне от семейства Вандулакис тот трагический факт, что Элени умерла от проказы.
– Эй, это для тебя, Маноли! – воскликнула она, бросаясь к столу с тарелкой жареных баклажанов. – Только что приготовили! С чесноком. Надеюсь, тебе понравится. Тебя можно на минутку? – Она схватила мужа за рукав и утащила в кухню. – Ты бы поосторожнее! – упрекнула она его. – Мы должны выбросить из головы, что мать Анны и Марии вообще была на Спиналонге! По-другому нельзя. Мы-то знаем, что им стыдиться нечего, но Александрос Вандулакис может взглянуть на дело иначе.
– Да знаю я, знаю… – смутился Стефанос. – Просто иногда у меня это из мыслей вылетает, вот и все. Очень глупо с моей стороны… – пробормотал он. – Маноли так часто здесь бывает, что я просто забываю, что он имеет какое-то отношение к Анне.
– Я не только о положении Анны думаю, – призналась Фотини. – Мария неравнодушна к Маноли. Они только один раз виделись, в доме Анны, но она постоянно о нем говорит, и не только со мной.
– В самом деле? Да, бедной девочке нужен муж, но этот мне кажется малость жуликоватым, – ответил Стефанос. – Ну, здесь ведь особого выбора и нет.
Стефанос смотрел на мир предельно просто. И сразу понял, что подразумевала его жена, и решил, что они с Фотини должны как-то свести вместе этих двоих.
Ровно через неделю возможность подвернулась сама собой. Когда Маноли появился в пятницу, Фотини выскочила из таверны через боковую дверь и побежала к дому Петракисов. Гиоргис уже поел и отправился в бар играть в триктрак, а Мария сидела у окна, пытаясь читать в угасающем свете.
– Мария, он там, у нас, – задыхаясь, выпалила Фотини. – Маноли, он пришел в таверну. Почему бы тебе не прийти и не повидать его?
– Я не могу, – возразила Мария. – Что отец подумает?
– Да ради всего святого! – воскликнула Фотини. – Тебе уже двадцать три! Будь посмелее! А твоему отцу и знать об этом незачем. – Она схватила подругу за руку.
Мария сопротивлялась, но не слишком, ей и самой отчаянно хотелось пойти в таверну.
– Но что я ему скажу? – встревоженно спросила она.
– Не думай об этом! – успокоила ее Фотини. – Мужчины вроде Маноли не заставят тебя об этом беспокоиться, по крайней мере долго. Он сам найдет что сказать.
Фотини оказалась права. Как только они вошли в таверну, Маноли мгновенно овладел ситуацией. Он не стал спрашивать, почему девушка оказалась здесь, а просто пригласил Марию присоединиться к нему, он тут же принялся расспрашивать о ее житье-бытье, о том, как дела у ее отца. Потом, куда более дерзко, чем местные мужчины в таких случаях, сказал:
– В Айос-Николаосе новый кинотеатр открылся. Не хотите пойти туда со мной?
Мария, и без того уже порозовевшая от волнения, покраснела еще сильнее. Она уставилась на собственные колени и едва сумела ответить.
– Это было бы замечательно, – произнесла она наконец. – Но, вообще-то, здесь у нас так не принято… ходить в кино с человеком, которого едва знаешь.
– Ну, это не проблема, я приглашу и Фотини со Стефаносом. Они сыграют роль дуэний. Давайте поедем в понедельник. По понедельникам таверна ведь закрыта, так?
Прежде чем Мария успела что-либо осознать, и всерьез обеспокоиться, и придумать какие-нибудь причины для отказа, свидание уже было организовано. Через три дня они все должны отправиться в Айос-Николаос.
Манеры Маноли были безупречны, и их поход в кино превратился в еженедельное событие. Каждый понедельник они вчетвером около семи часов отправлялись в путь, чтобы провести вечер как следует: посмотреть последний сеанс, а потом еще и поужинать.
Гиоргис был в восторге, видя, что за его дочерью ухаживает такой красивый и интересный человек, который давно уже ему нравился, еще до того, как его дочь с ним познакомилась. Хотя, конечно, его ухаживание было уж слишком современным – все началось до каких-либо официальных переговоров, – но, в конце концов, и время было другим, а то, что Мария не встречалась с Маноли наедине, помогало избежать неодобрительных разговоров старших женщин деревни.
Все четверо искренне наслаждались обществом друг друга и поездками, уводившими их от повседневной жизненной рутины в Плаке. Они много смеялись, иной раз буквально сгибаясь от хохота из-за шуток Маноли.
Мария стала позволять себе роскошь мечтаний и представляла, что могла бы провести остаток своей жизни, глядя на это красивое, скульптурное лицо, и видеть, как оно постепенно стареет от жизни и смеха. Иногда, смотря прямо в глаза Маноли, Мария чувствовала, как по ее затылку пробегает легкий холодок, а ладони становятся влажными. И даже в самые теплые вечера она иной раз невольно содрогалась. Для нее все это было внове, за ней никто еще так не ухаживал. Какой же яркий свет приносил Маноли в ее бесцветную жизнь! Иногда Мария даже гадала, а может ли он хоть к чему-то на свете относиться серьезно. Его кипучая энергия заражала всех вокруг. Мария никогда не испытывала такой беспечной радости и уже начала думать, что вот эта эйфория и есть любовь.
