Это была огромная черная жаба. Вернее, женщина, на нее похожая. Черная, потому что была она задрапирована черной одеждой. Именно задрапирована, а не одета. Одевать такое тело было бы невозможно, только покрывать лоскутами, скрывая безобразное содержимое, которое трясло складками и шевелило толстыми пальчиками в перстнях. Голова плавно перетекала в плечи, минуя шею. Шеи не было вовсе, зато был здоровенный подбородок, который покоился на груди. Волнистые волосы черным водопадом стекали с головы на плечи и мощную грудь. Изо рта раздавалось шипение. Руки тряслись. Все это черное желе вибрировало, колыхалось, и, цепляясь за руку своего кавалера, устремилось вперед.
– Маммонна,… Маммонна…, – продолжали повторять люди в праздничных нарядах. Ее завели в зал, и все столпились вокруг в ожидании чего-то еще. «Чего-то» не заставило себя долго ждать.
– Подарочек от вашей Маммоннки! – воскликнула она, и с высоты потолка или откуда-то еще в самый центр зала свалился огромный белый торт. Он подпрыгнул на месте и замер, как вкопанный. Торт был метра три в диаметре, высотой с человеческий рост, и крем полетел во все стороны, забрызгав кое-кого белыми розочками.
– Небольшой тортик честной компании! – воскликнула она. Люди смеялись, аплодировали. Люди с радостью снимали капли крема со своих нарядов, совсем на нее не обижаясь. Это была восхитительная шутка, это был подарок, без которого Маммонна, видимо, не приезжала никогда. И теперь счастливчики, на которых попал крем, слизывали его со своих рук, смеясь и радуясь везению, словно выиграли в лотерее.
– Эллка, привет! – махнула Маммонна короткой рукой хозяйке дома. Та покраснела, расцвела в улыбке и поздоровалась.
Тусовочка началась. Люди в праздничных нарядах весело разливали шампанское и прочие напитки, закусывали маленькими канопе, общались, обнимались, шумели. Здесь были одни знаменитости, весь бомонд: пожилые мужчины и молодые девчонки рядом с ними, совсем еще юные мальчики под руку со своими мамочками, знаменитыми, всем известными, отпиаренными и любимыми. Вдалеке Леонидов увидел своего издателя, потом Силаева, увидел маленького менеджера Агентства «22 и 2», здесь были всем знакомые журналисты и ведущие различных шоу и передач, режиссеры и актеры. Были продюсеры и их модели-певицы. Полуголые, но изумительно раздетые, полутрезвые и навеселе, разгоряченные жарой и праздником, молодые женщины. Здесь собрались все! Политики и бизнесмены, племянники и племянницы, светские дивы и светские львы. Зрелище напоминало большой веселый вольер, в котором по случайности собрались люди разных пород, возрастов и званий, разных регалий и чинов. Словом, весь Бомонд!
– Там решаются все дела, – вспомнил он слова Петрова.
Пока он разглядывал вновь прибывших гостей и Мадам (по-видимому, это и была она), Маммонна продолжала о чем-то темпераментно говорить, а гости понимающе ей кивали. Вдруг он услышал имя Медильяне и подошел ближе. А Маммонна продолжала гневную речь:
– …каков мерзавец! Оставить меня без тряпок, без нарядов! Позволить себя убить! В чем теперь я должна ходить? У кого я буду одеваться? Кто, вообще, меня сможет одеть? Он знал каждый сантиметр, каждую клеточку моего тела! Его убить за это мало!
– Но, его уже убили! Застрелили! – воскликнул кто-то из толпы.
– Мало! Мало! – продолжала Маммонна, – и поделом! Каков наглец! Надеть на нас майки! Шорты! Наглец и извращенец! Извращенец!..
Последнее слово она произнесла трогательно, с любовью и подняла с вершины торта картинку, вылепленную из крема и шоколада. На ней был портрет какого-то человека. Маммонна воткнула его, как праздничную свечку, в торт и поднесла зажигалку. На картине была расположена маленькая свечка, которая осветила лицо человека. Леонидов вздрогнул и огляделся. Человек этот был ему знаком! Он напоминал старичка, с которым он только что разговаривал. Это точно был тот самый старик! Как такое могло произойти!? Он сошел с ума! А люди вокруг зашептали: – Медильяне, Медильяне.
– Мой хороший! – трогательно продолжала Маммонна, – мой Ангел! Мой любимый папочка!
Люди притихли, она пустила слезу и отломила кусочек шоколадки, съела его, громко чавкая, потом произнесла: – Сегодня мы празднуем твою кончину! – помолчав мгновение, резко обернулась и неожиданно заорала: – Празднуем, я сказала, празднуем, веселимся, нечего сопли жевать! Торррт! Рррежеммм торррт! Офффицианттт!
К ней подбежал человек с подносом, на котором лежали маленькие ножи и вилочки для канопе. Она взяла двумя пальцами одну такую крошечную вилку и воткнула ее, как булавку, в огромный торт. Потом снова и снова, оглядываясь по сторонам.
– Ты, что издеваешься? – гневно воскликнула она. – Пшел вон, скотина! – топнула она ногой на официанта, – садовника! Зовите садовника! Пусть принесет свои прибамбасы! Да побыстрей! Маммоннка ничего не ела с самого утра! – и грохнула поднос оземь. А к ней уже мчался человек, неся большую совковую лопату и вилы. Появились люди с огромными подносами в руках, на которых можно было уложить целого жареного поросенка или барашка. По-видимому, Маммоннка не признавала фуршетов и тяготела к гигантомании и средневековым оргиям. Очень скоро в ее руках оказался огромный поднос с куском торта величиной с голову, который она разрезала большим садовым кинжалом и ела прямо с ножа. Остальные тоже получили лакомые куски, положенные совковой лопатой. Праздник продолжался…
Спустя немного времени, какой-то человек подвел к Маммонне трех разодетых… или раздетых, высоких девиц и молодого парня: – Вот, Маммонна, посмотри на моих ребят! Мой новый проект! – гордо произнес он. Маммонна стояла с куском торта, широко расставив ноги, громко чавкала и критически, прищуренными глазками, смотрела на этих людей.
– Какие сюськи! – наконец, воскликнула она.
Капелька пота потекла по лицу этого человека, по-видимому, продюсера новой группы. Он заметно волновался и заискивающе на нее смотрел. Маммонна подошла к одной из девиц. Та была выше ее на голову. Маммонна сунула свой нос в шикарный бюст девицы, потом оторвалась от него и басом спросила: – Настоящий?
– Настоящий, – робко улыбнулась девица.
Люди вокруг радостно засмеялись. Маммонна проделала то же самое с остальными девицами, троекратно получив овации за свою шутку, и проворчала: – Ну да, ну да, настоящие, так я и поверила. – Потом подошла к молодому парню, солисту группы, и снова произнесла, чавкая тортом: – У тебя тоже настоящий?
Парень покраснел, но сразу же ответил: – А то! Иначе стоял бы я здесь перед вами!
– Стоял! Стоял! – покровительственно закивала Маммонна, – при виде такой женщины можно только стоять! – и лукаво на него посмотрела: – Ладно, потом, позже познакомимся, пупсик!
– Вам нравятся мои ребятки? – спросил продюсер, улыбаясь.
Маммонна снова оглядела девиц, потом паренька: – Не многовато ли для одного? Ладно, пойте… или что там они у тебя делают?
– Поют, еще как поют! – воскликнул продюсер.
– Ну, и ладно! Пусть себе поют, пока я добрая.
Потом к ней снова и снова подходили какие-то люди. Они знакомились, представлялись. «Решали дела».
Вскоре Леонидов потерял Маммонну из виду, заметив старого друга. Того самого, который его как-то «выручил» деньгами. Тот очень обрадовался и отвел его в сторонку: – Рад видеть тебя, старина! – воскликнул он, – наконец ты с нами!
– С вами? – Леонидов не понял, но переспрашивать не стал. Они какое-то время говорили, потом друг спросил: – Как теперь тебя называть, Леонидов? Господин Леон? – и засмеялся.
– Да, хоть Леонардо, называй. Можешь Васей, можешь Петей, Майклом – кем угодно, значения не имеет! – проворчал он.
– Это ты напрасно! – воскликнул друг: – Тебя классно отпиарили, держись этого курса. Теперь ты, как разведчик, будешь лежать на операционном столе под наркозом, да, хоть при родах, не имеешь права вспоминать свое настоящее имя.
– А, было ли оно когда-нибудь, имя это? – мрачно пошутил Леонидов. Но друг шутки не понял: – Вот это правильно! Не было этого имени! Вот это по-нашему!
– Тебя-то как теперь называют? – спросил Леонидов. Тот ответил:
– Я, старик, не публичная личность, остался тем же, кем и был. Все по-прежнему, – и, посмотрев на него, сказал: – А ведь ты, Леонидов,… прости Леон, должен мне кучу денег.
– Серьезно? – удивился он.
– Ты знаешь, что я подумал? Помнишь тот случай несколько месяцев назад, – продолжал друг. – Если бы я тогда дал тебе эти несчастные деньги, эти гнилые, порочные деньги, сейчас бы ты не стоял в этом замечательном зале, и мы не разговаривали бы с тобой.
Леонидов уставился на него и не нашелся, что ответить.
– Да-да, – убедительно продолжал друг, – если бы ты просто взял тогда в долг и все это промотал, потом снова взял и так далее, у тебя не появился бы азарт, вкус к жизни, к борьбе! На это я и рассчитывал! Я ждал, когда ты начнешь бороться, это и был мой гениальный план! Я тебе тогда «конкретно» помог. Как видишь, у меня получилось!.. У нас! – поправился он и добавил: – Так что, с тебя причитается!
