Она понимала, что уныние проистекает от слабости и недостатка веры. И Тинеке молилась, каялась и нередко плакала, отчего ее щеки пылали, как в лихорадке. Но лицо матери все равно стояло перед глазами. Иногда беспросветной тропической ночью она лежала на койке, глядя куда-то в темноту, и слышала стук собственного сердца.
Все здесь казалось ей отвратительным: язвы на грязных телах туземцев, запах гноя, крики со стороны улицы и мутные воды реки. Остальные сестры не теряли присутствия духа. Они работали, молились, несли Слово Божие и пели гимны высокими, чистыми голосами.
Однажды Тинеке заметила в саду маленькую девочку в плохо скроенном платье. Малышка не двигалась и смотрела куда-то в пустоту. Она была грязной и непричесанной. Тинеке знала ее историю, однако Кристиен появилась в монастыре задолго до нее самой.
Кристиен давно уже жила у сестер, когда Тинеке, по бедности и невежеству, решилась пересечь море. Она думала, что несет в своем сердце огонь, способный осветить эту темную страну, но он оказался слишком слабым. Однако сейчас, глядя на эту безобразную «индо», Тинеке снова его почувствовала. Она подошла к девочке и опустилась перед ней на колени.
Тинеке достала носовой платок и вытерла грязные щеки Кристиен. Ни один мускул не дрогнул на лице малышки. Тинеке вспомнила, что говорили о той сестры: туго соображает и даже как будто не всегда понимает, что ей говорят. «Она похожа на комок глины, – подумала юная послушница. – Интересно, сколько ей лет: пять или, может, шесть?»
В тот день во время вечерней молитвы Тинеке посадила Кристиен себе на колени. Малышка оказалась на удивление тяжелой и все время оставалась неподвижной, как каменный идол.
На следующее утро, прежде чем выйти в сад, Тинеке взяла с собой расческу. Устроившись рядом с Кристиен на скамейке, она принялась распутывать ее черные пряди. Они выглядели безжизненными, как мочалка. Кристиен терпела, не издав ни единого звука, и это удивило Тинеке. «Возможно, туземцы не чувствуют боли, когда их дергают за волосы», – подумала она, вырывая очередной колтун. Она, казалось, слышала о чем-то подобном.
Наконец Тинеке закончила работу и придирчиво оглядела малышку. Та стояла как истукан, и девушка пошла прочь. Отойдя на некоторое расстояние, она оглянулась и вздрогнула, охваченная неприятным чувством: этот неуклюжий безобразный ребенок неожиданно напомнил Тинеке ее саму.
С тех пор Тинеке решила избегать Кристиен. Однако девочка уже успела к ней привязаться. Она заявлялась в больницу и молча смотрела, как Тинеке промывает и обрабатывает раны, стоя на коленях рядом с какой-нибудь койкой. Поначалу девушке это не нравилось. Ей и без того была неприятна эта работа. Но потом Тинеке привыкла, что Кристиен следует за ней повсюду как тень.
Со временем она стала помогать Тинеке освободиться от ненужных мыслей. В присутствии неуклюжей малышки девушка будто забывала о собственной слабости и страхах. Скоро они уже сидели рядом на скамейке под варингиновым деревом. Случалось, Тинеке пела, но не божественные гимны, а песни, которые слышала в детстве от мамы. Она делала это не ради Кристиен, а для себя, но без Кристиен скорее всего ни за что на это бы не решилась. Девочка не понимала ни слова, однако слушала с таким вниманием, что Тинеке невольно ей позавидовала. Она и сама хотела бы с таким жаром внимать голосу веры, но тот с каждым днем раздавался все глуше. Подумав об этом, Тинеке поднялась со скамьи и пошла прочь.
Каждое утро, куда бы Тинеке ни направлялась по делам, она всюду встречала Кристиен. Как-то раз она даже заметила на лице ребенка подобие улыбки. Тогда Тинеке взяла девочку под руку и вместе с ней стала смотреть, как джонгос отпирает ворота перед ожидавшими приема больными.
Шло время. Вскоре сестры заметили дружбу Тинеке и малышки и благословили ее. Они решили, что забота о ребенке пойдет на пользу юной послушнице, чье душевное состояние давно их беспокоило. Так Тинеке получила задание обучить маленькую «индо» грамоте.
Монахини и сами понимали, что пренебрегали этим ребенком, – у них и без того дел было невпроворот. К тому же солдат бесследно исчез и не присылал обещанных флоринов. Раньше они недоумевали, что делать с Кристиен, а теперь решение пришло само собой.
– Хорошо, что нашелся человек, взявший ее на попечение, – сказала сестра Береника, самая старшая среди монахинь по возрасту и дольше всех прожившая на Яве. – Иначе она непременно сбежала бы и сгинула в какой-нибудь деревушке в джунглях.
И что они сказали бы солдату, если бы он действительно вернулся?
Для Кристиен рядом с Тинеке время текло незаметно.
Иногда, по окончании занятий в монастырской школе, Тинеке и Кристиен отправлялись в прохладную классную комнату. Девушка садилась за парту и, подперев рукой румяную щеку, вспоминала свои школьные годы: ветреные зимние дни на побережье, запах угля, свежей рыбы и хлеба и витающих в прозрачном воздухе снежных мух.
Сжимая в руке перо, девочка осторожно выводила голландские буквы. И каждое слово и фраза приближали ее к отцу, потому что Кристиен ни на минуту не забывала о солдате и ждала его каждый день. Ее движения были по-прежнему неуклюжи, как у копошащегося в глине гиппопотама, однако здесь ее медлительность оказывалась как нигде к месту. То, что до сих пор считалось ее недостатком, обратилось в достоинство. Терпение и усердие стали ей лучшими помощниками в освоении грамоты.
А потом Тинеке рассказывала ей – простыми, крестьянскими словами, как и сама слышала в детстве – легенду о добром Иисусе и Его смерти на кресте. Так Кристиен узнала о чудесах и многих хороших людях: праведнике Ное, царе Давиде и Симоне-Петре, а также о злых и коварных, вроде Иуды Искариота.
Все это мешалось в сознании девочки со сказками, которые она слышала раньше. Так Иуда обретал черты кранина и его хитрый прищур. Когда-то кранин повредил себе глаз и навсегда остался кривым, и, поскольку до той поры он напоминал Кристиен обезьяньего бога, стало ясно, что он происходит из царства, которым правит Иуда Искариот. А добрый Иисус, напротив, имел лицо храброго Арджуны и так же сжимал в руке разящий меч – здесь Кристиен снова представляла себе солдата, прорубающего просеку в джунглях.
Иисус Христос дал пригвоздить себя к кресту, но потом, как и Арджуна, обманул врагов и возродился в новом, более грозном облике, с пылающими от гнева глазами и сверкающим мечом в руке. Он, как и отец Кристиен, направо и налево рубил вражеские головы, которые в потоках крови превращались в отвратительных крокодилов и жаб.
Но Иисус, как и голландский солдат, вернется за своими детьми под звуки медных труб и грохот гонгов. И тогда великаны и фарисеи содрогнутся от страха в своих берлогах, потому что настанет Судный день.
Не раскаявшиеся в грехах поползут по земле, подобно змеям, и оденутся в перья и чешую, но меч Иисуса все равно настигнет их, даже старую кухарку, и по земле потекут реки крови. А потом Иисус устремится в небо вместе со своим воинством, и на краешке его плаща, как виноградные гроздья, будут висеть верные, в числе которых окажутся Тинеке и Кристиен, и тогда наступит новое время.
Тинеке описывала его, не жалея красок. Вместе они войдут в райские жилища, у стен которых плещется теплое море и зеленеют польдеры со стадами тучных коров, а ветви деревьев гнутся под тяжестью яблок. Там живет Дева Мария, небесная мама Тинеке. Но ведь Тинеке и Кристиен – почти сестры.
Когда уроки заканчивались и письменные принадлежности запирались в шкаф, Кристиен продолжала выводить буквы пальцем на пыльной земле за хозяйственными пристройками или возле очага.
Дом. Дерево. Лошадь. Я.
Она стала рассеянной и просыпала хворост на землю. Так долго вымачивала в воде траву для лошадей, что та становилась несъедобной. Но когда повариха или кто-нибудь из конюхов набрасывались на нее с упреками, девочка робко отходила в сторону, словно была ни при чем.
Это все слова и Тинеке. Но прежде всего слова, потому что именно они придавали душе и мыслям контуры. Без них Кристиен не существовало. Каждый человек должен обозначить вокруг себя невидимую границу, без которой нет ничего, кроме неопределенности и тумана.
Иисус Христос добр, но и он проникается презрением к людям, чьи души бесформенны и беспросветны. Потому что и он иногда выходит помериться силами с демонами и грешниками, подобно Арджуне, сразившемуся с семью великанами. «Вот почему так важно писать», – размышляла Кристиен.
И это приносило результаты.
Девочка впитывала грамоту как губка. Она выводила пальцем буквы и чувствовала, как в нее проникают слова. Даже кухарка удивлялась: никто из слуг, кроме кранина, не умел писать по-голландски. Старуха сидела у очага, подперев рукой щеку, но ее слабые глаза постоянно косились в сторону маленькой «индо».
Однажды кухарка даже назвала ее «нонни», что означает «маленькая госпожа». Девочка удивленно вскинула голову, но промолчала и вскоре вернулась к своему письму.
