– Так вы, значит, рады завтрашнему отъезду? – спросил д’Ормини, которого позабавила эта вспышка нетерпения.
– Завтрашнему? – переспросила канонисса. – Да я вчера хочу уехать! – отрезала она с комической яростью.
Д’Ормини, поглощенный задумчивостью, взял под руки Гудро и Грансая и повел их в салон, а канонисса, с трудом ковыляя, старательно догоняла их, не желая упустить какую-нибудь деталь обсуждения.
– Смотрите, – сказал д’Ормини, – завтра на яхте не должно быть никакой команды, за вычетом нас троих и трех моряков, которые повезут нас обратно на берег. В четверть четвертого за Грансаем и канониссой придет специальный катер, он отвезет их на «Франсуа Коппе», отбывающий в пять в Буэнос-Айрес. Капитан корабля обо всем предупрежден – дорого стоил, но ему можно доверять! Отсюда будете выезжать облаченным в мою лейтенантскую форму летчика. Оказавшись на борту «Франсуа Коппе», запритесь с канониссой в моем трехкаютном «люксе». Ни в коем случае не покидайте его. Дожидайтесь нас – и ничего больше. Мы с Сесиль прибудем в последний момент.
– Зачем мне прикидываться вами при отъезде? – спросил Грансай.
– Чтобы сбежать, – ответил д’Ормини. – Сегодня утром я передам дом и яхту в пользование правительства. Завтра их займет рота жандармерии. За нами будут следить. Когда вы будете уезжать, – сказал он, обращаясь к графу, – они должны подумать, что это я. В том, что вы остаетесь, я дал слово чести, но взамен получил формальное обещание, что в моем присутствии вам не будут досаждать – избавят меня от этого и займутся вами, когда я уеду.
– И тогда они собирались меня арестовывать? – уточнил Грансай.
– Примерно так, – ответил д’Ормини.
Все замолчали. Затем Грансай спросил скептически:
– А как же вы? Как вы покинете яхту в последний момент так, чтобы вас не заметили? И как нам избежать полицейской проверки перед поднятием якоря на «Франсуа Коппе»? От всего этого разит чистым ребячеством!
– За этим я пригляжу! – энергично ответил д’Ормини, с усилием поднимаясь на ноги. – Запомните, что я вам сказал: малейшее отклонение от моего плана будет стоить мне жизни, и, да, у преданности есть пределы. Терпеть не могу спекулировать на своей личной безопасности!
Д’Ормини вновь уселся и стиснул лоб, изборожденный усталостью, пальцами изможденных рук, словно мумифицированных встреченным противодействием. Он просидел так долго. Сесиль Гудро повисла на шее у Грансая и взмолилась:
– Ну же, дайте ему сделать, как он хочет! Дайте ему сделать, как он хочет, хоть раз!
– Ладно! – сказал Грансай. – Закрою глаза на все, но, думаю, следует сообщить вам, что сегодня вечером приходили какие-то жандармы, принесли мне письмо от commissaire de police .
– Что? И что вы ответили? – спросил оторопевший д’Ормини.
– Ничего! – ответил Грансай. – Отказался принять его, а их выгнал.
– Не имеет значения, – сказал д’Ормини. – Они завтра все равно вернутся.
Рано поутру князь Ормини в последний раз навестил шефа полиции Гийоме, которого знал с детства.
– Послушай, старина, – сказал он Гийоме, – не хочу мешать тебе выполнять долг, но граф Грансай – один из лучших моих друзей. Какова бы ни была твоя ответственность, прошу тебя, не дай ничему с ним случиться, пока я здесь. И, как ты вчера обещал, я хочу, чтобы нас в моей каюте на «Франсуа Коппе» никто не беспокоил. От этого зависит честь дамы, отбывающей со мной. Сесиль Гудро не едет. Я вверяю ее тебе и оставляю под твоей защитой. Она ближайший друг графа и самый естественный посредник между тобой и им: сам знаешь, он порывист и несколько неуравновешен.
– Знаю, – ответил Гийоме, – вчера он отказался даже прочесть мое очень обходительное письмо.
В три пополудни с «Франсуа Коппе» прибыл катер – забрать графа Грансая и канониссу, а Сесиль Гудро и князь Ормини остались на яхте одни. Море было спокойным, гладким и полированным, как лист свинца; небо сливалось с морем, а отражение горы на другом краю залива казалось таким же твердым и плотным, как и сама гора, будто симметричный отросток-двойник – всего лишь ее продолжение. И только изредка выпрыгивала из воды llissa [43] , разбивая иллюзию абсолюта, сморщивая поверхность воды безмятежными расходящимися кругами.
– У нас впереди еще два часа, – сказал д’Ормини. – Не угадаете, что я припас. – Он подошел к шкафу, открыл его и извлек две опийные трубки. – Будем курить, это успокоит нам нервы. Отсюда видно все, что происходит на той стороне…
Они закурили.
На пляже, рядом с домом князя Ормини, разговаривали несколько жандармов. С ними было пятеро штатских – трое мужчин и две девушки. Всем им нечем было заняться, скучно, и они присаживались на песок в неудобных позах, лишь для того, чтобы сразу вскочить вновь; наклонялись за галькой и неуклюже швыряли камешки в воду рикошетом; взбирались повыше на берег и фотографировали друг дружку.
– Сколь властно над людьми бесплодное возбуждение! – воскликнул д’Ормини, владевший обратным качеством – способностью оставаться без движения, подобно манекену, часами напролет.
– Бедняжки, – отозвалась Сесиль Гудро, – им так не по себе. Такое впечатление, что им отчаянно хочется опорожнить мочевой пузырь, но, в общем, они не виноваты. Это же очевидно. У них нет опия! Теперь я понимаю Грансая. Когда чувствуешь конец веревки, полную безнадежность, что может взбодрить лучше запуска воздушного змея!
В четверть пятого трое полицейских забрались в крохотную лодку, едва их вместившую, и не спеша погребли к яхте.
– А вот и они, – сказал д’Ормини, – уже везут Грансаю ультиматум. Думают, он тут вместо меня. Выйдите, встретьте их. Скажите, что граф заснул, и что вы передадите ему посланье, а ответ принесете через полчаса.
– И что тогда? – спросила Сесиль.
– Я вам потом скажу, – ответил д’Ормини, ушел и заперся в каюте Грансая.
Все произошло так, как он предрек: жандармы доставили сообщение от Гийоме, их начальника, и поплыли назад, медля время от времени, – снимали длинные красные водоросли с весел или шлепали ими по плавающим обломкам пробки, пытаясь их утопить. Д’Ормини долго читал сообщение от Гийоме. Тот уже обращался к графу грубо. Он требовал покинуть яхту и явиться пред его очи. В конце письма, однако, Гийоме взывал к патриотизму Грансая и даже помянул триколор. Д’Ормини отправился к маленькому яхтенному бару, вынул сложенный вдвое французский флажок, приколотый между двумя бутылками «Амер Пикона» среди разнообразных флагов других наций, и, вложив его в конверт, запечатал письмо официальной печатью, оставленной графом Грансаем на столе.
– Вот, chérie, – обратился д’Ормини к Гудро, – отправляйтесь на берег и отдайте им конверт. Скажите, что вернетесь через десять минут, а сами, не теряя ни секунды, бегите; у вас будет время оказаться на борту «Франсуа Коппе». Там воссоединитесь с Грансаем и ждите меня. Мне тут надо кое-что доделать, но я вскоре за вами последую и буду на корабле не более чем через полчаса после вас.
Сесиль Гудро ушла на миг в каюту, чтобы приготовиться к отбытию, а когда спустилась в лодку, вдруг замешкалась. Д’Ормини похвалил ее за только что надетое украшение – серую, цвета мокрого камня, муслиновую шляпку без полей с вуалью до талии, опутывавшей и сжимавшей ее на манер пояса.
– Очень «отъездно», – сказал д’Ормини, – но самое главное – очень по-парижски. Если смотреть отсюда, прищурившись, получается в точности панорама Парижа. – Д’Ормини проговорил это, оперся на леера, склонился, и его торс перевесился через борт, словно добрая горгулья с готических башен Нотр-Дам. – Езжайте, chérie, скоро увидимся!
Он улыбнулся ей вслед, глядя, как она исчезает, крепко стиснул зубы, кои в желтоватом свете вечернего солнца казались желтее обычного, будто сжимал во рту половинку лимона, и даже вышло так, словно этот фрукт, несмотря на расстояние, брызнул кислыми каплями в глаза обоим. Половинка лимона улыбки д’Ормини все уменьшалась, и вскоре из всей фигуры князя Сесиль могла точно различить лишь вспышки его золотого перстня, блестевшего в солнечном свете, и по ним она знала, что он все еще машет ей рукой.
Сесиль Гудро с некоторой тревогой сжала довольно пухлый конверт с флагом в нем. Содержимое конверта, неожиданно «мягкое» на ощупь, показалось ей зловещим. Ее катер, описав широкий полукруг в обход скопления рифов, направился прямо к берегу, где стояло несколько жандармов. Сесиль Гудро доставила конверт и почти немедля отплыла, на сей раз – к порту Касабланки, чтобы взойти на борт «Франсуа Коппе» и встретиться с уже ожидавшими ее графом и канониссой.
В тот самый миг, когда шеф полиции Гийоме, распечатав конверт, ошарашенно смотрел на маленький трехцветный флаг, который держал между пальцев, – единственный ответ на его письмо, требовавшее от Грансая капитуляции, – Сесиль Гудро, отплывшая далеко к середине залива, повернула голову, чтобы взглянуть еще раз на яхту князя д’Ормини, и ее парализовал вид парившего над яхтой непорочного летающего змея. Она инстинктивно подумала: «Случится нечто чудовищное!» Но времени постичь этот страх у нее не было. Страшный взрыв сотряс вечернюю тишину, черный столп дыма вихрем вскинулся над яхтой д’Ормини, и та, сильно клюнув носом, казалось, на миг восстановила равновесие, но из нее во все стороны рвануло пламя, и она постепенно легла на борт. Д’Ормини совершил самоубийство, взорвав машинное отделение динамитом!
