– Да, – ответила она. – Есть и еще.
– Я должен их осмотреть и думаю, необходимо взять пробы кожи.
Доктор Киритсис встал, и Мария последовала за ним в хирургию, оставив Гиоргиса одного в кабинете в окружении анатомических схем, висевших на стенах.
Прежде всего доктор Киритсис внимательно рассмотрел патологическое изменение на ноге Марии, а потом изучил ее спину. Затем проверил чувствительность побледневших участков, сначала перышком, а потом и булавкой. У него не осталось сомнений в том, что поражение нервных окончаний налицо, но была ли это именно лепра, он не был уверен на все сто процентов. Доктор сделал подробные записи в карту и зарисовал форму пятен на схеме человеческого тела, как это полагалось.
– Мне очень жаль, деспинеда Петракис, но мне нужно взять пробы кожи. Это недолго, но, боюсь, потом будет немного болеть.
Мария сидела в полном молчании, пока Киритсис и медсестра готовили стекла для микроскопа и инструменты для среза. Всего месяц назад Мария показывала подругам новенькие предметы туалета, шелковые чулки скользили в их руках, легкие, как пух, и прозрачные, как крылышки стрекозы. Мария примерила их, чулки поглаживали ее кожу, они были настолько тонкими, что ноги выглядели как будто голыми, и только темный шов сзади говорил об их существовании. Потом Мария примеряла туфли, которые ей предстояло надеть в день свадьбы. А теперь та самая нога, на которой красовалась изящная туфелька, будет разрезана…
– Деспинеда Петракис, мне нужно, чтобы вы легли вот на эту кушетку, прошу вас, – прервал воспоминания Марии доктор Киритсис.
Скальпель был безумно остр. Он проник в кожу Марии не больше чем на два миллиметра, но в воображении Марии разрез выглядел огромным. Ей казалось, будто ее разрезают на куски, как мясо, а доктор взял из-под кожи лишь крохотную частицу мягкой массы, чтобы положить на предметное стекло и исследовать под микроскопом. Мария поморщилась, ее глаза повлажнели от боли и страха. Киритсис взял пробу и с ее спины, а медсестра быстро наложила антисептическую мазь и ватку.
Как только кровотечение прекратилось, медсестра помогла Марии встать с кушетки, и они вернулись в кабинет доктора Киритсиса.
– Что ж, – сказал доктор, – результат будет готов через несколько дней. Я проверю пробы на наличие бациллы Хансена, потому что только она доказывает наличие болезни. Я могу вам написать, или, если хотите, можете снова приехать, и я вам расскажу все лично. Думаю, личная встреча была бы лучше для всех. Если диагноз подтвердится, его предпочтительнее сообщить с глазу на глаз.
Несмотря на то что ради встречи нужно было совершить еще одну долгую поездку, и отец, и дочь знали, что им не захочется доверять подобные новости почте.
– Мы приедем, – решил Гиоргис за них обоих.
И перед тем как они покинули госпиталь, был назначен следующий прием. Доктор Киритсис должен был ожидать их в такое же время на следующей неделе. Он был настоящим профессионалом и потому никак не намекнул, чего ожидает от результатов проверки. Он не желал тревожить людей без необходимости, но не хотел и подавать им ложных надежд, так что держался нейтрально, почти безразлично.
Это была самая длинная неделя в жизни Марии. Только Фотини знала, что ее подруга живет как на краю пропасти. Мария пыталась занять себя множеством практических дел, но ничто не могло отвлечь ее от того, что должно было произойти в следующий понедельник.
В пятницу накануне их поездки в Ираклион Марию навестила Анна. Она желала знать, сделала ли Мария анализы? Каковы результаты? Почему она до сих пор ничего не знает? Когда они это услышат? Никакого сочувствия не было во всех ее вопросах. Мария отвечала сестре весьма односложно, и наконец Анна отправилась восвояси.
Как только сестра скрылась с глаз, Мария бросилась к Фотини. Ее очень встревожили нотки почти мстительного энтузиазма, которые она услышала в голосе Анны.
– Мне кажется, ей так хочется поскорее все узнать, потому что это и ее как-то касается, – сказала Фотини, крепко сжимая руки подруги. – Но не следует слишком много об этом думать. Надо быть оптимистками, Мария!
Несколько дней Мария пряталась ото всех. Она послала Маноли записку, сообщая, что ей нездоровится и она не сможет с ним увидеться до следующей недели. К счастью, Маноли не стал задавать лишних вопросов, а когда Гиоргис, с которым Маноли встретился в баре в Плаке, подтвердил версию Марии, всему поверил, тем более что Гиоргис сказал: Мария поправится через несколько дней. Мария же чувствовала себя еще более несчастной оттого, что не могла видеть Маноли. Она тосковала по его жизнерадостному веселью и приходила в ужас от мысли, что свадьба может и не состояться.
Но понедельник в конце концов наступил. Мария и Гиоргис повторили долгий путь в Ираклион, но на этот раз куда легче нашли госпиталь и вскоре уже снова сидели перед кабинетом Киритсиса. Настал его черед опаздывать. К ним вышла медсестра и извинилась за задержку. Доктор Киритсис задерживается, но должен прийти в течение получаса. Мария была буквально вне себя. До сих пор она умудрялась сдерживать тревогу, но эти последние тридцать минут окончательно лишили ее терпения, она принялась шагать взад-вперед по коридору, пытаясь взять себя в руки.
Но наконец доктор появился. Он пространно извинился за то, что заставил их ждать, и сразу пригласил в свой кабинет. Все его поведение отличалось от того, как он держался в прошлый раз. Карта Марии лежала на его столе, и доктор открыл папку и тут же снова ее закрыл, как будто ему нужно было еще что-то проверить. Но конечно же, это было не так. Он прекрасно знал, что именно должен сказать, и у него не было причин заставлять этих людей ждать еще дольше. Поэтому доктор сразу перешел к делу:
– Деспинеда Петракис, боюсь, в пробах вашей кожи действительно обнаружена бактерия лепры. Мне очень неприятно сообщать вам такую плохую новость.
Киритсис не мог бы сказать, для кого его слова оказались более оглушающими – для дочери или для отца. Дочь была копией своей покойной матери, и Гиоргис остро осознавал жестокость судьбы, повторившей историю Элени. Он был в ужасе. Конечно, доктор мог бы наговорить множество слов, отчасти смягчивших бы сообщение, вроде: «Болезнь зашла не слишком далеко, так что, возможно, мы сумеем вам помочь» – или: «Думаю, мы захватили болезнь в самом начале». Но как бы то ни было, ему все равно пришлось бы сообщить главное, а дурная новость оставалась прежней, катастрофической и жестокой.
Отец и дочь сидели молча, их худшие опасения оправдались. И оба уже мысленно видели Спиналонгу, теперь не сомневаясь в том, что остров станет последним прибежищем Марии, ее судьбой. Девушка поначалу сходила с ума от тревоги, но за последние дни постаралась убедить себя в том, что все обойдется, все будет хорошо. Потому что воображать худшее было выше ее сил.
Киритсис понимал, что именно он должен нарушить молчание, повисшее в его кабинете, и когда ужасная новость улеглась в умах отца и дочери, он постарался немного их утешить:
– Для вас это страшная новость, и мне очень жаль, что пришлось вам ее сообщить. Но возможно, вас немного ободрит то, что в изучении лепры произошли большие сдвиги. Когда заболела ваша жена, кириос Петракис, имевшиеся методы лечения, на мой взгляд, были чрезвычайно примитивны. Но в последние годы наметился большой прогресс в медицине, и, я надеюсь, это принесет вам пользу, деспинеда Петракис.
Мария упорно смотрела в пол. Она слышала голос доктора, но так, будто Киритсис находился где-то далеко-далеко. И только услышав собственное имя, подняла голову.
– По моему мнению, – говорил доктор, – должно пройти лет восемь или даже десять, пока ваша болезнь разовьется. Ваш тип бациллы – невральный, и, если в остальном вы будете пребывать в добром здравии, она не разовьется в лепроматозный тип, то есть в бугорковую проказу.
«О чем он говорит? – думала Мария. – Что я проклята, обречена на смерть, но мне понадобится много времени, чтобы умереть?»
– Так что же… – Ее голос прозвучал тише шепота. – Что же дальше?
Впервые с того момента, как она вошла в этот кабинет, Мария посмотрела прямо на Киритсиса. По его взгляду она поняла, что он не боится правды и скажет ее не колеблясь. А ей, ради отца, не ради себя самой, следовало быть храброй. Она не должна плакать.
– Я напишу доктору Лапакису письмо с объяснением ситуации, и на следующей неделе или около того вам придется перебраться в колонию на Спиналонге. Наверное, не стоит напоминать, но я все же посоветовал бы вам как можно меньше говорить об этом, разве что самым близким людям. Люди до сих пор мало что понимают в проказе и думают, что могут подхватить ее, просто находясь с вами в одной комнате.
