Тесса молча пила лимонад.
– Скажи ему, – настаивала Нэнси. – Скажи Олли, что у него в карманах! Начни с правого.
Тесса ответила, не поднимая головы:
– Ну, скорее всего бумажник.
– Что еще? – поторопила Нэнси.
– Да, верно, – сказал Олли. – Бумажник. Что ж, теперь пусть угадает, сколько в нем денег. Сразу скажу: не густо.
– Это не важно, – сказала Нэнси. – Скажи, что там еще, Тесса. В правом кармане.
– К чему ты клонишь? – спросил Олли.
– Тесса, – льстиво протянула Нэнси. – Тесса, миленькая, ты же меня знаешь. Вспомни, мы старые подруги, с первых школьных дней. Сделай это ради меня.
– Это какая-то игра? – спросил Олли. – Вы вдвоем меня разыгрываете?
Нэнси рассмеялась.
– А в чем дело? – спросила она. – Есть чего стыдиться? Там у тебя старый вонючий носок?
– Карандаш, – едва слышно выдавила Тесса. – Немного денег. Монеты. Не знаю, какого достоинства. Листок бумаги с написанным текстом? Нет, с напечатанным?
– Выворачивай карман, Олли, – потребовала Нэнси. – Выворачивай!
– Да, и пластинка жвачки, – добавила Тесса. – Кажется, пластинка жвачки. Это все.
Жевательная резинка оказалась без обертки, вся в крошках.
– Я и сам уже не помню, что там, – соврал Олли.
На свет показались огрызок карандаша, пара монет разного достоинства и сложенная, истертая на сгибах газетная вырезка.
– Это мне кто-то дал, – поспешно добавил он, когда Нэнси вырвала ее у него из рук и развернула.
– «К рассмотрению принимаются оригинальные рукописи высокого уровня, как проза, так и поэзия, – зачитала она вслух. – С особым вниманием мы подходим…»
Олли отобрал у нее вырезку:
– Это мне кто-то дал! Чтобы я сказал, можно ли верить такому объявлению.
– Брось, Олли.
– Я даже не знал, что она до сих пор у меня в кармане. Как и жвачка.
– Ты не удивлен?
– Конечно нет. Я забыл.
– Не удивлен способностями Тессы? Что она знала?
Олли через силу улыбнулся Тессе, хотя был крайне смущен. Она не виновата.
– Да у любого парня в карманах может такое найтись, – ответил он. – Монеты? Конечно. Карандаш…
– А жвачка? – настаивала Нэнси.
– Возможно.
– И бумажка с напечатанным текстом. Она же так и сказала – с напечатанным!
– Она сказала «листок бумаги». И не знала, что на нем. Ведь не знала, правда? – повернулся он к Тессе.
Она помотала головой. Посмотрела на дверь, прислушалась.
– Кажется, машина едет.
И она была права. Теперь они тоже услышали. Нэнси подошла к окну выглянуть из-за занавески, и в этот миг Тесса внезапно улыбнулась Олли. Не было в этой улыбке ничего заговорщического или виноватого, как не было и обычного девичьего кокетства. Такой улыбкой можно приветствовать, но без особого приглашения. Скорее, она просто выражала душевную теплоту и добродушие Тессы. И в то же время девушка так расслабленно повела широкими плечами, будто улыбка эта разлилась по всему ее телу.
– Вот черт, – сказала Нэнси; но ей пришлось сдержать свое возбуждение, а Олли – свой внезапный интерес и удивление.
Тесса открыла дверь как раз в тот момент, когда из машины выбрался какой-то мужчина. Он подождал у ворот, пока Нэнси и Олли пройдут по дорожке. На вид ему было около шестидесяти; крепкие плечи, серьезное лицо, светлый летний костюм и шляпа с полями. Машина – купе последней модели. Мужчина кивнул Нэнси и Олли с тем равнодушным уважением и нарочитым отсутствием интереса, с каким кивают, когда придерживают для вас дверь на выходе от врача.
Вскоре после того, как мужчина зашел в дом, на дороге показалась еще одна машина.
– Сплошной поток, – сказала Нэнси. – Воскресными вечерами всегда полно народу. По крайней мере, летом. Люди отовсюду к ней съезжаются.
– Чтобы она определила, что у них в карманах?
Нэнси пропустила его колкость мимо ушей.
– В основном спрашивают об утерянных вещах. Важных вещах. Важных для них, по крайней мере.
– Она берет плату?
– Не думаю.
– А надо бы.
– Это еще почему?
– Она же бедная.
– Но ведь не голодает.
– Может, она нечасто угадывает.
– Сомневаюсь, иначе стали бы к ней до сих пор ездить?
На обратном пути сквозь душный коридор ярких розовых кустов тон их беседы сменился. Оба тяжело утирали пот и были не в силах больше подтрунивать друг над другом.
– Я не понимаю, – сказал Олли.
– А я – тем более, – подхватила Нэнси. – Она ведь не только вещи находит. Случалось, даже трупы.
– Трупы?
– Был один мужчина – все думали, что он шел по шпалам, попал в снежную бурю и замерз насмерть, но найти его не могли, а Тесса велела посмотреть у подножия утеса, на берегу озера. И точно. На шпалах его бы долго искали. А еще однажды корова пропала, а Тесса сказала, что та утонула.
– Ну? – не унимался Олли. – Если все так и есть, почему никто не попытался это исследовать? С научной точки зрения?
– Все так и есть, до последнего слова.
– Не могу сказать, что я ей не доверяю. Но мне хочется знать, как она это делает. Ты не спрашивала?
Ответ Нэнси его удивил.
– Это было бы бессовестно, – сказала она.
Теперь, похоже, беседа надоела ей.
– Хорошо, – не отступался Олли, – а в школе она тоже так умела?
– Нет. Не знаю. По крайней мере, виду не подавала.
– Значит, она была как все?
– Не совсем. Хотя кого вообще можно назвать таким, как все? Я и себя всегда считала особенной. Джинни – себя. А Тесса просто всегда жила на отшибе и по утрам, перед школой, доила корову, чего никто из нас не делал. Я всегда старалась с ней дружить.
– Не сомневаюсь, – мягко сказал Олли.
Она продолжила, будто не услышала его слов.
– Думаю, это началось… думаю, это началось, когда она заболела. Лет в четырнадцать она заболела, даже припадки были. Она бросила школу и не вернулась, вот тогда-то и начались все эти странности.
– Припадки, – повторил Олли. – Эпилептические?
– Вот уж чего не знаю. Ох, – Нэнси отвернулась, – какая же я стерва!
Олли остановился:
– Это еще почему?
Нэнси тоже остановилась:
– Я специально тебя сюда привела – хотела показать, что у нас тут тоже есть кое-что особенное. Она. Тесса. То есть хотела показать тебе Тессу.
– Ага. И что?
– Ты ведь не думал, что здесь есть что-нибудь, достойное твоего внимания. Думал, над нами только потешаться можно. Над всеми нами. Вот я и захотела тебе ее показать. Как аномальное явление.
– Я бы не назвал ее аномальным явлением.
– Да ведь я потому и затеяла эту встречу. Мне надо надавать по голове!
– Ну уж.
– Надо вернуться и попросить прощения!
– Я бы не стал.
– Не стал бы?
– Нет.
Вечером Олли помог Нэнси подать к столу холодный ужин. Миссис Бокс оставила в холодильнике приготовленного цыпленка и пару салатов, а Нэнси в субботу испекла бисквит, который собиралась подать с клубникой. Они накрыли стол на веранде – там, куда падала вечерняя тень. После основного блюда, перед десертом, Олли понес тарелки и салатницы обратно в кухню.
Вдруг он спросил:
– Интересно, хоть один из них догадался принести ей угощение? Вроде курицы или клубники?
Нэнси была занята тем, что макала лучшие ягоды во фруктовый сахар. Через мгновение она переспросила:
– Кому?
– Той девушке. Тессе.
– А, – ответила Нэнси. – Да она кур держит, всегда может одну зарезать. Не удивлюсь, если у нее и огород есть. В деревне почти у всех огороды.
Приступ раскаяния по дороге домой пошел ей на пользу, но уже закончился.
– Дело не в том, есть в ней аномалия или нет, – продолжил Олли. – Просто сама она себя аномальным явлением не считает.
– Ну конечно.
– Ей достаточно быть собой. Глаза у нее удивительные.
Нэнси пошла спросить Уилфа, не хочет ли он сыграть на рояле, пока она будет готовить десерт.
– Мне надо взбить сливки, а в такую погоду на это уйдет целая вечность.
Уилф сказал, что им придется подождать, так как он очень устал.
Однако он все же сыграл, но позже, когда уже была вымыта посуда, а за окном начали сгущаться сумерки. Отец Нэнси не ходил на вечерние службы – думал, это уж чересчур, – но запрещал по воскресеньям карточные и настольные игры. Пока Уилф играл на рояле, он снова пролистал «Пост». Нэнси сидела на ступеньках веранды, вне поля его зрения, и курила сигарету, надеясь, что отец не учует запаха табака.
– Когда я выйду замуж… – сказала она Олли, который стоял, облокотившись на перила, – когда я выйду замуж, буду курить когда захочу.
Олли, конечно, не курил из-за проблем с легкими.
Он рассмеялся:
– Ну-ну. Ради одного этого стоит выйти замуж.
Уилф по слуху играл «Маленькую ночную серенаду»[41].
– А он хоть куда, – заметил Олли. – Пальцы быстрые. Но девчонки говорили, что слишком холодные.
Однако думал он не о Уилфе, не о Нэнси, не об их браке. Он думал о Тессе, о ее странности и спокойствии. Думал, чем она занята этим жарким вечером в конце той узкой дороги, обсаженной дикими розами. Беседует до сих пор с посетителями или хлопочет по дому? А может, вышла и села на скрипучие качели, совсем одна, в мягком свете восходящей луны?
