– Да, возможно. Раньше вообще было плохо быть женщиной.
– Моя мать сказала бы, что в эпоху неолита дело обстояло лучше, – улыбнулась Люси.
Они покинули лабиринт тенистых, украшенных мозаикой комнат гарема и пересекли двор, чтобы пройти в сокровищницу. В верхней галерее был портрет Селима III – того самого султана, к которому обращался писец. Он выглядел добродушно: тусклые, сонные глаза и узкий нос. Убийцы Селима, сказал Эндер Люси, были предателями-янычарами, недовольными попытками султана реформировать армию на французский манер. Рядом висел портрет Махмуда, сына Эме. Эндер прошептал, что Махмуд не похож на Селима, возможно, потому что у них были разные матери. С картины на посетителей смотрел мужчина с большими умными глазами и маленьким злым ртом, частично скрытым черной бородой.
– Он выглядит так, как будто его правление прошло в разочарованиях, – сказала Люси.
– Может быть. Махмуд старался изменить дресс-код: заменить фески на сюртуки, – ответил Эндер. – Между прочим, он оказался более удачлив, проводя реформы по западному образцу, чем Селим.
Во дворе они нашли тихую скамейку в тени, вдали от суеты дворца.
– Ты ведь уже закончил переводить текст, не так ли? – спросила Люси.
Эндер кивнул.
– А почему ты мне ничего не говоришь?
– Сейчас не время. Я хочу сначала подготовить тебя. Вернее, не совсем так. Люси, я не знаю, как подготовить тебя, – и жду, когда меня осенит идея.
– Я так понимаю, что это предупреждение? Значит, хорошего финала ждать не приходится?
Эндер не ответил. Вместо этого он вытащил из сумки несколько страничек и передал их девушке. Она принялась за чтение с замиранием сердца.
«В личных апартаментах Накшидиль-Султан мисс Адамс увидела большие кресла с бледными сатиновыми подушками, гигантские зеркала в золотых рамах, покрытых растительным орнаментом, и красивые столики из древесины атласного дерева, на которых стояли сладко пахнущие сосуды с ароматическими зельями.
Когда в комнату вошла Накшидиль-Султан, мисс Адамс лишилась дара речи при виде возлюбленной султана, одетой в шелковое платье, изукрашенное изумрудами и рубиново-красными гвоздиками. Когда Накшидиль двигалась, ее волосы цвета пшеницы сверкали блеском маленьких бриллиантов. Без лишних слов мисс Адамс вручила ей письмо старого джентльмена и принялась ждать.
Но Накшидиль – Султан отдала письмо обратно мисс Адамс, недоуменно качая головой.
– Здесь какая-то ошибка, – сказала она. – Оно адресовано не мне.
Когда девушка прочитала его, то разрыдалась. Послушный долгу, я попытаюсь передать в своем переводе барочную витиеватость французского языка старого джентльмена.
Моя дорогая Желанная!
Когда ты прочитаешь эти строки, я уже буду в экипаже, направляющемся в Эдирне, с Финетт на коленях и с париком тетушки Флоры на голове, дабы удержать подальше от моих старых костей осенний холод. Ты все знаешь, моя дорогая девочка. Я люблю только тебя – я влюбился в тебя с первого взгляда, с того самого момента, когда ты проявила свою доброту на барже в Венеции.
Не печалься, душа моя. Я не намереваюсь давать почву желаниям, которые не в состоянии выполнить. Хотя именно желания и составляют суть нашей жизни и ведут нас к той вере, что необходима каждому для исполнения собственной судьбы.
Письма Эме, которые сначала пробудили твою симпатию ко мне, были составлены из слов, способных понравиться тебе, из отрывков писем всех женщин, которых любил я и которые некогда любили меня. Милая моя, с тобой я чувствовал себя более удовлетворенным, чем когда-либо в жизни. Уверен, что более я никогда уже не испытаю ничего подобного.
Через несколько часов приедет экипаж, и я вернусь в Богемию, чтобы завершить историю своей жизни. Много раз я намеревался открыть тебе правду об Эме Дюбек де Ривери и, зная твою добрую натуру, был уверен, что ты меня простишь. Но я не мог просить столь юное создание присоединиться к старому раку-отшельнику, когда жизнь и путешествия зовут тебя вперед. Знай же, я никогда тебя не забуду, мое сердце переполнено почтением к тебе, Желанный мой Философ.
Так что ты и я подошли к окончанию нашего путешествия вместе. Я поговорил с нашим новым другом, и он присмотрит за тобой в Константинополе, когда я уйду. Я дал ему достаточно денег, чтобы отправить тебя в Америку или туда, куда пожелает твое сердце, – доверься ему для твоей же пользы.
Надеюсь, что ты будешь путешествовать по миру более легко, чем я, Джакомо Казанова, исколесивший Европу и Азию в поисках любви и наслаждения и нигде не задержавшийся надолго. Где бы ты ни остановилась, Желанная, пусть дом ждет тебя. И пусть твои приключения дадут жизнь тысяче вер, больших и малых.
Твой любящий Джакомо.Мисс Адамс была очень расстроена, когда вернулась в свои апартаменты. Не уверен, что она услышала мои слова, когда я сказал ей, что обещал шевалье де Сейнгальту отвезти ее в свой дом, если с ним случится несчастье. И естественно, я не ожидал, что Аилах столь быстро призовет меня исполнить данное чужестранцу слово.
Бедная женщина лишилась дара речи и не разговаривала со мной и моей женой целых три дня. Она отворачивала голову, когда Айша приносила ей еду, и, насколько мне известно, ничего не ела. Вместо этого бедняжка часто уходила из дома и гуляла по берегу Босфора, не обращая внимания на погоду – шел ли дождь или ярко светило солнце. Наконец Айше удалось упросить ее разделить с нами трапезу.
Могу сказать, о Могущественный Халиф, что моей жене нравится иметь взрослую женщину у себя в доме. Три наших малолетних сына и две дочери сейчас начинают говорить и только открывают для себя язык. Айша постоянно жаловалась мне, что моя работа придворного писца лишает ее единственного взрослого собеседника, и она часто ловит себя на том, что начинает лопотать на детском языке.
Рассказ мой близится к завершению, но сначала я спешу уведомить своего повелителя: Накшидиль-Султан объяснила Желанной Адамс, что только однажды встречала этого пожилого джентльмена. Еще девочкой она видела высокого мужчину в парике по имени шевалье де Сейнгальт около Нанта, когда тот выгуливал свою собаку в парке. Джентльмен приподнял шляпу и отпустил какое-то вежливое замечание касательно живущих там лебедей. Накшидиль-Султан также вспомнила, что действительно оставила свой миниатюрный портрет на Мартинике. Похоже, пожилой джентльмен выдал его за ее подарок и написал несколько любовных писем от имени Накшидиль-Султан, чтобы сбить с толку мисс Адамс. Это действительно чрезвычайно любопытная история, и я не знаю точно, каковы были отношения мисс Адамс с шевалье де Сейнгальтом. Ясно одно: они сильно любили друг друга.
Все, что теперь остается выслушать Могущественному Халифу, так это мою нижайшую просьбу позволить мисс Адамс жить под моим присмотром у меня в доме, где она будет находиться вдали от придворных заговорщиков до тех пор, пока не решит уехать. Она – хорошая женщина и показала себя сильной и достойной доверия в случае с принцем, за что тот платит ей уважением и дружбой. Старый джентльмен, напротив, оказался искусным обманщиком, хотя мисс Адамс и защищает его, до сих пор видя в нем одни только достоинства.
Она с радостью согласилась жить с моей семьей под одной крышей. Вчера они с моей женой наслаждались беседой в саду рядом с Босфором, и мисс Адамс была рада тому, что моя супруга немного говорит по-английски, хотя ей, разумеется, надо работать усерднее, дабы улучшить свои познания.
Теперь же я подхожу к заключительному моменту, когда должен вознести благодарность несказанной щедрости Могущественного Халифа. Служба во дворце моего повелителя уже достаточная награда для меня, но я верю, что Ваша Высочайшая Мудрость позволит мисс Адамс жить в моем доме, дабы я мог наслаждаться родной речью, беседуя с моей гостьей. О Величайший из Повелителей, подобные беседы для меня словно бы драгоценные мосты, позволяющие мне воскресить в памяти моего дорогого, безвременно почившего отца.
Сие послание составлено Бедным, Ничтожным, Нуждающимся в Милости Аллаха писцом Мустафой, нареченным Сари, сыном Мустафы Шотландца. Пусть он покоится в мире, и да простит Аллах Всемогущий, наши грехи и да закроет он покровами наши ошибки! Аминь! Завершено в столичном городе Константинополе, в год 1212 от Хиджры-Пророка».
Люси отложила перевод Эндера, лицо ее выражало болезненное изумление, а взгляд был устремлен на Золотой Рог. Было уже за полдень, и гавань была забита грузовыми судами и лодками с туристами – очередными любителями экзотических видов.
– Как печально, – прошептала девушка.
– Он же Казанова – он должен был продолжать свой путь.
– Да ничего он не продолжил, Эндер, а вернулся в Богемию и остаток жизни провел, работая в библиотеке у графа, который ни во что его не ставил.
