Эмерсон спала глубоким сном в слабоосвещенной комнате. Она выглядела такой красивой. Ноэль наклонилась и нежно поцеловала ее в лоб.
– Наконец, ты получила своего ребенка, Эм, – прошептала она. – Свою маленькую девочку. – Ноэль жалела, что не была с ней в такое трудное время.
Она поставила бутылочку на маленький столик возле кресла с откидной спинкой. Потом вымыла руки и подошла к кроватке.
В какой-то момент ей показалось, что она уже видела этого ребенка. Розовая шапочка, из-под которой выбивались темно-каштановые волосики. Тонкие черты. Шесть с половиной фунтов. У нее заняло долю секунды понять, что она видела не этого ребенка, а другого в комнатке Джилл. Всего лишь долю секунды, но этого было достаточно, чтобы она поняла, что сознание у нее нарушено сильнее, чем обычно.
– Привет, крошка, – прошептала она, начиная менять подгузник. Ребенок – Дженни – зашевелилась, личико у нее нахмурилось, и из горла вырвался писк. Глаза Ноэль наполнились слезами, и она прикусила задрожавшую губу.
Перепеленав Дженни, Ноэль взяла ее на руки и села в кресло. Глазки Дженни открылись, замигали, морщинки углубились, а крошечные губки раскрылись, что предшествовало, как знала Ноэль, голодному воплю. Она подразнила раскрытые губки соской и почувствовала прилив гордости, когда Дженни начала сосать. Ручка ребенка касалась ее руки, каждый пальчик – совершенство. Ноэль наклонилась и поцеловала ее в лобик. За свою жизнь она перевидала сотни младенцев, но впервые сказала одному из них «я тебя люблю».
Анна
Вашингтон, округ Колумбия 2010
Когда в дверях показалась девушка, я бросила на нее только один взгляд, и мое сердце рванулось к ней. Сама же я окаменела от потрясения. Я стояла у кровати Хейли, опираясь одной рукой на спинку, а другую прижимая к груди. Тара направилась к девушке и ее матери. Она что-то говорила, но слова ее звучали словно на иностранном языке. Хейли схватила меня за руку, лежавшую на столе, сжав кисть кончиками пальцев. Я понимала, что она, как и я, не видела ни Грейс, ни Тару. Не видела она и другую женщину. Обе мы смотрели только на девушку.
Внезапно Тара замолчала и пристально посмотрела на нас.
– Мама, – сказала Хейли, – скажи что-нибудь.
– Что происходит? – спросила Тара.
Если бы мы с Хейли увидели эту девушку на улице в один из наших приездов в Уилмингтон, мы бы гнались за ней квартал за кварталом, миля за милей. Мы так долго ее искали. Мы бы поняли, что мы ее нашли, как мы понимали это сейчас.
– Эта акушерка… – Мне пришлось откашляться. – Эта Ноэль принимала и тебя? – спросила я девушку, хотя уже знала ответ. Женщина в дверях обняла девушку, прижимая ее к себе.
– Нет, – сказала она. – Дженни родилась в роддоме, ее принимал акушер.
Она лгала. Иначе просто не могло быть. Ноги у меня сделались резиновыми, но я подошла к ночному столику и взяла оттуда фотографию Хейли с ее кузинами. Держа фотографию в руках, как величайшую хрупкую ценность, я поднесла ее к женщине и девушке.
– Это моя золовка и ее дочери, – сказала я, протягивая ее женщине. – Кузины Хейли. Взгляните на них.
Я знала, что они увидят на фотографии. Четыре девочки с круглыми темными глазами. Почти темные волосы и белоснежная кожа. Слегка срезанные подбородки. Носы слишком широковатые, чтобы их можно было назвать красивыми.
Я отступила от них к Хейли, потому что боялась не удержаться и прикоснуться к девушке. Обнять ее. Пока я должна была довольствоваться тем, что дышу с ней одним воздухом. Наконец-то, думала я, наконец.
Тара и Грейс подошли к женщине, и Тара взяла фотографию, задрожавшую в ее руке.
– О боже, Эмерсон, – сказала она. – Как такое может быть?
– Тара, – сказала женщина, как будто прося подругу сделать что-то, что было не в ее власти. – Этого не может быть, – сказала она. – Не может быть.
Все четверо смотрели на фотографию, и я видела, как доходит до них истина. Я взяла за руку Хейли, ожидая того момента, когда я смогу обнять мое другое дитя, моего первенца, которого я жаждала принять в свои объятия долгие шестнадцать лет. В темных глазах девушки я видела смятение и страх, и это разбивало мне сердце.
– Дженни, – сказала я. – Ведь тебя так зовут? Правильно я поняла? – Я не расслышала, когда Тара их назвала.
Девушка медленно отвела взгляд от фотографии.
– Да, – прошептала она.
– Не бойся, – сказала я.
Грейс взглянула на свою мать.
– Значит, я не?..
Тара покачала головой.
– Я не думаю. – Она притронулась к плечу другой женщины. – Эм, – сказала она, – возможно ли это? Что ты помнишь?
– Я родила ее в роддоме, – повторила женщина. – Это невозможно. Это какая-то нелепость.
– Когда твой день рождения? – спросила я Дженни.
– Тридцать первого августа, – прошептала она.
Мое дитя, подумала я. Глаза у меня наполнились слезами. Два дня она лежала одна, не побывав в руках матери. Не слыша ее слов. Она была одна, пока эта акушерка потихоньку не унесла ее, уничтожив все следы ее существования так, чтобы я никогда не смогла ее вернуть.
– Ты – моя Лили. Я уверена.
– Прекратите это! – крикнула женщина, привлекая к себе Дженни. Я поняла, что сказала слишком много и слишком рано, но я не могла сдержаться.
Девушка вырвалась из объятий матери и выбежала в коридор. Грейс побежала за ней. Тара схватила подругу за руку, чтобы помешать ей последовать за ними.
– Предоставь это Грейс, – сказала она.
Женщина выглядела потрясенной.
– Я не понимаю, что происходит.
– Это Лили, – воскликнула Хейли. – Она так похожа на Лили.
Тара посмотрела на меня, держа женщину за руку.
– Дайте мне поговорить с Эмерсон, – сказала она.
Я не хотела, чтобы они уходили. Я боялась, что Лили снова бесследно исчезнет. Но что я могла поделать?
– Хорошо, – кивнула я. Эмерсон уже вышла и быстрыми шагами удалялась по коридору, стараясь уйти от меня как можно быстрее.
– Пожалуйста, не уходите, – добавила я, но она уже скрылась, и только Хейли слышала мои слова.
Ноэль
Уилмингтон, Северная Каролина 1994
Вздрогнув, она проснулась и не сразу поняла, где она находится. Странное тусклое освещение в комнате дезориентировало ее. Она несколько раз мигнула, стараясь сфокусироваться. Маленькая раковина. Кроватка. Повернув голову направо, она увидела кровать, где спала Эмерсон. Что-то твердое уперлось в ее бедро, она взглянула и увидела на сиденье кресла бутылочку. Она кормила ребенка. Как ее зовут? Грейс? Они хотели назвать ее Ноэль. Нет, это не Грейс. Это ребенок Эмерсон. Дженнифер. Дженни. Ноэль смутно припоминала, как встала, чтобы положить ребенка в кроватку, но кроватка была пуста. Она старалась собраться с мыслями. Может быть, заходила Джилл, чтобы взять ребенка у нее из рук? Она медленно перевела дух, опасаясь, что у нее закружится голова, если она встанет. Потом уперлась руками в сиденье, чтобы подняться, но, когда начала вставать, ее взгляд упал на пол, и у своих ног она увидела ребенка, который выскользнул из ее усталых рук по шелковистой ткани юбки.
Дыханье у нее замерло. Ноэль поднялась слишком быстро, чтобы дотянуться до ребенка, и упала на пол, сильно ударившись бедром. Схватив ребенка, она взяла его на колени, но сразу же поняла, что было уже слишком поздно. Шея ребенка неестественно выгнулась, безжизненные губы посинели.
Ноэль смотрела на ребенка расширившимися от ужаса глазами. «Ты ее убила, убила, убила», – говорила она себе. Руки у нее дрожали, когда она попыталась выпрямить головку на сломанной шее. Она наклонилась, пытаясь вдохнуть жизнь в посиневшие губы и крошечный носик, на котором уже засохла струйка крови.
Ноэль встала на ноги, ухватившись за раковину. Ей казалось, что она рыдает, но звук этот замер у нее в груди, так и не вырвавшись наружу. Она положила ребенка в кроватку и застыла, лихорадочно соображая.
Ребенок в комнате сестер. Близнец этого. У которого умирает мать, а отец отсутствует.
Как ей отвлечь Джилл? Она осторожно открыла дверь. Комната была пуста. Джилл там не было, а ребенок оставался в кроватке. Каштановые волосы. Шесть с половиной фунтов. Нельзя терять время. Нельзя больше думать.
Ноэль взяла ребенка на руки. Она схватила тонкую табличку, прикрепленную к кроватке, и проскользнула обратно в палату Эмерсон. Руки у нее тряслись, когда она положила ребенка в кроватку рядом с дочерью Эмерсон. Потом завернула безжизненное тельце маленькой Дженни во фланелевое одеяльце и осторожно опустила его в свою огромную кожаную сумку.
Браслет на ручке! Она осторожно сняла его с кисти ребенка и заменила на тот, что был у ребенка в кроватке. Она успела заметить фамилию: Найтли, девочка. Она бросила его и сведения о ребенке в сумку. Все это она сожжет. Она уже представляла, как разводит огонь в камине.
Она прокралась из роддома, встретив по дороге пару сестер и знакомого акушера, но они едва обратили на нее внимание, пробегая по коридору. Сегодня в отделении было неспокойно. Так же неспокойно, как у нее на душе. Так же неспокойно, как предстояло ей чувствовать себя до конца жизни.
