Боб обернулся на сиденье, глядя, как Энгус выносит меня из машины.
– Привезу доктора Маклина, – сказал он. – А потом надо забрать это жалкое существо. Уж и не помню, когда в последний раз кого-то в камеру сажал.
Он снова вздохнул:
– Надо думать, его и кормить положено.
Как только Энгус занес меня наверх, Анна, Мэг и Mhàthair отняли меня у него и прогнали его вниз, велев хорошенько обсушиться.
Вскоре в камине ревел огонь, меня переодели в толстую ночную рубашку и укутали в столько одеял, что я не могла пошевелиться. К ногам положили несколько горячих «хрюшек», а Mhàthair, приложив сперва ухо к моей груди и покачав головой, – ненадолго исчезла и вернулась с дымящейся пахучей припаркой, которую сунула за ворот моей ночной рубашки. Между пальцами ног Mhàthair насовала толченого чеснока и закутала их еще плотнее. Укладывая на место одеяла, она добавила еще одно, сложенное, в ногах, отчего меня совсем придавило.
Я вытерпела все без возражений. Если я не заходилась кашлем, у меня трещали легкие. Я была слишком слаба, чтобы двигаться, и лежала, уставившись затуманенными глазами в огонь, и то приходила в себя, то уплывала в судорожное забытье, переживая то, что казалось мне моими последними мгновениями: невесомое, почти ленивое кружение в воде, оглушительный звук пузырьков, летящих от меня вверх, стук весел в уключинах. Первые секунды, когда я пыталась понять, как выжить, и последние, когда приняла, что у меня это не получится.
Эллис увидел возможность избавиться от меня и ухватился за нее без колебаний. Мое наследство, его наследство, грязная маленькая тайна – все можно было сохранить в секрете, приложив лишь крошечное усилие.
Эллис, конечно, станет отрицать, что он это сделал. Он сошлется на мое психическое заболевание, из-за которого моим показаниям нельзя верить, и скажет, что Энгус все не так понял. Возможно, он даже выставит себя несостоявшимся героем, заявит, что втащил бы меня в лодку через секунду и что из-за вмешательства Энгуса я пробыла в воде даже дольше.
Я гадала, как он объяснит отсутствие камеры или версию событий, которую предложит Хэнк, потому что, сколько бы он ни подвергал сомнению мои показания, я очень сомневалась, что ему удастся запросто утихомирить Хэнка.
На самом ли деле мы встретились с чудовищем? Мы никогда не узнаем. По вине Эллиса никто никогда не узнает.
По словам доктора Маклина, мое судорожное забытье на деле было переохлаждением, хотя, одобрительно кивнув Mhàthair, он объявил, что меня успешно согрели, и в этом отношении я вне опасности. Однако он сказал, что от попадания воды в легкие у меня началась псевдопневмония, и важно было не дать ей развиться в настоящую пневмонию, которая через несколько часов могла стать смертельной. Доктор Маклин достал из саквояжа флакон ярко-зеленой микстуры и поставил его на комод.
– Это отхаркивающее. Нам нужно, чтобы она все выкашляла.
– А касторка? – тревожно спросила Анна.
Доктор покачал головой:
– Боюсь, она не поможет.
Анна в отчаянии втянула воздух сквозь зубы.
За ночь моя температура поднималась и падала, я то горела, то замерзала с разницей в секунды. Меня сотрясали приступы чудовищного кашля, а между ними мои легкие, казалось, рвались, когда я пыталась вдохнуть. Я была беспомощна перед своим телом.
Я куталась в одеяла, умоляя подбросить дров в огонь. Потом сбрасывала их, иногда умудряясь спихнуть одеяла на пол. Mhàthair всякий раз возвращала их на место – спокойно и бережно.
Она то и дело приносила припарки, чередуя луково-уксусную кашицу с горчичным пластырем. Когда меня охватывал невыносимый жар, я срывала их. Mhàthair укладывала припарки обратно, так же терпеливо, как одеяла. Она все время была неподалеку, совершала какие-то загадочные действия и казалась скорее парой умелых рук, проворными пальцами, чем Mhàthair как таковой.
Энгус не отходил от меня. Когда я задыхалась и просила льда, он промокал лоб и капал воду мне на язык. Когда мое тело билось и корчилось от холода, он подтыкал одеяло и гладил меня по лицу. Не было ни мгновения в ту ночь, когда, открыв глаза, я тут же не видела перед собой его лицо.
Ближе к утру, когда меня стала так терзать лихорадка, что я до боли стиснула челюсти, Энгус положил руку мне на лоб и тревожно посмотрел на Mhàthair.
Она тоже пощупала мой лоб и выбежала из комнаты. Энгус отбросил одеяла и, поддерживая под спину, через голову снял с меня ночную рубашку. Потом выжал тряпки для холодных компрессов и уложил их на мою липкую кожу.
Через несколько минут вернулась Mhàthair, они вдвоем посадили меня и заставили выпить какой-то чай. В нем было очень много меда, который все равно не отбивал горький привкус. Когда меня укладывали обратно на кровать, я уже ускользала в темноту – глубокую, как озеро. Перед тем как все исчезло, передо мной появилась милая молодая женщина с печальными глазами. То была Майри – я это почувствовала. Она что-то прошептала и подняла руки, но, не успела я разобрать, что она говорит, она пропала и все вокруг тоже.
А потом я проснулась и не смогла понять, где я. Я несколько раз моргнула и увидела перед собой голубые глаза Энгуса. Он сидел на стуле, придвинутом к кровати.
Mhàthair потянулась и положила руку мне на лоб.
– Хвала небесам, лихорадка спала, – сказала Mhàthair. – Все позади.
Энгус на мгновение прикрыл глаза, потом поднял мою руку и поцеловал ее.
– Не пугай меня так больше, mo chridhe. Я думал, я тебя потерял, а это озеро достаточно уже у меня отняло.
Хотя лихорадка и спала, я была не в том состоянии, чтобы встать с постели. Кашель сам по себе был изматывающим, мало того что мучительным.
Анна вязала у огня, а я решила дать глазам отдохнуть, когда в дверь поскреблись.
– Тут-тук, – сказал Хэнк. – Посетителей принимают?
– Думаю, нет, – сурово ответила Анна. – Не в нынешнем ее состоянии.
– Простите. Я не хотел бы быть бестактным. Мэдди, прошу тебя, можем мы поговорить? Наедине?
– Дайте ей в себя прийти, болван вы этакий, – сказала Анна. – Что бы это ни было, оно может подождать.
– Ничего, – прошептала я.
Голос у меня почти пропал от кашля.
Анна пару секунд гневно смотрела на Хэнка, потом подняла руку с растопыренными пальцами.
– Пять минут, – объявила она. – И ни минуты больше. Я буду в коридоре.
Она положила вязание на пол и выплыла, бросив по пути на Хэнка убийственный взгляд.
Он неловко стоял, словно не знал, куда деть руки. Я боялась, что Хэнк закурит. Наконец он обошел кровать и плюхнулся в кресло. Положил ногу на ногу и уставился на каминную полку.
– Он правда пытался тебя утопить? – наконец спросил Хэнк. – То есть ты уверена?
Только после этих слов он поднял на меня глаза. Я смотрела прямо на него. Он опустил взгляд и глубоко вдохнул.
– Слушай, – сказал он, – я понимаю, это не изменит того, что случилось, но я решил послать полковнику телеграмму. Я хочу написать, что Эллис соврал про дальтонизм. Знаешь, есть же всякие обследования. Он не может вечно всех обманывать.
Помолчав, я спросила:
– Зачем? Отомстить?
– Затем, что он заслужил! Потому что мало того, что он едва не сотворил с тобой, я про лечение, он еще и убить тебя пытался! И пленку он уничтожил! И Вайолет я из-за него потерял! Я из-за него все потерял, похоже, даже тебя!
Хэнк уронил голову и прижал пальцы к глазам, словно готов был заплакать.
Я равнодушно смотрела на него.
– Вайолет ты не из-за него потерял, – сказала я. – Просто ты с ней обращался ужасно, как и со мной.
Он перестал выжимать из себя слезы и поднял глаза:
– Прошу прощения?
– Я все знаю, Хэнк.
– А я, похоже, нет. Ты о чем?
– Ты ставил на орла или на решку? – спросила я. – И, что важнее, ты выиграл или проиграл?
Он смотрел на меня, широко открыв глаза и не моргая. Смотрел долго.
– Господи, Мэдди. Не знаю, что сказать.
– Думаю, я предпочту, чтобы ты вообще ничего не говорил.
Анна вернулась в комнату.
– Там Бобби Боб внизу, – сказала она. – Говорит, что ему надо с вами обоими поговорить, срочно, и, поскольку это ждать не может, а Мэдди не может спуститься, он меня просил узнать, можно ли ему подняться в спальню, хотя я прямо сказала, что так не делается, и я вовсе не удивлюсь, если ты скажешь нет.
– Все хорошо, – сказала я. – Пусть поднимается.
Я старалась сохранить спокойствие, но меня мгновенно переполнило адреналином. Что, если он пришел сообщить, что Эллису удалось ускользнуть?
Энгус и Анна проводили Боба в спальню.
Он остановился у изножья кровати, держа в руках фуражку.
– Миссис Хайд, – сказал он, кивнув в знак приветствия. – Вам, надеюсь, хоть немножко получше? Энгус говорит, вам очень плохо было ночью.
– Да, спасибо. Я иду на поправку, – ответила я, хотя от усилия снова закашлялась.
Я перекатилась на бок, и Анна бросилась постучать по моей спине.
Боб подождал, пока я закончу и Анна снова меня посадит.
