Операция «Мясной фарш», спланированная Монтегю и Колмондели, и «та операция», которую претворил в жизнь Лао Лю, были удивительными и выдающимися, поэтому осталось бесчисленное множество документальных свидетельств, у меня на руках документы, в которых несколько сотен иероглифов. В тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году я вместе с писателями Литературной академии Ба Цзиня прибыл во Вьетнам. Я специально съездил в Лакшон – место, где жил Зуи Фу, и записей о том, что я там видел и слышал, также великое множество. В общем, материалов, для того чтобы рассказать эту историю, у меня предостаточно. Можно сказать, что не было того, чего я не знал бы о времени и месте действия, подоплеке, главных и второстепенных персонажах, об основных и сопутствующих событиях. Я беспокоился об одном: уже столько людей в разных вариантах рассказывали эту историю, и если я не придумаю что-то новое, а буду следовать по чужим стопам и рассказывать то, что известно всем, то смысла в этом особого нет. Другими словами, я хотел найти новый и особый способ рассказать эту старую историю. Результатом этих поисков стал рассказ от имени души Зуи Фу. Честно говоря, вдохновила меня та надпись в альбоме Лао Люя: «Меня зовут Зуи Фу, больше не называйте меня Хо Хай Зыонг».
Слова души – это «звуки из-за горизонта», прислушайтесь, вот они уже становятся слышны…
01
Меня зовут Зуи Фу.
Я повторю еще раз: меня зовут Зуи Фу.
Я так дорожу этим именем именно потому, что вы постоянно зовете меня Хо Хай Зыонг. Вы не знаете, что это не мое имя, не прозвище и не псевдоним. Это имя другого человека. Я никогда о нем не слышал (и, естественно, с ним не общался), я и представить не мог, что между нами может возникнуть хоть какая-то связь. Но тридцать лет назад из-за неожиданного поворота судьбы меня по ошибке приняли за него, а самое ужасное состоит в том, что за эти тридцать лет эта ошибка так и не была исправлена, поэтому я постоянно страдаю из-за несправедливых обвинений. Кто-то любит «Хо Хай Зыонга», кто-то его ненавидит. Честно говоря, на протяжении этого длительного периода я постоянно жаловался людям на эту ошибку, но, боюсь, мои жалобы не слышал никто. Крайне трудно голосу из одного мира быть услышанным в другом. Легче уж создать иллюзию или каплей воды зажечь огонь. Бог создал для меня такие затруднения то ли для того, чтобы испытать мое терпение, то ли для того, чтобы дать мне что-то понять, я не знаю. На самом деле понять Его замысел также крайне трудно. Бог иногда что-то проясняет для нас, но чаще все становится еще более непонятным. С этим ничего не поделаешь, у нас здесь мы тоже ничего не можем сделать.
Нет необходимости столько говорить о Боге, давайте я расскажу мою историю.
Я родился в семье портного в небольшом городке Лакшон на северо-востоке Вьетнама в тысяча девятьсот сорок шестом году. Наш дом стоял у дороги, по всем стенам были развешаны разнообразные костюмы, в воздухе постоянно витали клубы пара, казалось, что ты находишься в предбаннике. Здесь я родился, это был мой дом. Мои первые воспоминания сопровождались звуком шипения, который издает утюг во время глажки одежды. Когда мне было десять, моя семья переехала из двухкомнатного домика на северной улице в двухэтажный, сияющий неоновыми огнями дом на оживленной южной улице. Прямоугольные камни придавали дому исключительно строгий и крепкий вид. Я думаю, этого достаточно, чтобы показать, что профессия портного принесла отцу неплохой доход. И тем не менее он не хотел, чтобы мы – я и моя сестра Зуи На – пошли по его стопам и провели всю жизнь с ножницами и линейкой. Он нам неоднократно повторял:
– Я уже сшил одежды и на вас, и даже на ваших детей и внуков, поэтому вы должны заняться чем-то еще.
Позднее моя сестра Зуи На отправилась работать в Коулун69, а я поступил в Ханойский университет. Перед моим отъездом в Ханой отец подарил мне изысканную маленькую записную книжку китайского производства. На золотой бархатной обложке был вышит четырехлапый дракон, а на титульном листе было написано: «Когда стихнет музыка и умолкнут легенды, городские здания продолжат петь песню».
Вероятно, именно эта фраза определила мою судьбу – я собирался стать архитектором. Однако зимой тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года, когда я вернулся домой на каникулы, будучи уже на последнем курсе университета, внезапная пневмония навсегда приковала меня к родному поселку. В то время в наших краях такая болезнь могла лишить жизни, но, хотя я не умер, жить приходилось учиться заново, целых три года я не мог вести нормальную жизнь. Целые дни я проводил в больнице и дома, постоянно принимал лекарства, постоянно испытывал беспокойство и скорбел о своей судьбе. Несомненно, пока я был болен, пришлось забыть и об университете, и о планах стать архитектором. На самом деле мне надо было всего лишь доучиться один семестр, чтобы получить специальность. Когда я был уже практически здоров, отец уговаривал меня сделать это, но у меня уже пропал интерес. Пневмония изменила меня, я вдруг заинтересовался работой отца, наполненной водяным паром. Кроме того, отец был уже стар и достаточно мудр, чтобы отойти в сторону и давать наставления мне, а не работать самому. Так я постепенно превратился в подобие своего отца, стал забывать свою болезнь и начал работать, окутанный влажными парами, я ощущал полноту жизни и испытывал радость. Так продолжалось до тех пор, пока небо не заполонили американские самолеты, а вся молодежь поселка не отправилась на фронт под звуки барабанов правительства и рыдания родственников. Вот тогда я почувствовал иной зов.
02
Ля Киет уехал.
Лям Куок Тхан уехал.
Однажды мама сказала, что Лао Там из дома номер тридцать два тоже уехал.
А на другой день мы получили с южного фронта фотографию Зуи На в военной форме.
Вот так, начиная с лета тысяча девятьсот семидесятого года, мои друзья и многие знакомые были призваны на фронт.
Будучи человеком, много лет терзаемым жестокой болезнью, я мог не идти в армию, а если бы и пошел, у военных были бы основания не брать меня в свои ряды. Весной тысяча девятьсот семьдесят второго года военно-морской корпус набирал людей в нашем поселке, результат моего похода на призывной пункт был таков. Офицер посмотрел записи в графе «Болезни» и дружелюбно похлопал меня по плечу:
– В следующий раз, парень, война только началась.
По правде сказать, в тот момент я уже практически полностью восстановился и даже забыл болезненный опыт. Мне казалось немного неправильным, что старая, давнишняя болезнь определяет мою судьбу, к тому же я уже выздоровел. В глубине души я был недоволен происходящим, ведь болезнь уже и так отняла у меня многое, я не хотел, чтобы она забрала у меня еще что-то. К счастью, «война только началась», и шанс у меня был. Осенью того же года целых три отряда набирали солдат в нашем поселке, среди них был и тот, который приходил сюда весной. Ни секунды не раздумывая, я отправился на знакомый уже призывной пункт. Я усвоил прошлый урок и ничего не написал в графу «Болезни». Я полагал, что теперь меня точно возьмут, но принимавший офицер (другой, не тот, что был в прошлый раз), увидев, как я задыхаюсь после семи отжиманий, вежливо отказал мне:
– Мне кажется, тебе лучше пойти в сухопутные войска, они возьмут тебя.
Ничего другого не оставалось, пришлось идти на призывной пункт сухопутных войск. У них не было особых требований, со мной поговорили всего пару минут и сразу радостно выдали форму без нашивок. Естественно, я сильно сожалел о том, что не могу надеть синюю военно-морскую форму. Но делать было нечего, пневмония и легкая работа портного не могли сделать меня здоровым и крепким. Кроме того, из-за постоянного воздействия влажного пара мое лицо стало бледным и нежным, создавая ощущение слабости. Я понимал, что, если бы не война, такой человек, как я, никогда не смог бы попасть в армию. Мне это удалось, как сказал председатель Хошимин, выступая на радио: «Война дала многим опыт, о котором они даже и не думали».
Двадцать шестого сентября тысяча девятьсот семьдесят второго года я и еще восемь юношей из нашего поселка на армейском грузовике покинули Лакшон.
Машина медленно ехала по узкому проходу между рядами провожающих, у меня не было ощущения, что я уезжаю на фронт и, возможно, больше не вернусь домой.
03
О жизни в армии я, по возможности, не буду говорить, потому что, с одной стороны, и говорить-то нечего, а с другой – то, о чем можно рассказать, не представляет для меня интереса. Я хочу сказать, что пережитое во время службы было неприятным, я видел столько нерадостных и даже печальных вещей. Во-первых, я стал не офицером, а всего лишь старшим солдатом. Насколько мне было известно, в то время выпускник Ханойского университета мог стать заместителем командира роты или самим командиром роты. Самые бесталанные могли занять пост по меньшей мере командира взвода. Хотя у меня не было диплома об окончании университета, но ведь это же всего-навсего бумага, только такого свидетельства у меня и не было, а все нужные курсы я изучил, поэтому считал, что можно было бы назначить меня как минимум командиром взвода. Но армейское начальство настаивало на важности диплома и не пошло мне навстречу. Один крестьянин из окрестностей Ханоя (говорили, что он внук какого-то командира корпуса) сказал:
