– Смотрите! – закричала Кейтлин.
Они оторвались друг от друга. Бенуа несколько раз моргнул. Прямо напротив них, на вершине скалы, стоял морской лев. Задрав голову, он смотрел на солнце, которое показалось из-за туч.
– Ты напоминаешь мне мою сестру, – сказал Бенуа.
– Натали?
– Да.
– Натали, которая покончила с собой. Я похожа на нее?
– Да. Oui. [7] Похожа. Я написал эту книгу для нее.
Это Мари понравилось. Очень.
– Твоя сестра, – повторила она. В этом было что-то двусмысленное, возможно, кровосмесительное. Он потерял свою сестру, но вместо нее обрел Мари. В конце концов, Бенуа должен осознать, что их жизни неразрывно связаны. Эллен была необходима ему на определенной ступени жизни, как самой Мари необходима была тюрьма – своего рода свобода, возможность отдохнуть и залечить свои раны. Может быть, он будет даже немного скучать по Эллен, но жена – это не то, что нужно ему на самом деле.
Мари снова поцеловала его, нежно и медленно.
Кейтлин носилась вокруг них; Мари слышала топот ее ножек.
– Я морской лев! – вопила Кейтлин, размахивая руками. Она привыкла к тому, что Бенуа и Мари все время целуются.
Сестра. Мари напоминала Бенуа Донелю его давно умершую сестру. Мари была Вирджини. Любовь всей его жизни.
Бенуа укладывал вещи Кейтлин. Ее любимые игрушки. Ее любимую одежду, ее любимые книжки, любимые DVD. У Кейтлин было множество любимых вещей. И у Бенуа тоже были книги. Диски. Одежда. Он набил вещами четыре одинаковых чемодана и взял прогулочную коляску Кейтлин. Мари собрала в сумку то, что могло понадобиться им в самолете.
– Красивые чемоданы, – заметила она, кивнув на багаж Бенуа.
– Свадебный подарок, – ответил он.
Вещи Мари уместились в тот же самый рюкзак, с которым она прибыла в дом Эллен, несмотря на то, что к ним прибавилось красное кимоно Эллен и еще кое-что по мелочи: серьги, серебряные браслеты, лавандовая пена для ванны.
То, что они собирались сделать, не считалось незаконным. Кейтлин была дочерью Бенуа. У них у всех были паспорта. Мари и сама не знала, чья это была идея, сбежать, – ее или Бенуа. Или, может быть, ее идея, которую она каким-то образом сумела внушить Бенуа.
– Париж, – сказал Бенуа.
Его глаза горели безумным, почти фанатичным огнем.
– Другого такого города нет. Ничто с ним не сравнится. Натали всегда говорила мне, что больше я нигде не выживу. Мы едем в Париж.
Он заглянул в бумажник:
– Но у меня нет билетов. Я имею в виду билеты на самолет. У меня их нет.
Билеты он заказал по телефону.
– Это электронные билеты, – сказала Мари. – Мы получим их у стойки регистрации.
Ее вдруг пронзило ощущение, что все это у нее в жизни уже было. Спешный отъезд, непонятная радость от того, что приходится все бросать. Только в этот раз было немного сложнее: нужно было взять с собой детскую чашку с крышкой и носиком, подгузники, особый, экологически чистый сыр… Ребенка. Коляску. Может быть, это означало, что Мари повзрослела.
– Мы едем в Париж! – воскликнула Мари, схватив Кейтлин на руки. Она принялась кружить девочку, все быстрее и быстрее, пока обе они, смеясь, не упали на кровать.
– Все это плохо кончится, – предсказал Бенуа, застегивая последний чемодан. Он улыбался.
Мари отбросила с лица шелковистые белокурые волосы Кейтлин – они попали ей в рот. Из носа у Кейтлин текло, и она вытерла его подолом своей футболки. Они по-прежнему будут вместе смотреть телевизор, и принимать ванны, и гулять днем. Но в Париже. В Париже есть замечательные сады, и набережная Сены, где можно гулять. И прекрасная, вкуснейшая еда.
– Ведь так и будет, знаешь, – повторил Бенуа.
– Ничего я не знаю, – сказала Мари.
Хуан Хосе кончил плохо. Повесился на веревке, которую сплел из простыни. В последний раз они увиделись в зале суда; на них обоих была тюремная форма. Ее повели в одну сторону, его в другую, и это оказался последний раз, когда она видела его живым: в наручниках, с опущенной головой.
Она накрутила на палец прядь волос Кейтлин и дотронулась до кончика носа Бенуа. Нос был похож на клюв. Такой нос мог принадлежать только парижанину.
– Может быть, и нет, – сказала Мари.
В аэропорт они приехали на такси.
Потом пообедали в «Макдоналдсе», расположенном неподалеку от выхода на летное поле. Правила Эллен больше не действовали. Кейтлин впервые в жизни съела чизбургер и была вне себя от радости.
– Мне нравится, – заявила она, облизывая губы. – Нравится, нравится!
Картошка фри понравилась ей не меньше.
И маленькая игрушка, которая оказалась в коробке, – пластмассовая фигурка героя какого-то нового фильма, которого ни Мари, ни Бенуа не сумели распознать.
Телефон Бенуа зазвонил в первый раз, когда они сидели в «Макдоналдсе».
– Это Эллен, – сказал Бенуа.
Мари кивнула.
Бенуа не стал отвечать на звонок.
Телефон зазвонил снова возле киоска с журналами, потом в зале вылета, когда Мари читала Кейтлин книжку. Бенуа нервно расхаживал взад и вперед. Мари делала вид, что нисколько не волнуется. Бенуа закурил, и полицейский тут же попросил его потушить сигарету.
– Я поговорю с мамочкой? – спросила Кейтлин и протянула руку к телефону.
– Нет, – сказала Мари. – Мамочка еще на работе. – И продолжила читать. – Смотри, Кейтлин. Мишку еще не нашли. Ты перевернешь мне страницу?
Кейтлин перевернула страницу.
Бенуа не отвечал на звонки, но каждый раз смотрел на экран, проверяя, кто звонит, и с каждым разом лицо его становилось все напряженнее и напряженнее. Мари не спрашивала, кто там, потому что ответ был понятен и так. Посадка в самолет все никак не начиналась. Почему он так нервничает? Чего он еще ожидал? Что Эллен вернется домой и даже не заметит, что они исчезли? Что она не станет ничего предпринимать? Упс, семья испарилась. Ну ладно. Конечно же она встревожится. И будет звонить. Они решили сбежать. Уехать во Францию. Этот выбор они сделали вместе, стоя возле бассейна с морскими львами. Бенуа нужно было всего-навсего выключить телефон, но он, судя по всему, был не в состоянии сделать это.
Только когда посадка в самолет была закончена и бортпроводники попросили всех пристегнуть ремни и отключить все электронные устройства, когда самолет стал разгоняться на взлетной полосе, Бенуа решился прослушать голосовые сообщения.
Самолет стал взлетать. Мари взяла Кейтлин за руку.
– Громко, – сказала Кейтлин.
Мари с ней согласилась.
За стеклом иллюминатора был Атлантический океан. Мари посмотрела на простиравшееся под ними бескрайнее водное пространство. Звонки Эллен не задержали самолет. Они были в небе, на пути в Европу. Мари никогда не думала, что сможет попасть туда. Все, что она хотела в этой жизни, было здесь, с ней рядом. Сообщения на мобильном ее нисколько не касались. Бенуа отложил телефон в сторону и поправил плед, которым была укрыта Кейтлин. Она уже успела заснуть. Светлые спутанные волосы падали на ее прелестное, совершенное личико; щека была испачкана кетчупом.
– Она сказала, что тебя арестуют за похищение ребенка. Сказала, что ты никогда не выйдешь из тюрьмы. Будешь гнить в камере до конца своих дней, она сделает для этого все, что только возможно. Она уже звонила в полицию, и они выписали ордер на твой арест. И еще она сказала, что я совершил свою большую ошибку в жизни и пожалею об этом. Но ничего страшного – она меня прощает.
– Она тебя прощает?
– Так она сказала.
Женщина, сидящая позади них, осторожно дотронулась до плеча Бенуа ногой. Нога была в носке. Полосатом, с темно-синими и бирюзовыми полосками.
– C’est toi, non? [8] – сказала она шепотом. До вольно игриво, впрочем. – Бенуа Донель? Oui.
Бенуа Донель. Бенуа Донель.
Мари посмотрела на Бенуа. Не отвечая женщине, он посмотрел на Мари.
– Je sais que c’est toi. Je le sais. Je le sais. [9]
Она снова пихнула Бенуа ногой, уже сильнее.
Мари покосилась на носок.
– Она тебя знает, – сказала она.
– Merde, – сказал Бенуа. Женщина в полосатых носках поднялась со своего места и подошла к ним. Она встала в проходе, склонилась над Бенуа Донелем и обхватила его лицо ладонями. Потом расцеловала в обе щеки. Потом впилась в его рот.
– Кто это? – спросила Кейтлин. Мари покачала головой.
– У нее длинные волосы, – заметила Кейтлин. Белокурые волосы женщины доходили ей до пояса. Мари с трудом подавила в себе искушение вцепиться в них. Закончив целовать Бенуа, женщина опустилась на пол, положила голову ему на колени и заплакала.
– Бенуа? – не вытерпела Мари.
Бенуа погладил рыдающую женщину по голове и взглянул на Мари.
– Это Лили Годе, – сказал он. – Я не видел ее много лет.
Мари кивнула.
Женщина, не поднимаясь с колен, подняла голову и вытерла слезы. Разрез глаз у нее был необычный – как будто она была наполовину азиаткой. Только сейчас она заметила Мари.
– Вы ничего не слышали обо мне? – спросила она.
Мари снова покачала головой.
– А должна была?
– Я актриса, – сказала женщина.
