Предполагается, что субботнее утро – ее личное время, и как бы ни хотелось пойти вместе с ними, ей нужен перерыв.
Гленн хмурит брови.
– Нет.
– Почему?
– У меня была тяжелая неделя. Только этого мне не хватало.
А у меня неделя была и вовсе отвратительная, думает Эбби. Хорошо, что Каллум притих. Он сейчас в гостиной, мотает туда-сюда кассету в видеомагнитофоне. В других семьях давным-давно пользуются DVD-проигрывателями и скачивают мультики из Интернета, но ее малышу нравятся только определенные песни и звуки, а видеокассеты более прочны, чем диски.
– Он будет хорошо себя вести.
Эбби мысленно рисует, как Гленн и Каллум мнут в руках снег.
– Ты ведь знаешь, он не любит, когда вокруг другие дети.
– Найдете где-нибудь тихий уголок.
– Только представь, что сегодня творится в Престон-парке. Кругом орут, играют в снежки, катаются на санках…
Но это же здорово, думает Эбби.
– Не везде там шумно. Да и снег приглушает звуки.
Гленн смотрит на нее сурово.
– Каллум не привык к снегу. Ему не нравятся нежданные сюрпризы.
– Как и тебе, – бормочет Эбби.
К счастью, Гленн не слышит или предпочитает не обращать внимание на ее слова. Такое случается часто, и щеки у Эбби вспыхивают от гнева. Ей хочется выпалить ему в лицо: «Я вожусь с нашим сыном каждый божий день, почему бы и тебе не попробовать для разнообразия? Разве ему когда-нибудь понравится играть на природе, если ты так к этому относишься?»
– Ну и пусть окружающие подумают, что он немного не такой, как все. Неужели для тебя так важно их мнение?
– Он не «немного не такой, как все», за его причуды нужно отвечать. Он ведь подбежит к чужому снеговику и начнет кусать его или смеяться как сумасшедший без всякой причины. А если мимо пролетит снежок или проедут санки – и глазом не моргнешь, как он забьется в припадке.
Муж ретируется из кухни.
В словах Гленна есть правда. Но нельзя же с таким пессимизмом смотреть на предстоящее утро!.. От расстройства у Эбби дрожат руки, и она быстро вытирает стол, чтобы немного успокоиться.
Возможно, если бы Каллум был не первенцем, все было бы проще, думает она, сметая в ладонь крошки. Будь у него брат или сестра, я бы знала, что ребенок не должен до такой степени пугаться рева мотоциклов или эха в бассейне, а лифты и эскалаторы не должны вызывать отвратительные истерики. Свекровь не посмела бы заявить, что во всем виновата я сама, потому что недостаточно его наказываю, а Гленн – что Каллум ведет себя как буйнопомешанный. Если бы мы узнали об этом раньше, то Гленн, возможно, так остро не переживал бы. У него было бы меньше времени на то, чтобы поверить в совершенство Каллума, идеализировать нашего малыша с небесно-голубыми глазками и связать с ним свои надежды и мечты.
Диагноз поставили в два с половиной года. Каллум пошел в ясли, и отрицать очевидное стало невозможно. До того времени Эбби надеялась, что он всего лишь плохо усваивает новые знания, однако не прошло и двух недель, как воспитательница отозвала ее в сторонку.
– Он очень подолгу играет один в уголке, – обеспокоенно сказала она. – Никогда не смотрит в глаза – ни мне, ни кому-либо еще. А когда я показываю что-то – птичку, например, или собаку, – совсем не проявляет интереса.
Эбби вновь обратилась к врачу – тому самому, который доказывал, что с Каллумом все в порядке, – и настояла, чтобы им дали направление на консультацию к главному специалисту по педиатрии. В конце концов, после множества тестов и обследований, был вынесен вердикт: аутизм.
Для Эбби диагноз стал оправданием. С самого начала, когда у нее не получалось кормить его грудью, она думала, что делает что-то не так. Значит, из относительно тихого и спокойного младенца он превратился в ребенка, плохо переносящего прикосновения, не потому, что я ему отвратительна, поняла она. И когда на курсах молодых мам толпа незнакомых детей вокруг так ошарашила Каллума, что он больно ударил девочку кубиком, я тоже была ни при чем. Оказывается, все это – проявления аутизма. И она сняла с себя вину. По крайней мере, частично. Но для Гленна все было по-другому: диагноз разрушил его представление об отцовстве, его будущее.
Спустя несколько дней после того, как они узнали новость, между ними состоялся разговор. Гленн, специалист по компьютерам, долгие часы прочесывал Интернет, и вместо того, чтобы искать группы поддержки или веб-сайты, где раскрывается сущность проблемы, откапывал лишь все самое бесполезное.
– Судя по всему, мы не сможем его брать с собой почти никуда – Каллума будет раздражать обстановка, он не сможет общаться с окружающими, – сказал Гленн.
В отличие от мужа, Эбби чувствовала облегчение и благодарность.
– Но это значит, что нам помогут. Мы знаем, как действовать.
Гленн меж тем продолжал рисовать мрачные картины:
– Похоже, он будет не в состоянии строить отношения. Никогда не сможет создать семью или удержаться на работе.
– С чего ты взял? Послушай, ему ведь всего два года!
– Думаю, нам нужно трезво смотреть на вещи.
Сейчас, вспоминая прошлое, Эбби лучше понимает, что происходило с Гленном: избавившись от розовых очков, он пытался объективно оценить будущее. Но тогда у нее складывалось ощущение, что он изо всех сил старается подавить ее оптимизм.
– Ладно, давай представим, что ему недоступны все эти гонки за быстрым удовольствием, составляющие культуру двадцать первого века. И что с того? Неужели это такая уж большая потеря? Да, возможно, он никогда не женится, не поймет, как работают банки, автобусы или магазины. Согласна, ничего здесь хорошего нет, но теперь мы хотя бы знаем, в чем причина. Мне кажется, очень большое значение имеет то, что мы сами думаем о его возможностях. Если мы дадим ему почувствовать, что он недостаточно хорош, это может усугубить положение.
– Вот, к примеру, он до сих пор даже не пытается научиться говорить. А даже если и заговорит, то, скорее всего, не будет понимать тонкостей языка. Что ты будешь с этим делать?
Разумеется, я хочу общаться с собственным ребенком, подумала Эбби. Какая мать этого не хочет? Очень жестоко напоминать об этом. Сдержав волнение, она промолвила:
– Я буду над этим работать.
Так и случилось. Постепенно Эбби поняла: Каллум не в состоянии постичь смысл даже простейших метафор, и в будущем, по всей вероятности, ничего не изменится. Она научилась тщательно обдумывать слова; никогда не говорила Каллуму, что «надорвала от смеха живот» или что ее «распирает от гордости» за него. Ее указания никогда не бывали расплывчатыми. Вместо «повесь пальто» она говорила: «Каллум, пальто на вешалку», и просила сиделок поступать точно так же.
– Нам никогда его не вылечить, – сказала она год спустя, когда Гленн, казалось, еще злился и горевал. – Надо смириться.
Однако муж никак не хотел это принять, и в конце концов они отдалились друг от друга.
Как будто разошлись наши с ним стратегии ведения войны, думает Эбби. Гленн, затаившись, сидел в окопе. Я бросилась в решительную атаку. И вот итог: из-за того, что мы отреагировали так по-разному, мы перестали быть парой. В этом заключается настоящая трагедия, а вовсе не в том, что у Каллума аутизм.
Шаги наверху прерывают течение мыслей; Гленн вновь наотрез отказался действовать с ней сообща.
Эбби вытирает руки и идет в гостиную.
– Если папа не будет с тобой играть, поиграю я.
Быть с сыном – все равно, что пилотировать неуправляемый самолет, но сегодня он слушается руля, и вскоре она уже сидит рядом с ним на ковре, скрестив ноги.
– Ты мой забияка, – улыбается Эбби. – Ну что, поиграем? Пу-у-у-х. – Она наклоняется вперед и дует ему в лицо.
– Пу-у-у-х, – повторяет Каллум и тоже дует.
Эбби радостно хлопает в ладоши.
– Молодец!
Она еще раз произносит звук, и от дуновения у сына взлетает вверх челка. Он вновь повторяет за ней. Затем они делают это в третий раз.
– Просто не верю. – Она смеется от восторга. – Ты произносишь звук «п»!
Ей так хочется позвать Гленна и поделиться радостью, однако Каллум вдруг прекращает дуть и встает на коленки.
С него уже достаточно, разочарованно думает Эбби. Он будто понимает, что доставил мне удовольствие. Она готовится бежать за ним, но он бросается к ней, как щенок за соском, крепко обнимает, кладет голову ей на живот и затихает, свернувшись калачиком.
Эбби смотрит на сына, и сердце переполняет нежность.
– Какой же ты необыкновенный, малыш, сколько всего тебе приходится превозмогать. Каждый день вокруг множество новых людей и мест, а ведь ты даже не можешь сказать, чего тебе хочется. Мир такой пугающий, но тебе удается преодолевать свой путь со смехом, озорством и улыбками.
Она замолкает и слушает.
Даже звуки, которые издает Каллум, прекрасны. Его довольное сопение пробуждает больше чувств, чем речь.
Следующий день недели – воскресенье, и Карен с матерью собираются в Уэртинг навестить отца.
