Только на следующий день я решил продолжить поиски: после пьянки накануне следовало собрать и проанализировать полученную информацию, и кроме того, тягостное впечатление от школы оставляло слишком сильный след и отпечаток, чтобы в этот же день встречаться и с бывшим учителем. Я был рад, что не проболтался завучу о нём, и почти наверняка она не могла помешать мне найти его теперь и получить недостающее; уже поздно вечером я позвонил к нему домой и договорился о встрече утром, почти ничего не раскрывая и ни о чём не расспрашивая, чтобы не пугать напрасно. Излишняя таинственность и недомолвки начинали злить меня, но тем интереснее выглядел процесс, и это обещало хороший результат, непредсказуемый и не до конца определимый. Насколько я теперь понимал, завуч была связана с А., то есть с тем человеком, на объективность и доброе отношение которого я вряд ли мог рассчитывать, и истина лежала глубже – на более низком основании – и старый учитель безусловно имел к этому прямое отношение. Но даже факты, добытые в школе, давали кое-что новое и заставляли пристальнее подойти к некоторым направлениям: надо было заняться учёбой Р. в школе, его отношениями с друзьями и особенно с отцом, слишком тёмной и неясной фигурой. Реакция завуча заставляла о многом задуматься, и если я совершенно случайно попал в цель и его отец действительно служил в спецслужбе, то ситуация становилась сложной и загадочной: получалось, что отец и сын находились с разных сторон баррикады, что, естественно, не могло не сказаться на их личных отношениях. Но об этом почему-то нигде не упоминалось, и по крайней мере одну сенсацию я мог сделать реальностью.
Учитель жил далеко от школы, хотя тоже в центре города, но не сразу я отыскал нужный мне переулок и дом в глубине двора, серый и закопчённый от старости и пыли. Очень непросто было разобраться в различных указаниях и советах, которые я получал от случайных прохожих, посылавших меня совершенно в разные стороны, и когда я всё-таки обнаружил переулок и добрался до здания, то опаздывал почти на полчаса. Внутри он был тоже загажен, и когда я поднимался по лестнице на четвёртый этаж, требовалось внимательно следить, чтобы никуда не вляпаться и не испачкать пиджак о стены с суровыми и неприличными надписями, прославлениями одних спортивных обществ и оскорблениями других, не менее известных. Жизнь – судя по всему – бурлила здесь и оставляла яркие следы особенно на стенах, и желательно было как можно быстрее миновать открытую местность, чтобы не столкнуться с другими проявлениями, не такими мирными.
На двери нужной мне квартиры висело несколько табличек с фамилиями и указаниями, кому и сколько раз звонить. Я немного потоптался, доставая книжку с адресом и указанием полного имени, и наконец понял, кто мне нужен. У учителя была странная фамилия – Литвак, а рядом на табличке стояло «3Р», и я три раза нажал и отпустил звонок, и стал ждать реакции.
Ждал я минуты две или три, за дверью стояла тишина, но наконец с той стороны звякнуло и начала поворачиваться собачка замка: сначала одна, потом другая, не замеченная раньше, и дверь медленно открылась. В тусклом свете передо мной покачивалась невысокая щуплая фигурка, и я не сразу поверил, что это и есть старый учитель: так от него разило перегаром.
«Проходите, проходите.» – «Вы учитель? Литвак Геннадий Николаевич?» – «Ну я, а кто же? Вы ведь три раза звонили? Или я ослышался?» – Он икнул. – «Простите.» – «Ага, значит вы работали учителем в школе и преподавали, если я не ошибаюсь, физику, и вели занятия в том числе в классе, где учился Р.?» – Он пристально уставился на меня, так что я даже не понял, какой реакции от него можно ждать: то ли он обнимет меня, то ли попробует спустить с лестницы. Но потом он, видимо, успокоился. – «Да, вёл. Но вы давайте, проходите. Нечего в дверях стоять.» – Он развернулся и пошёл вглубь по длинному коридору, обернувшись, когда я вытирал ноги и закрывал дверь, и у третьей двери справа он остановился и посмотрел внимательно по сторонам, и только потом открыл дверь. Он запустил меня внутрь и снова выглянул в коридор, но там стояла тишина, и он осторожно прикрыл дверь и повернул защёлку, чтобы никто не мог войти. – «Соседи, знаете ли, любопытные слишком. Приходится осторожничать. И ещё детишки хороши. Показать вам? Вот…» – Неожиданно он уселся на высокую табуретку, стоявшую у входа и задрал правую ногу, сдирая одновременно грязный носок. На голени сбоку сиял относительно свежий длинный шрам, и шрам немного поменьше красовался на ступне. – «Это их дело. Капкан поставили, сволочи. Нет, вы можете себе представить, чтобы в наше время в центре столицы великой державы на людей ставили капканы? Хотя так и не нашли – кто. Но я-то знаю. Или, во всяком случае, догадываюсь. И всё почему? Потому что я, видите ли, люблю иногда выпить и прихожу домой не совсем трезвый.» – «А милиция что?» – «А что милиция? Если она убийц не ловит, где уж ей с такими делами справляться. Но мы всё равно знаем, и так этого дела не оставим.» – Он надел носок и поправил сбившиеся тренировочные, и пропустил меня наконец в комнату дальше маленькой прихожей, отделённой шкафом от остального помещения.
Обстановка в жилище учителя была не слишком шикарная: справа под маленьким настенным ковриком стоял старый просевший диван, слева был шкаф и секретер с книжными полками наверху – главное богатство, и между ними над обширным исцарапанным и заставленным всякой ерундой столом открывалось окно в мир, ставший таким жестоким и враждебным к хозяину. Он и не скрывал этого, длинная тёмно-коричневая штора до самого пола закрывала половину пейзажа, возможно, не слишком привлекательного, и оставляла правый угол рядом с диваном в тени. На диване валялась подушка, и, похоже, учитель только что спал, отгородившись от всех и спрятавшись в своей уютной тёплой берлоге. Он не смутился, когда я заметил бардак на столе и несколько пустых бутылок рядом и только предложил мне стул, а сам устроился на диване.
«Так-так, значит вас интересует Р., насколько я понял?» – «Да, я собираю сейчас материал, чтобы потом сделать книгу, и, возможно, несколько статей. Я ведь вам говорил, какую газету я представляю?» – «Говорили, говорили. А ведь материал есть, и большой материал. Но, – он заметил мой интерес, – не всё так просто. Это будет вам стоить, – он задрал голову, как будто на потолке было что-то написано, – пятьдесят процентов.» – «Какие пятьдесят процентов?» – «От того, что вы получите. И я хотел бы задаток.» – Возможно, моё лицо очень сильно изменилось, и он немного испуганно привстал. – «Ну хорошо, можно без задатка. Хотя жизнь, знаете ли, непростая, а какая пенсия – вы знаете? Это после тридцати-то с лишним лет, почти после сорока. Так что приходится.» – Он выглядел уже жалким и ничтожным, сморщенным и дряхлым старикашкой, просившим всего лишь то, что ему когда-то задолжали, и я успокоился. Он сразу сел и уже аккуратно и осторожно начал подлизываться. – «А какой материал – вы знаете? Пальчики облизать можно, и самый достоверный, непосредственно от источника. Я ведь почему так? Я знал, что понадобится когда-нибудь, их можно прямо в музей: смотрите, вот: это журналы, а вот это – дневники, а здесь у нас – тетради – да, даже тетради! и не спрашивайте, откуда они у меня, всё равно не скажу, а если скажу, то не поверите. И разве не стоят они вознаграждения, ведь сколько лет берёг, и вот оно наконец – пригодилось! Так что не пятьдесят – тут я перебрал, а тридцать?!» – Я снова нахмурился. – «Ну хорошо, двадцать: меньше уж никак не могу, нельзя.» – «А посмотреть можно?» – «Так двадцать?» – «Нет.» – Я всё ещё изображал мрачность. – «Ладно, давайте закончим на пятнадцати. Разве мои труды не заслуживают хотя бы такой мизерной суммы? Но, конечно, вы должны будете мне показать ведомость с зарплатой.» – Я поднялся и зевнул, делая вид, что всё это меня больше не интересует, и торг может завершиться. – «Вы уходите?» – Я заметил что-то вроде паники и кивнул согласно головой, и только после этого он стал снова маленьким ничтожным старикашкой, каким и был с самого начала. – «Так сколько вы можете дать?!» – Я мысленно покопался в своих карманах и наконец вспомнил о долларовой бумажке, на всякий случай спрятанной в укромном месте в куртке. Приходилось выбирать, но с этим скрягой нельзя было, видимо, по-другому, и я решился. – «Пятьдесят долларов. Я дам вам за всё пятьдесят долларов, и не думайте, что это мало: за всё – вместе взятое – я получу больше раз в пятнадцать или двадцать: за несколько месяцев тяжёлого труда. Кроме того, я дам вам их сейчас же: после того, естественно, как увижу материалы.» – «Ну хотя бы сто?..» – «Знаете, мне это надоело. И ста у меня просто нет.» – «А пятьдесят точно есть?» – «Точно, точно…» – «Покажите.» – Это возмутило меня, но я дисциплинированно полез за подкладку и нащупал там сложенную бумажку, и потом осторожно вытащил её через далёкий разрез. – «Видите? Вот пятьдесят, и вот водяные знаки, так что всё честно.» – Я отдал бумажку ему, и он бережно поднёс её к свету. – «Видите – полоска? И что на ней написано?» – Он согласно закивал, и потом отдал мне банкноту и подошёл к секретеру. Копался он недолго, сначала он выложил посторонние бумаги, а уже из-под них вытянул связанную пачку, толстую внизу и сужающуюся вверх пирамидой. Лишнее он запихнул в секретер, и поднёс на вытянутых лапках пачку ко мне. – «Вот они, все здесь: журналы за последние три года, дневники – за последние два, и тетради – разные. И есть ещё кое-что – но уже за отдельную плату.» – «Мы же вроде договорились?..» – «На материалы – да. Но это не материалы, это мои личные воспоминания, долгими днями, знаете ли, корпел, так что здесь уже – плод моих личных трудов.» – «И сколько вы за них хотите?» – «Ну хотя бы… десяточку, в долларах, разумеется.» – «На десять долларов я вряд ли наберу… Ладно, покажите, что у вас есть.» – Теперь уже он вынужден был пойти мне навстречу, и как ему не жалко было расставаться с бумагами, он наконец развязал пачку и разложил запасы рядом друг с другом: отдельно журналы, дневники и тетради; пока он их раскладывал, поднялось настоящее облако пыли, и мы оба расчихались. На самом верху лежала тонкая тетрадь, и разложив остальное, он взял её и раскрыл на первой странице и потом громко начал читать вслух. – «Воспоминания педагога. Часть третья. Р. Я ведь, знаете ли, когда-то тоже пописывал, не без этого, но вот – не получилось, и воспоминания – наверно, самое ценное, что у меня есть. Да, это третья часть – посвящённая Р., а есть ещё первая, вторая, четвёртая, пятая, шестую я ещё не закончил, и каждая связана с кем-нибудь из учеников, ставшим выдающейся личностью. А космонавты вас не интересуют? пожалуйста, часть вторая: Д., дважды герой; или, например, наука: есть целых две части: первая и пятая; академик и членкор: может, понадобятся? Недорого отдам, или могу даже всех вместе, оптом то есть.» – Он мерзко хихикнул. – «Так что старикашка вам ещё поможет, пригодится когда-нибудь, особенно если вы к этому старикашке по-хорошему: с водочкой или коньячком. Сегодня не догадались: ладно, я понимаю, но в следующий раз не забудьте, пожалуйста.» – Во время выступления я выгребал деньги из кошелька, прикидывая, будет ли этого достаточно и не обидится ли учитель, но он заливался так вдохновенно и самодостаточно, что не заметил протягиваемые деньги, и я положил их на диван и стал складывать журналы и всё остальное в сумку, не совсем рассчитанную на вещи такого формата и такой тяжести. Наконец он закончил и очнулся, беспокойно он пошарил глазами по дивану, пока не наткнулся на деньги, и быстро схватил их и стал считать, складывая в аккуратную стопку. Долларовую бумажку он взял в конце и снова стал разглядывать на свет. Придраться было не к чему, и он сунул деньги в нагрудный карман и подошёл к столу: среди нескольких бутылок он выбрал одну, и, немного поболтав ею в воздухе, открыл крышку. Сразу потянуло сивухой – там была то ли водка, то ли самогон – и он налил в гранёный стакан на два пальца. – «Будете?» – Я строго помотал головой. – «Ну как хотите. А я без этого не могу.» – Он шумно заглотнул и схватил большой кусок чёрного хлеба: почти половину он отгрыз и только потом положил кусок обратно на стол. Я уже стоял в дверях, оглядывая напоследок жалкое вонючее жилище бывшего учителя моего героя. – «Хорошо, будем считать, что мы в расчёте. И всё-таки: на пузырёк не добавите, от себя лично?» – Я опять помотал головой, отвергая последние домогательства. – «Ну я пошёл?..» – «А? Идите, идите. Не буду вас провожать. А когда выйдете на площадку, захлопните дверь, хорошо?» – «Ладно. До свидания.» – Не обращая уже внимания на последние жесты или слова учителя, я выбрался в полутёмный коридор и максимально быстро прошагал мимо вешалок, кип газет и старой рухляди до входной двери: тёмная берлога с мохнатым дремучим пауком была позади, но оставалась ещё лестница, и, захлопнув дверь, я почти побежал по грязным неумытым ступенькам вниз, на волю, где ещё можно было дышать свежим прозрачным воздухом, не пропитанным сивушными и кислыми ароматами старой московской хрущёбы.
