Если необходимо, за хорошенькую служанку можно получить неплохую цену. Да, Руфь восхищается ею, и она любит девочку, но каждый делает то, что должен. Что имел в виду Александр, когда говорил о «неведении»? Чего не знала Соланж Эскарлетт Форнье?
Огюстен, похрапывая, продолжал спать и ещё не проснулся, когда Соланж отправила Руфь с кухаркой на рынок и села писать письмо дорогому папа. Который находился так далеко! И которого так недоставало!
Она написала, что пришлось перенести его любимой дочери. Сюкари-дю-Жардан оказалась обманом со стороны Форнье! От мужа никакого толку. Если бы не острый ум Эскарлеттов, они бы так и остались в западне в Сан-Доминго, во власти дикарей-повстанцев! Спасибо Всевышнему, что они теперь в безопасности в Саванне. Если бы любимой дочери папа было известно заранее всё, что она знает теперь, она бы никогда не уехала из Сен-Мало!
Соланж не обещала дорогому папа внука. Она только намекнула, что его ожидает чудесный сюрприз! Потом посетовала на то, что пришлось заложить драгоценности и кобальтовые чайные чашки, но вычеркнула это предложение. Дорогой папа скорее стал бы жить впроголодь, чем заложил хоть одну из семейных драгоценностей Эскарлеттов!
В этом полушарии для цивилизованных французов нет ничего. Можно ли ей приехать домой?
Она вытерла перо и закрыла чернильницу. Сквозь окно просачивались лучи утреннего солнца. Раздавался неумолчный птичий гомон, камелии выставляли напоказ свои непристойно яркие цветы. Посыпав лист песком и сложив письмо, Соланж немного засомневалась. Может…
Несчастья так и сыплются на них, как из рога изобилия!
Какая-то истома охватила тело; ей полегчало, и певчие птицы Америки словно ждали её одобрения своим трелям.
Соланж растолкла кофейные зёрна в шёлковом мешочке и налила через него кипяток в чашку. Крепкий аромат защекотал ноздри.
Она по-новому взглянула на положение вещей. Они теперь в Америке – она с мужем и девочкой, которая больше, чем просто прислуга. Если они вернутся во Францию, каковы их реальные перспективы? Бедный Огюстен навсегда останется младшим сыном, но в Сен-Мало он стал бы младшим сыном, повинным в утрате Сюкари-дю-Жардан, ценность которой в представлении каждого с годами, как понимала Соланж, будет только расти.
Негры живут в Африке. Что бы случилось с Руфью в Сен-Мало? Когда помощница Соланж с эбеновой кожей вступит в пору женственности (Соланж содрогнулась от одной мысли при этом), что останется делать? Она не сможет продать её во Франции.
Старшая сестра Соланж вышла замуж за судебного чиновника и произвела на свет крепкого внука. Вторая сестра была помолвлена с кавалеристом и тоже, в свою очередь, даст здоровое потомство.
А Соланж Форнье – бездетная супруга неудачника, младшего сына, у которой есть лишь необычная служанка с очень тёмной кожей.
Допив кофе, она разбудила Огюстена, накормила его булкой и апельсином и стряхнула крошки с его пальто. Она подогревала его гордость, называя его своим героем.
– Храбрецы делают то, что должно быть сделано.
Когда вернулись Руфь с кухаркой, они болтали между собой на каком-то варварском языке, но после того как Соланж выразила своё неудовольствие, Руфь очень мило принесла извинения.
После обеда Соланж отправилась к мистеру Хавершему, гостиная которого временно (пока не построено постоянное здание банка) служила помещением Саваннского филиала Банка Соединённых Штатов. Вишнёвые панели, цветастые обои и элегантный медальон на потолке контрастировали с огромным железным сейфом, вделанным в узкий дверной проход, который некогда вёл в кладовую дворецкого Хавершема.
Мистер Хавершем внимательно изучил аккредитив с внушительной печатью и подписью.
– Очень хорошо, мадам. Пожалуйста, передайте своему мужу, чтобы он подошёл в банк и открыл счёт.
Тогда Соланж приложила к письму согласие о залоге приданого.
Мистер Хавершем, не обратив на это никакого внимания, терпеливо, как ребенку, объяснил, что по законам штата Джорджия, Соланж является Fem Covert и, будучи замужней женщиной, не может владеть собственностью, записанной на своё имя. Он мило улыбнулся:
– Некоторые либеральные мужья передают все дела в руки жён. Собственно, моя дражайшая супруга полностью ведает хозяйственными счетами…
Соланж нетерпеливо развернула и резко положила на стол договор.
– Вы читаете по-французски?
– Мадам…
– Этот договор удостоверяет моё право на владение собственностью под своим именем в соответствии с In fiparatum de bient. Посему этот договор имеет большую силу, чем моё замужнее положение, и мой муж беспрекословно принял его, а я, по французским законам или законам любой цивилизованной страны, являюсь Fem Sole – то есть обладаю такими же правами, как если бы была незамужней наследницей или вдовой.
Банкир, слегка удивлённый, приподнялся, но в его лице не читалось неодобрения.
– Мадам, не каждый американец – провинциал. Я хорошо знаком с французскими законодательными актами.
Он подвинул очки повыше на нос и через очень сильное увеличительное стекло принялся тщательно проверять документ, все печати, подписи и заверения. Потом он откинулся назад, и стул под ним скрипнул.
– Ваши документы в порядке. Естественно, я должен получить подтверждение о вашем счёте во Франции, прежде чем дать вам ссуду.
Он вытащил «Джорджия газетт» из плетёной корзины внизу и открыл её на расписании отправления судов.
– «Л’Эрмини» отправляется сегодня после обеда в Амстердам, это быстроходное судно. Мы можем получить подтверждение… скажем… через девять недель. – Он встал и поклонился. – Ваш покорный слуга, мэм. Добро пожаловать в Саванну. Уверяю, что вы здесь преуспеете.
Хотя Соланж с радостью приняла бы совет относительно того, как претворить в жизнь желаемое, она не стала давить на банкира. Выйдя на широкую, песчаную улицу, обрамлённую деревьями, она не спеша пошла домой, греясь под лучами нежаркого ноябрьского солнца, утешаясь тем, что драгоценное письмо о кредите надёжно спрятано в железном сейфе мистера Хавершема, и в то же время с тревогой думая о нём, как мать, когда её малыш, только начавший ходить, оказывается вне поля зрения.
В Саванне существовало даже не одно, а два французских сообщества. Французские «emigres», приехавшие в Джорджию после Французской революции 1789 года, были богачами, но большинство беженцев из Сан-Доминго не имели за душой почти ничего.
Декабрь принёс новости, которые доставили изгнанникам и беженцам не меньше тревог, чем их ожидание. Новости долетели из шумных доков до шалаша одинокого поселенца в глубине здешних сосновых лесов едва ли не быстрее, чем на самой резвой лошади. Сан-Доминго больше не принадлежит французам! Отныне Жемчужина Антильских островов – Чёрная Жемчужина! Несмотря на решительное сопротивление французов и крупные потери, бунтовщики прорвали кольцо фортов, защищающих Кап-Франсе, и вынудили генерала Рошамбо сдаться. Французских офицеров и солдат, которые битком набились на полусгнившие суда, ожидала единственная участь стать британскими военнопленными; больных и раненых бросили на пристани. Они страдали много дней, пока их не утопили. Ликующие мятежники переименовали остров в Гаити.
Когда второй богатейший в Саванне француз, Пьер Робийяр, нанял одного из благородных офицеров побеждённой армии, капитана Форнье, к себе на работу в качестве клерка, эта благодать, дарованная семье беженцев, раздула у французов гордость за свою нацию. И хотя жалованье было небольшим, жёсткая экономия на содержании дома и тех средствах, которые остались от ссуды мистера Минниса, помогли Форнье продержаться, пока аккредитив Соланж не обратится в наличные.
Пьер Робийяр наладил в Джорджии импорт французских вин и тех шелков, муслинов и духов, обладание которыми сильно отличали теперь жён нуворишей из Низин от их простоватых матерей с грубыми руками из первых поселенцев.
Двоюродный брат Пьера Филипп Робийяр, моложе и богаче него, владел индейскими языками эдисто и маскоджи и помогал в переговорах с индейцами о территориях в Джорджии – о чём он не забывал упомянуть в любом разговоре. Кузены Робийяры заправляли в светских кругах Саванны, и приглашение на ежегодный бал, который они устраивали, было самым желанным.
Уроженцы Джорджии преклонялись перед французской учтивостью, но считали новых горожан излишне утончёнными, чересчур французами. Фигура француженки, так ясно различимая под переливчатой тканью прозрачной накидки, безупречно смотрелась бы в Париже или в Кап-Франсе, но в Джорджии, где путешественники в отдалённых районах порой сталкивались с враждебно настроенными индейцами и Великое Пробуждение заставляло многих пересмотреть свои (и чужие) грешные натуры, такие одеяния казались безрассудными и безнравственными.
Если не считать этих мелких разногласий, жители Джорджии сочувствовали положению беженцев, а католическая церковь Иоанна Крестителя раздавала пособие, собранное из добровольных пожертвований.
