– Это плохая мысль.
– Если вы в смысле, что жизнь слишком коротка, ОК, но, если рядом Гейбриэл Мроз, как вам должно быть известно, она может стать еще короче.
– Что, он ей угрожает?
– Они расстались. Он ее выпер.
Так.
– Ну и кобыле легче.
– Он этого так не оставит. Я чувствую. Она моя детка.
Ладно. Мамский Кодекс велит не спорить с таким базаром.
– Стало быть, – кивая, – чем мне вам помочь?
– Одолжите пистолет. – Такт. – Шучу.
– Еще одной лицензии лишат, самое оно будет…
– Просто метафора.
ОК, но если Марка, уже на лету, живя на своих уровнях опасности, видит, что у Талит такие неприятности…
– Можно я сначала немного разведаю, Марка?
– Она невинна, Максин. Эх. Она так, блядь, невинна.
Якшается с гангстерами Побережья залива, участвует в международном отмыве денег, сколько угодно нарушений Титула 18, невинна, ну…
– Это как?
– Все считают, будто знают больше ее. Все то же печальное заблуждение любого всезнайки в этом жалком городишке, обработанного инсектицидами. Все думают, будто живут в «реальном мире», а она нет.
– И?
– И это оно и есть, таково быть «невинной личностью». – Таким тоном будешь говорить, если считаешь, что кому-то надо объяснять.
Талит, которой дали пинка из величественного дома в Ист-Сайде, что они делили со Мрозом, отыскала хозяйственный чулан, переоборудованный под жилищное пользование в одной многоэтажке поновее в дальнем Верхнем Уэст-Сайде. Скорее машина, чем здание. Бледное, металлическое, высокоотражательное, где-то в районе средних двузначных чисел в смысле этажности, облегающие балконы, похожие на ребра охлаждения, имени нет, только номер, упрятанный так осмотрительно, что ни один из сотни местных, кого спросишь, даже не сможет тебе сказать. Сегодня вечером компанию Талит составляет столько бутылок, что хватило б на средний бар китайского ресторана, и прямо из одной она пьет нечто бирюзовое под названием «Гипнотик». Пренебрегши предложить Максин.
Здесь, на дальнем древнем краю острова, все это раньше было станционным парком. Глубоко внизу до сих пор ездят по тоннелям поезда, на Вокзал Пенн и с него, их гудки играют шестые доли си-мажоров, глубокие, как сны, а призраки тоннельных художников по стенам и сквоттеров, с которыми гражданские власти не имеют ни малейшего понятия, что делать – выселить, не обращать внимания, выселить повторно, – в полутьме проскальзывают мимо вагонных окон, нашептывая сообщенья мимолетности, а сверху в этом по дешевке выстроенном квартирном комплексе приходят и уходят жильцы, неуклонно эфемерные, как путники в железнодорожной гостинице девятнадцатого века.
– Первое, что я заметила, – жалуясь не столько Максин, сколько всем, кто готов слушать, – меня систематически не пускают на те веб-сайты, куда я обычно хожу. Не могла ни покупать ничего онлайн, ни чатиться, а через некоторое время уже и делами компании нормально заниматься не могла. В конце концов, куда б я ни пыталась попасть, везде сталкивалась с какой-то стеной. Диалоговые окна, всплывающие сообщения, в основном – угрожающие, некоторые – с извинениями. Клик за кликом меня выпихивали в изгнание.
– Вы обсудили это с ГИДом-он-же-муженьком?[143]
– Конечно, пока он визжал, вышвыривая в окно мои вещи, и напоминал мне, в какой плохой форме я из всего этого выйду. Славное обсуждение по-взрослому.
Матримония. Что тут вообще можно сказать?
– Только не забудьте о переносе убытков на будущее и прочем, ладно? – Проделав быструю ОГМ, сиречь Оценку Глазной Мокроты, Максин думает было, что Талит сейчас раскиснет, но с облегчением наблюдает, словно при резкой смене кадра, уверенно раздражающий Ноготь, кругами движущийся к губам и от них:
– Вы обнаруживали какие-то секреты про моего мужа… не хотелось бы чем-нибудь поделиться?
– Пока ничему нет доказательств.
Неудивленный кивок.
– Но он, я не знаю, в чем-то подозреваемый? – Уставившись в нейтральный угол, голос мягче до того, что в нем вообще никаких краев. – «Гик, который не умел спать». Притворный фильм ужасов, в котором мы делали вид, что снимаемся. Гейб на самом деле такой милый парнишка был – давным-давно.
И уматывает на машине времени, а Максин меж тем изучает инвентарную опись выпивки. Вот Талит припоминает одну из нескольких мемориальных служб после 11 сентября, на которых она представляла «хэшеварзов», стояла в делегации сухоглазых умников, похоже, ждавших только, когда служба закончится, чтоб можно было вернуться к акциям и шортить себе дальше, и тут приметила одного волынщика, импровизировавшего форшлаги в «Свече на ветру», и он ей показался смутно знакомым. Оказалось, это старый сосед Гейбриэла по общаге, Дитер, ныне в деле как профессиональный волынщик. После была централизованно поставленная жрачка, при которой они с Дитером завязали беседу, стараясь не касаться шуток про килты, хотя Дитер вырос отнюдь не в Шона Коннери.
Спрос на волынщиков был спор. Дитер, ныне зарегистрированный как S-корпорация, сговорился с парой других однокашников по УКМ, и после 11 сентября они просто утонули в заказах – ангажементов столько, что он не знал уже, что с ними делать, свадьбы, бар-мицвы, открытия мебельных магазинов…
– Свадьбы? – грит Максин.
– Он грит, ты удивишься, сыграть панихиду на свадьбе, всякий раз хохот.
– Могу себе представить.
– Похорон копов они немного делают, у копов, очевидно, есть собственные ресурсы, главным образом – частные мероприятия, вроде того, на котором были мы. Дитер пустился философствовать, сказал, время от времени бывает стрессово, он себя чувствовал подразделением экстренных служб, в постоянной готовности, дожидаясь вызова.
– На следующие…
– Ага.
– Считаете, он мог быть каким-то опережающим индикатором?
– Дитер? Типа волынщиков предупреждают перед тем, как случится следующее? Дичь какая же?
– Ну а после – вы и муж светски пообщались с Дитером?
– А-ха? Они с Гейбом даже могли дела какие-то замутить.
– Ессессно. Для чего еще бывшие сожители нужны?
– Судя по всему, они планировали некий совместный проект, но со мной никогда им не делились, и, чем бы он ни был, в бухгалтерии он не засветился.
Совместный проект, Гейбриэл Мроз и тот, чья карьера зависит от широкомасштабной общественной скорби. Хммм.
– А вы когда-нибудь в Монток его приглашали?
– Вообще-то…
Знак для терменной музыки, а ты, Максин, держи себя в руках.
– Этот раскол у вас – может, и нет худа без добра, Талит, а вы тем временем… позвоните матери.
– Считаете, надо?
– Считаю, давно пора. – Плюс запоздалая мысль: – Слушайте, это не мое дело, но…
– Есть ли дружок. Конечно. Может ли помочь, хороший вопрос. – Потянувшись к бутылке «Гипнотика».
– Талит, – стараясь не подпускать в голос как можно больше усталости, – я знаю, что мол-чел есть, а «дружок» он разве что лишь для вашего мужа, и, если честно, все это далеко не так пикантно, как вы надеетесь… – Изложив ей сокращенную версию задка Чэзза Лярдея, включая их женосидельческий уговор со Мрозом. – Это подстава. Покамест вы делаете все в точности так, как от вас хочет муженек.
– Нет. Чэзз… – Будет ли здесь дальше «…меня любит?» Мысли Максин убредают к «беретте» в сумочке, но Талит ее удивляет. – Чэзз – хер с приделанным к нему восточным техасцем, один другого стоит, можно сказать.
– Минуточку. – На краешке зрительного поля Максин уже некоторое время что-то мигает. Оказывается – индикатор на маленькой камере ЗТВС[144] в одном полутемном углу потолка. – Это мотель, Талит? Кто сюда установил эту штуку?
– Ее здесь раньше не было.
– Думаете…
– Было бы логично.
– Стремянка есть? – Нет. – Метла? – Есть швабра с губкой. Они по очереди лупят по камере, как по злонамеренной хай-тековой пиньяте, пока она не рушится на пол.
– Знаете что, вам надо быть где-то побезопаснее.
– Где? У мамы? До бомжихи один шаг, я-то ладно, она сама себе помочь не может.
– Где, мы разберемся, но они свою картинку только что потеряли, придут сюда наверняка, нас тут быть не должно.
Талит закидывает пару каких-то штук в преувеличенную наплечную сумку, и они перемещаются к лифту, двадцать этажей вниз, через акцентированный золотом вестибюль размерами с Гранд-Сентрал, с его цветочными композициями на четыре-цифры-в-день.
– Миссис Мроз? – Швейцар, разглядывая Талит с чем-то между опаской и уважением.
– Ненадолго, – грит Талит. – Драгослав. Что.
– Тут два эти парня возникли, сказали, что «скоро с вами повидаемся».
– И все? – Озадаченная морщинка на лбу.
У Максин случается мозговая волна.
– Русский рэп, случайно, не читали?
– Они самые. Будьте так добры, скажите им, я вам все передал? Типа, я обещал?
– Они славные ребята, – грит Максин, – правда-правда, не стоит волноваться.
– Волноваться, извините, и близко этого не обозначает.
